Для подданных попроще и тюрьма была попроще, и надзиратели попроще, и начальник попроще, который по простоте своей душевной мог запросто забыть о существовании отдельных заключённых. Спали осуждённые на сене, которое менялось примерно раз в несколько лет. Простые надзиратели часто ошибались и решали, что подстилка на вид вполне свежая, хотя бы она и походила на грязную волосяную лепёшку, твёрдостью и цветом мало отличающуюся от пола.
Колодки по простоте тюремных кузнецов и плотников прибивались как попало, так что в чём-то провинившиеся арестанты, закованные в них, сутками находились до того в неудобных положениях, что порой выкручивали себе суставы и ломали кости. На все жалобы надзиратели отвечали так: Ну что вы, как свиньи неблагодарные? Для вас же, для людей, стараемся.
Есть руками в кандалах очень неудобно, особенно если при этом приходиться вылавливать из нередко прокисшей баланды утопших тараканов, мокриц, мышат и крыс. Повара, они же посолы, потуши, помары, попеки, пожары и покрады, по простоте своей большую часть продуктов забирали себе, наивно предполагая, что имеют на это полное право по той причине, что у них совсем крохотное жалованье, а в тюрьму просто так не сажают. Если сел, значит бандит и подонок, значит тебя можно и впроголодь держать. И даже нужно. Заслужил! Однако своим жёнам повара приносили денег в два раза больше своей зарплаты. А когда повара выпивали со своими приятелями поварами в какой-нибудь забегаловке, судя по тратам на выпивку, их жалованье чудесным образом увеличивалось раз в пять.
Огромные чаны с варевом по несколько дней простаивали на кухне, в которой в это время готовилась еда для других отделений, так как повара варили разом на несколько дней. Наверное, как раз для того, чтобы содержимое котлов успело наполниться представителями тюремной фауны, а то и флоры, что, по задумке заботливых поваров, должно было компенсировать острую нехватку питательных веществ в бурде. Наиболее заботливые повара заправляли баланду первыми попавшимися ветками и травой, сорванными по пути на работу. А кислый душок это издержки производства и плохие условия хранения пищи, могли бы ответить на это кулинарные колдуны, простодушные, как плотники, кузнецы, надзиратели и сам начальник тюрьмы, а также ревизоры, приезжавшие иногда осмотреть тюрьму. Многие заключённые, впрочем, привыкали и ели похлёбку со всем содержимым, живым и не очень. Многие просили добавки. Вероятно с тем расчётом, чтобы отравиться и поскорей покончить со всеми мучениями.
Нередко в одной камере, рассчитанной на пять человек, содержалось арестантов пятнадцать, вынужденных спать по очереди. В зимнюю пору стены многих камер покрывались наледью, а в дождливые сезоны вода заливала нижние камеры. Покинуть тюрьму человеком, здоровым физически и умственно, не представлялось возможным. Попасть за решётку было очень легко, а вот выбраться Достаточно ненароком толкнуть какого-нибудь богача или не так посмотреть на дворянина, имевшего полное право за такое столь ужасное преступление избить провинившегося, а потом уже позвать стражу или продать труп медицинскому университету.
Когда все угомонились, на валун-мышь-из-горы-фиги взлетел высокий и тонкий лакей в ливрее и прокричал:
Кородент умер! Да здравствует кородент! Живой ли кородент, мёртвый ли кородент, прежде всего он кородент наш кородент! С этим согласится любой здравомыслящий человек! Радружцы, встречайте вашего кородента Кластера Победоноса Великого!
Высокий и тонкий приветственно взмахнул рукой и слетел с возвышения. Его сменил широкоплечий призрак атлетического телосложения в форме высших офицеров короденской гвардии, обладатель прекрасного точёного лица, глядя на которое, можно не сомневаться, что перед тобой самое честное, самое добросовестное и благородное создание на всём свете и самый настоящий герой. Впрочем, лицо немного портила бледная голубизна. Кластер Великий медленно поднялся на валун-мышь-из-горы-фиги и замер, окинув спокойным взглядом старательно горланящую и рукоплескавшую толпу. Затем, приподняв подбородок, обратил руки ладонями к собравшимся, подождал, пока стихнет шум, и хорошо поставленным, проникновенным, ласкающим сердца слушателей своей искренностью голосом прокричал:
Мои подданные, родные мои, любимые, ненаглядные! И смерть не разлучила нас!
