Вдруг, словно что-то почувствовав, он в один миг обернулся необыкновенные фиалковые глаза на какой-то миг встретились со взглядом Алимпии. Волна жара пробежала по ее озябшим плечам. Быстро отскочив от двери, она стремительно припустила в свою комнату. Громко захлопнула дверь, ошеломленно уставилась на Какуша, прикрытого уголком одеяла на еще теплой подушке. Приложила к пылающим щекам холодные ладошки.
Не может быть, не может быть, шептала она в испуге. С каторги не возвращаются
Глава 3
Небольшой угловатый домишко с черепичной крышей и полукруглыми оконцами, прикрытыми резными ставнями, застенчиво прятался в поредевших кустах сирени на задворках доходного дома купца Богомолова. Сия недвижимость шла этаким жилым придатком к шестикомнатным апартаментам Карла Натановича и предназначалась для размещения обслуги. Поскольку доктора тяготило присутствие в доме любопытной челяди, то и пустовавший домик он решил использовать по своему усмотрению, заручившись письменным хозяйским согласием в обмен на гарантию полнейшего излечения дражайшей супруги Богомолова от тайного пристрастия к зеленому змию.
Воодушевленный перспективами, Карл Натанович с таким энтузиазмом принялся за дело, обустраивая помещения для предприятия и попутно пользуя купеческую жену психологическими тестами, что позорно проворонил побочный эффект собственной терапии стрела Амура пронзила обоих: и закладывающую за воротник купчиху и наблюдавшего ее медика.
Огорошенная неожиданным поворотом судьбы, не в силах бороться с искушением мадам Богомолова за фруктовым десертом призналась мужу в адюльтере. Нелепость измены вызвала лишь гомерический хохот у незадачливого рогоносца, но, поперхнувшись абрикосовой косточкой, он отправился на небеса, так и не успев осознать всей горечи правды. Безутешная вдова, отскорбев положенный срок, приступила к подсчету свалившегося на нее богатства, не забывая одаривать щедрыми подношениями обожаемого доктора.
Дела шли в гору. Личная жизнь, направляемая пухлой ручкой купчихи Богомоловой, целеустремленно мчалась к своему апофеозу бракосочетанию. Затянувшаяся пауза на непременное обдумывание сделанного намедни предложения заканчивалась сегодня.
«А что, ежели, передумает?» мучился сомнениями доктор, выйдя из подъезда.
Бородатый швейцар приветливо приподнял фуражку, склонившись в поклоне.
Как почивалося, Карл Натанович? заискивающе окликнул он доктора.
Спасибо, голубчик. Легко дышится, легко спится.
А для Матроны моей зелье справлено? Зайтить могёт?
Да-да, голубчик, пусть заходит после полудня.
Вот уж благодарствуйте, барин! Можа таперича вздорна баба спокоица.
Успокоится, непременно успокоится, голубчик, буркнул Карл Натанович, поворачивая в круглую дворовую арку.
Одинокий фонарь плавно раскачивался на деревянном столбе, чуть поскрипывая в унисон ветру. Ранее утро было пасмурным и хмурым, но к обеду обещало распогодиться, недаром поясницу крутило полночи, а к утру боль прошла, как рукой сняло: «Не иначе тепло вернётся, хотя какое уж тут тепло: ноябрь на дворе, белые мухи вот-вот полетят».
Доктор плотнее запахнул пальто, стряхнул с бобрового воротника невидимую соринку. Пыжиковая шапка приятно грела лысину, но не уши. Опираясь на трость с серебряным набалдашником, он медленно побрел по узкой тропке к обители добра и здоровья аптекарской лавке «Целебные травы». Вот уж и вывеска виднелась: желтыми буквами на зеленом фоне, веточки мимозы вычурным вензелем обрамляли надпись: «Красота!» Липушка сама колер придумала, а он уж потом заказал в скобяной лавке.
Пологое крыльцо под навесом подъездного козырька. Плетенный из соломы коврик у дубовой двери. На широких перилах жмурил хитрые глаза рыжий кот, нетерпеливо постукивая пушистым хвостом по перекладине в теплый дом просится.
