* * *
Теоретически художественный театр должен был выглядеть следующим образом:
Кандинский Синтетическое искусство
Марк Оформление сцены к «Буре»[48]
Фокин[49] О балете
Гартман Анархия музыки
Пауль Клее[50] Эскизы к «Вакханкам»[51]
Кокошка[52] Сцены и драмы
Балль Экспрессионизм и театр
Евреинов[53] О психологическом
Мендельсон[54] Архитектура сцены
Кубин[55] Эскизы к «Блохе в крепости»[56]
* * *
«Дилетанты чуда» Карла Эйнштейна[57] наметили путь.
* * *
В последний момент, когда уже началась война, 29-го июля я получил почтовый пакет с французской лирикой. Там были стихи: Барзуна[58], Андре Спира[59], Дерема[60], Маринетти, Флориана-Парментье[61], антология Лансона[62], Мандрин[63], Вейсье[64], три тома Vie des Lettres[65], восемь номеров Soirée de Paris[66](личная антология переводчика Германа Гендриха, Брюссель[67]).
1914 г.
Берлин, ноябрь
Я теперь читаю Кропоткина, Бакунина, Мережковского. Четырнадцать дней пробыл на границе. В Дьёзе видел первые солдатские могилы. В недавно обстрелянном форте Манонвиллера[68] я нашёл на развалинах потрёпанный том Рабле. Потом я поехал сюда, в Берлин. Всё-таки хотелось бы понять, постичь. То, что сейчас разразилось, это гигантский бездушный механизм и сущий дьявол. Идеалы лишь пришпиленные этикетки. Всё пошатнулось до самого основания.
* * *
П.[69] и самый ближний круг его редакции убеждённые противники войны, не желающие своей стране победы. Они явно знают больше, чем человек, который прежде не занимался политикой. Почему страна не должна защищаться и бороться за своё право? Откровенно говоря, мне тоже всё больше и больше кажется, что Франция и прежде всего Бельгия могут претендовать на это право, и мой патриотизм не настолько велик, чтобы я одобрял войну, к тому же войну за нечто неправое.
* * *
Кант это главный враг, к нему тянутся все ниточки. Со своей теорией познания он все предметы видимого мира выставил на потребу разуму и знанию. Прусское государственное право он возвысил до разума и категорического императива, которому всё должно быть подчинено. Его высшая максима гласит: разумное основание должно быть принято априори; оно непоколебимо. Это казарма в её метафизической силе.
Разрыв Ницше [с предыдущей традицией] это хорошо. Ведь нельзя же сказать, что и он в конце концов образумился. Он скорее растерял разум из-за тьмы, в которую впутался. Никак не философ классического склада (для этого он слишком избыточен и неточен). Но он первый, кто разрушил все разумные основания и разделался с кантианством.
* * *
Согласно Кропоткину (из его биографии), всё благо и спасение исходит от пролетариата; дескать, если бы его не было, его надо было бы придумать. Его система взаимной помощи опирается на крестьян, пастухов и рыбаков, которых он как географ видел в степях и пустошах России. Позднее он жил среди часовщиков и шлифовальщиков линз для очков, в швейцарском кантоне Юра. Это люди, обладающие точным зрением, в отличие от наших современных фабричных рабочих. Но всегда остаётся верным утверждение, что человек, который борется за своё существование и за улучшение своего положения, обладает более жёсткой волей, имеет более ясную цель и как раз поэтому и более человечные мысли.
25. XI
Нигилисты взывают к рассудку (а именно, к своему собственному). Но как раз с принципом рассудка следует покончить, на основании высшего разума. Слово «нигилист» означает, кстати, меньше, чем в нём звучит. Оно означает: ни на что нельзя положиться, со всем надобно порвать. А кажется, что это значит: ничто не должно уцелеть. Они хотят школы, машины, рациональное хозяйство, всё то, чего в России ещё нет, но чего у нас на Западе погибельно и избыточно много[70].