Раздались отдельные энергичные аплодисменты, но через несколько мгновений хлопали все и все кричали: Кородент жив!, Да здравствует кородент!. Кто-то даже крикнул: Да здравствует мёртвый кородент!, но только один раз и не очень громко. И бросали вверх шапки и платки, похожие на кусочки облаков, которыми вздумалось поиграться птицам.
Кластер Великий благодарно опустил голову и вновь поднял руки. Дождавшись тишины, он вновь обратил своё беспорочное и вместе с тем голубоватое лицо к толпе и заговорил:
Никто не мог представить, через какие испытания всем нам придётся пройти. Казалось, всё потеряно. Радруг, наш город, многие поколения принадлежавший только нам, коварно захвачен подлым врагом, напавшим на нас исподтишка, без объявления войны, десятикратно превосходящими силами. Всё произошло внезапно. Это, друзья мои, говорит только об одном. Кем бы ни были нападавшие, они боялись нас. Но их оказалось слишком много. Гвардейцы, городская стража и народное ополчение сражались до последнего человека, способного сопротивляться. До последнего вздоха. Я сам стал участником нескольких отчаянных схваток возле замка и на Показной площади. Вместе с доблестным командором Щеногго Адавом и несколькими отрядами короденской гвардии мы выступили из замка с тем, чтобы поддержать основные центры сопротивления. Это армейские части, казармы стражи и гвардии, Северные ворота и Показная площадь, на которой разгорелось масштабное сражение и куда старались прорваться наши пехота с кавалеристами. Стража и гвардия разбилась на мелкие группы и выполняли сложные маневры поддержки и отвлечения, умело ориентируясь в лабиринтах улиц и окружая такие же небольшие группы нападавших. Нам с Щеногго Адавом с минимальными потерями удалось пробиться к Показной площади. И как раз вовремя. Народное ополчение, состоявшее из неподготовленных к бою горожан, взявших в руки топоры и вилы, не могло долго сопротивляться тяжело бронированным рыцарям, по-видимому, обладающим некими магическими силами. Их руки испускали лучи белого света и огненные смерчи. Но участники сопротивления, несмотря на свою неподготовленность и слабое вооружение, тем не менее, проявили себя настоящими бойцами, продержавшись до нашего прихода. Конечно, ни о какой лобовой контратаке речи и быть не могло. Тогда мы воспользовались проходами через улицу Большой Канальи и улицу малой канальи (единственное название улицы в Радруге, которое пишется с маленькой буквы) справа от площади и проспект Пархатых сквалыг слева от площади, дабы напасть на магцарей с двух сторон. Долго размышлять не приходилось. Да, сейчас я понимаю, что следовало воссоединиться с армейскими подразделениями, стражей и гвардией и уже объединёнными силами дать решающий бой магам-рыцарям. Но повторяю, враг наступал и вот-вот мог прорвать последнюю линию обороны. Итак, мы с Щеногго Адавом приняли решение разделиться на два отряда и одновременно атаковать скопившихся на Показной площади магцарей. К сожалению, мы потерпели крах. Встретив по пути к площади дюжину магцарей, мы расправились с ними, потеряв трёх мечников и одного рыцаря, доблестного Поялцам Гмилым, и достигли поворота на улицу Сумрачномуравьедную. Однако завернув за него, мы сами угодили в ловушку. Мы оказались зажаты между двумя крупными отрядами магов-рыцарей. Нам ничего не оставалось как дать бой. Я уже выхватил меч и приготовился короткой речью ободрения поддержать доблестных воинов, как Щеногго Адав, сжав моё плечо, предложил возвращаться в замок. Он сказал, что я, как правитель Радруга, не имею права рисковать собой и, пока он будет держать оборону, мне следует через потайной подземный ход покинуть город и отправиться за помощью к своему брату Альфу, короденту Дождюга. Я скрепя сердце согласился с ним, тем более, и тут каждый из вас, думаю, без промедления поймёт меня, в замке оставалась моя семья, моя жена, кородентка Итерация Кох, и мой сын и наследник трона Шпиндель Кох.