Где папа? Кара уже кричит.
Врач поворачивается к ней.
Ему оказывают всю возможную помощь, заверяет она, и внезапно я понимаю, что Кара была в машине не одна.
Люк тоже попал в аварию? Что с ним?
Вы его жена?
Бывшая, поясняю я.
Тогда я не имею права ничего рассказывать о его состоянии.
Все правильно, так велит закон о медицинском страховании.
Но да, продолжает врач. Он тоже в этой больнице. Она смотрит на меня и говорит тихо, чтобы Кара не слышала: Нам нужно связаться с его ближайшими родственниками. У него есть супруга? Родители? Вы можете им позвонить?
Новой жены у Люка нет. Его вырастили бабушка с дедушкой, и они умерли много лет назад. Будь его воля, он бы попросил меня позвонить в факторию и убедиться, что Уолтер на месте и сможет покормить стаю.
Но возможно, он не в состоянии передать свою волю. Может, именно это доктор не может или не хочет сказать.
Я не успеваю ответить, как входят два санитара и начинают двигать кровать Кары от стены. Мне кажется, я погружаюсь под воду. Нужно задать вопросы или сообщить какие-то факты, прежде чем дочь заберут в операционную, но я всегда теряюсь в стрессовой ситуации. Я выдавливаю улыбку и сжимаю свободную руку Кары.
Я буду здесь, когда ты вернешься, произношу я с наигранной беспечностью.
Несколько мгновений спустя я остаюсь в одиночестве. Помещение кажется стерильным и слишком тихим.
Я лезу в сумочку за телефоном, пытаясь вспомнить, сколько сейчас времени в Бангкоке.
Люк
Волчья стая подобна мафии. У каждого своя роль; от каждого ожидается, что он внесет свой вклад.
Все слышали об альфе вожаке стаи. Это главарь мафии, мозговой центр, защитник, тот, кто говорит волкам, куда идти, когда охотиться и на кого. Вожак принимает решения, capo di tutti capi[1], тот, кто за десять футов услышит, как быстро бьется сердце у добычи. Но вожак совсем не похож на строгого командира, насаждающего беспрекословную дисциплину, каким показывают его в фильмах. Он принимает решения и поэтому слишком ценен для стаи, чтобы подвергать себя опасности.
Поэтому за каждым альфой стоит бета-волк, телохранитель. Бетой становится дерзкий, массивный головорез, решающий все проблемы агрессией. Он приструнит любого, прежде чем тот доберется до босса. Им запросто можно пожертвовать. Если бета-волк погибнет, никто не заметит, потому что на его место всегда найдется другой такой же.
Затем следует волк-сигнальщик, очень осторожный и подозрительный, не верящий ничему встреченному на пути. Он постоянно ищет изменения в привычной обстановке и передвигается украдкой, держась в сторонке, чтобы успеть предупредить альфу, если вдруг что-то случится. Его робость играет важнейшую роль в безопасности стаи. А еще он занимается проверкой качества. Если ему кажется, что кто-то в стае трудится не в полную силу, сигнальщик обязательно создаст ситуацию, где этому волку придется проявить себя, например спровоцирует на драку телохранителя. И если бета не сможет взять над ним верх, он больше не заслуживает права занимать свое место.
За годы изучения волка-миротворца называли по-разному: от Золушки до омеги. И хотя сперва его считали козлом отпущения, находящимся на дне иерархии, теперь мы знаем, что миротворец играет в стае ключевую роль. Подобно щуплому, странноватому на вид законнику в банде, над которым все смеются и который знает, как утихомирить сильных личностей, миротворец без оглядки бросается во все свары внутри стаи. Если между двумя волками завязывается драка, миротворец будет прыгать между ними и дурачиться, пока разъяренные звери немного не остынут. В итоге все вернутся к своей работе и никто не пострадает. У этого волка мало сходства с Золушкой той всегда достается самый невыгодный жребий, а миротворец занимает в стае важное положение по поддержанию мира. Без него стая не сможет выполнять свои обязанности; в ней постоянно будут вспыхивать стычки.