Ох, а это как же? удивился доктор, взойдя на крыльцо: на коврике грязный след от чужого ботинка, да и дверь не заперта, лишь плотно прикрыта.
Кто ж тут озорничает, Василий?
Кот лениво спружинил ему под ноги и, подняв хвост, небрежно потерся лохматым боком о пальто. Рыжий клочок шерсти повис на ткани.
Я тоже очень рад тебя видеть. Карл Натанович провел рукой по кошачьему загривку, мимоходом отряхнув полу. Может, зайдешь?
В предбаннике приятно пахло высушенной валерианой. Запрыгнув на подоконник, Василий довольно заурчал.
Вспомнился отчего-то Пушок. Нет, не кот, а огромный сторожевой пес, что служил при мастерских Брука. Как отправили Игната по этапу, так и семья кузнеца вслед за ним подалась. А куда ж собаку? Людвига орала, что псу на живодерне самое место. Жалко стало животину, да и выбора не осталось только с собой забрать, в пансион к Липушке. Убедил-таки Карл Натанович классную даму в полезности умной собаки, а курсистки-гимназистки Пушка уж так забаловали, что помер сердечный от обжорства под самое Рождество. Ровнехонько пять лет прослужил при пансионе. Испортила его, видать, девичья любовь.
Ошейник доктор схоронил, больно чудным показался: снаружи чисто кожаный, а изнутри пупырчатый бархат. Глазом не видно, а если пальцем провести, так бугорки чувствуются. Не выдержал раз, ковырнул бугорок, так чуть не ослеп от дива дивного! Зашил кое-как трясущимися пальцами, да стал ошейник для сохранности при себе носить.
Дядя Карл, дядя Карл! вдруг послышался с улицы запыхавшийся голосок.
В предбанник влетела Алимпия в распахнутом полушубке, щеки огнем горят.
Федор сказал, что вы в лавку пошли, так я и не стала в квартиру заходить, выпалила она.
Кто ж именуется Федором? Доктор подслеповато глянул поверх пенсне на племянницу.
Борода в ливрее.
Уразумел. А фонарь где? Он огляделся по сторонам. Ты, часом, не брала? Здесь в углу должен быть.
Да нет же! Пойдемте скорей в готовальню, мне надо вам кое-что рассказать! Липа торопливо подгоняла его, схватив за руку.
Да-да, идем Доктор растерянно топтался у дверей. Чего-то еще не хватает
Дверного колокольчика! Ей наконец-то удалось втащить его в лабораторию. Наверно, отвалился.
***
Готовальня, как смешно называла Липа лабораторную комнату, разместилась в цокольном этаже, бывшей дворницкой. Забранные решетками узкие оконца едва пропускали дневной свет. Пришлось выпросить у богатой вдовушки новомодные лампочки накаливания, но из-за высокой стоимости проводки пришлось довольствоваться единственным экземпляром, зато большой мощности.
Вдоль стен высились самодельные полки, заставленные стеклянными баночками с измельченными в порошок кореньями чемерицы, высушенными луковичками ландыша, толчеными ягодами дурмана да нежными цветками барвинка, скрученными в трубочки листочками наперстянки, семенами подорожника и клещевины. На каждой банке прилеплена бирка с народным и научным названием растения, с датой заготовки. Быстро пробегая глазами по склянкам, доктор непременно подмечал, какие запасы стоит пополнить, какие пустить в рецептуру, а какие и выбросить за ненадобностью.
Сложив руки на животе, Карл Натанович разглядывал стеллажи, изредка почесывая карандашом кончик носа-картошки.
Закончив рассказ, позади него, на шатком табурете примостилась Алимпия: сдвинула в сторону рогатый штатив, облокотилась на холодную столешницу, подперла кулачком щеку и терпеливо дожидалась дядиного ответа.
Ну, что ты, красота моя, так переполошилась? спросил Карл Натанович, закончив инвентаризацию запасов. Померещилось тебе и всего-то делов.
Как померещилось, ежели он в упор на меня глядел?! опешила Липа.