* * *
Следует предоставить такой труд бессознательному доказывать, как далеко может зайти разум. Следовать скорее инстинкту, чем намерению.
* * *
Политика и рационализм стоят в неприятной взаимосвязи. Может быть, государство главная опора разума и наоборот. Всякая «политическая необходимость», в той мере, в какой она нацелена на норму и реформу, утилитарна. Государство лишь предмет потребления.
* * *
Гражданин в наши дни тоже предмет потребления (для государства).
* * *
Также и поэт, философ, святой должны стать предметами потребления (для бюргера). Как говорит Бодлер: «Если поэт испросит у государства права держать у себя в конюшне нескольких буржуа, все очень удивятся, а вот если буржуа попросит себе на обед зажаренного поэта, все воспримут это как должное»[71].
* * *
Мы использовали метафизику для чего только было можно. Чтобы приготовить на свой вкус казарму (Кант). Чтобы возвысить «Я» над всем миром (Фихте). Чтобы подсчитывать прибыль (Маркс). Но с тех пор, как люди докопались, что такие «метафизики» по большей части были лишь математическими фокусами их изобретателей и сводились к простым, часто даже скупым фразам, метафизика сильно упала в цене. Сегодня я видел крем для обуви под названием «Вещь в себе». Почему метафизика лишилась уважения? Потому что её сверхъестественные установки можно было объяснить слишком естественно.
* * *
Даже демоническое, которое до сих пор нас так сильно влекло, теперь еле тлеет, вялое и пресное. Весь мир нынче стал демоническим. Демоническое теперь не выделяет модников в обыденной жизни. Теперь уже впору быть святым, если хочешь и впредь выделяться из толпы.
4. XII
Бакунин (Биография, написанная Неттлау[72], послесловие Ландауэра[73]).
На его начала повлияли: Кант, Фихте, Гегель, Фейербах (протестантская философия Просвещения).
Чем больше он знакомился с французским характером, тем больше отходил от немцев.
Недоброжелательный нрав Маркса показал ему, что революции нечего ждать от этого круга «филистеров и педантов».
Ему пришлось самому создавать себе все средства и помощников. Повсюду Бакунин был неудобной помехой для местных «демократов», не давал им мирно почивать.
Его собственная деятельность лежала в области конспирации, то есть он пытался привлечь «живые силы» из разных стран для общей деятельности.
Бакунин имел дело только с самыми решительно сочувствующими ему кругами. В Лондоне с Мадзини[74], Саффи[75], Луи Бланом[76], Таландье[77], Линтоном[78], Холиоком[79], Гарридо[80].
Элита должна была привести несознательные массы к самосознанию и солидарности (главное направление его усилий 18641874 годов).
Религиозному патриотизму (Мадзини) он противопоставлял атеистический интернационал и предпочитал опираться на «люмпен-пролетариат», чем принимать существующее положение дел и с ним иметь дело.
Восстание в Лионе поколебало его веру в революционные инстинкты и страдания пролетариата.
* * *
Свобода, которую он имел в виду, по его собственным словам, не является «той формальной свободой, жалованной, размеренной и регламентированной государством, которая есть вечная ложь и которая в действительности представляет не что иное как привилегию избранных, основанную на рабстве всех остальных, не той индивидуалистической, эгоистичной, скудной и призрачной свободы, которая была провозглашена школой Ж. Ж. Руссо, и всеми другими школами буржуазного либерализма, и которая смотрела на так называемое общее право, выражаемое государством, как на ограничение прав каждого отдельного лица, что всегда и неизбежно сводит к нулю право каждого отдельного индивида»[81].
* * *
Атеизм, который Маркс и Бакунин несут в интернационал, и у русских, следовательно, является немецким подарком.
* * *
Ни одна последовательная мысль не могла обрести популярность, не побывав перед этим философской идеей.
* * *
Духу по сердцу не масса, а форма. Но форма должна проникнуть в массу.