Что бы ни говорили о мафии, но такая схема работает, потому что каждый выполняет определенную роль. Они делают свою работу во благо всей организации. Они добровольно умрут друг за друга.
А знаете, чем еще волчья стая похожа на мафию?
Тем, что для нее нет ничего важнее семьи.
Эдвард
Вы не поверите, как легко выделиться из толпы в городе, где живет девять миллионов человек. Но с другой стороны, я фаранг[2]. Это заметно по моей неофициальной учительской форме рубашка и галстук, по светлым волосам, сияющим как маяк в море черных голов.
Сегодня у меня в классе небольшая группа учеников, отрабатывающих разговорный английский. Они разбиты по парам и готовят диалог между продавцом в магазине и покупателем.
Есть добровольцы? спрашиваю я.
Тишина.
Тайцы отличаются патологической застенчивостью. Прибавьте к этому нежелание потерять лицо при неправильном ответе, и вы получите мучительно долгий урок. Обычно я прошу учеников поработать над упражнениями в небольших группах, а затем хожу по классу и проверяю их успехи. Но в такие дни, как сегодня, когда я выставляю оценки в зависимости от активности на уроке, публичные выступления становятся неизбежным злом.
Джао, обращаюсь я к одному мужчине в классе. Ты хозяин зоомагазина, и тебе нужно убедить Джайди купить животное. Я поворачиваюсь ко второму мужчине. Джайди, ты не хочешь покупать это животное А теперь давайте послушаем ваш разговор.
Оба встают, сжимая в руках тетрадки.
Рекомендую вот эту собаку, начинает Джао.
У меня уже есть, отвечает Джайди.
Хорошо! подбадриваю я. Джао, назови причину, почему он должен купить твою собаку.
Это живая собака, добавляет Джао.
Джайди пожимает плечами:
Не всем нужен живой питомец.
Ну что ж, не все уроки бывают одинаково успешными.
Я собираю домашние задания, и повеселевшие ученики начинают тянуться к выходу из класса, болтая на языке, который я все еще пытаюсь выучить после шести лет здесь. Апсара, счастливая бабушка четырех внуков, протягивает мне свое домашнее задание: эссе на тему убеждения. В глаза бросается название: «Для здорового питания необходимы вегетарианцы».
Не морочь себе голову, аджарн[3] Эдвард, ласково говорит Апсара.
Перед языковой школой она пыталась выучить английский по сериалу «Счастливые дни». У меня не хватает духу сказать ей, что это выражение не несет должного уважения.
Уже шесть лет я преподаю английский в языковой школе в недрах самого большого торгового центра, что мне доводилось видеть, примерно в двадцати минутах езды на такси от Бангкока. Я попал на эту работу случайно проехал «дикарем» весь Таиланд, брался за любую случайную работу, чтобы добыть батов на еду, и в итоге в восемнадцать лет оказался за прилавком бара в Патпонге. Там проходило знаменитое шоу катоев Таиланда трансгендеров, которым удавалось обдурить даже меня, а я пытался скопить достаточно денег, чтобы уехать из города. Вместе со мной работал экспат из Ирландии, и он дополнительно подрабатывал, преподавая в Институте американского языка. Он сказал, что там всегда ищут квалифицированных учителей. На мое признание, что я не особо квалифицирован, он только рассмеялся: «Ты же говоришь по-английски?»
Теперь я получаю сорок пять тысяч батов за преподавание. У меня есть своя квартира. У меня были серьезные романы с коренными тайцами, и я хожу выпить с другими экспатами в Нана-Плазу. И я многому научился. Нельзя дотрагиваться до чужой головы, потому что это самая высокая часть тела, и буквально, и в духовном смысле. Не следует класть ногу на ногу в метро, потому что вы показываете свои подошвы человеку, сидящему напротив, а подошвы буквально и опять же в духовном смысле считаются грязными. С таким же успехом можно показывать пассажиру напротив средний палец. Здесь не пожимают руку, а приветствуют друг друга, сложив перед собой ладони, как в молитве, и приставив указательные пальцы к носу. Такой поклон называется вай. Чем выше держат руки и чем ниже кланяются, тем больше уважения стараются показать. С помощью вай можно здороваться, просить прощения и благодарить.