Наконец согласился, что я телеграфирую домой. Вот и вся история, и лично чувствую, что поступила так, как должна была, а там будь что будет
Во Владивостоке будем в октябре или ноябре будущего года Пока прощайте, мои милые, дорогие. Ведь я не виновата, что родилась с такими мальчишескими наклонностями и беспокойным характером, правда? Целую вас крепко, ваша Мима.»
Генерал Жданко хорошо знал упрямый характер дочери. Ерминия рано осталась без матери и, странствуя с ним по гарнизонам, получила более аскетическое воспитание, чем требовалось для благородной девицы на выданье. Он возражать не стал. Прислал телеграмму:
«Путешествию Владивосток не сочувствую. Решай сама.»
Ерминия с мамой Ерминией
Ерминия прибежала на корабль. Брусилов обрадовался. Он написал матери:
«Нас осталось только четверо: я, Альбанов (штурман) и два гарпунёра из командного состава. Младший штурман заболел, и его нужно оставить по совету врача. Когда было мрачное настроение: один болен, другие не приехали, то Ерминия Александровна решила внезапно, что она пойдёт, я не очень противился, так как нужно было хотя бы одного интеллигентного человека для наблюдений и медицинской помощи. К тому же она была на курсах сестёр милосердия, хотя бы что-нибудь.
Теперь она уже получила ответ от отца. И окончательно решено, что она идёт с нами. Вообще, она очень милый человек. И если бы не она, то я совершенно не представляю, что бы я делал здесь без копейки денег. Она получила двести рублей и отдала их мне, чем я и смог продержаться, не оскандалив себя и всю экспедицию Деньги дядя задержал, и стою третий день даром, когда время так дорого. Ужасно».
Ерминии выделили отдельную каюту. Она организовала аптечку, помогла составить список имеющейся провизии, купила и лично раздала всему экипажу толстые тетради в клеёнчатых обложках, собственноручно ею озаглавленные:
«Дневник матроса (фамилия) экспедиции Брусилова от Петербурга до Владивостока, которая имеет цель пройти Карским морем в Ледовитый океан, чтобы составить подробную карту в границах Азии и исследовать промыслы на тюленей, моржей и китов».
Команда «Святой Анны»
В плавание вместе с капитаном Георгием Брусиловым отправились старший штурман Валериан Альбанов, врач Ерминия Жданко, гарпунеры В. Шленский и М. Денисов, боцман И. Потапов, рулевой П. Максимов, матросы А. Конрад, Г. Мельбарт, И. Парапринц, А. Шпаковский, О. Нильсен, Луняев, Пономарёв, Баев, Шахнин, Смиренников, Анисимов, Архиереев. В палубной команде профессиональных моряков было всего пятеро, а остальные матросы ранее на судах не ходили. В машинном отделении трудились машинисты Я. Фрейберг, В. Губанов и кочегар М. Шабатура. Повар Игнат Калмыков и стюард Ян Регальд под руководством Ерминии Жданко обеспечивали питание команды.
Ерминии выделили отдельную каюту и фотографический аппарат, которым она снимала важные, интересные события экспедиции, не подозревая о серьёзных испытаниях, которые готовит им судьба
«Святая Анна» во льдах
1912 год выдался в Арктике необыкновенно трудным. Уже двадцать лет не видели здесь таких тяжелых льдов. В Югорском Шаре, узком проливе между материком и островом Вайгач, «Святая Анна» на короткое время остановилась, затем смело вошла в Карское море, которое называли «мешок со льдом», и двинулась вперёд, лавируя между льдинами. В середине октября шхуна вмерзла в ледяное поле у полуострова Ямал.
Ледяное поле потянуло «Святую Анну» на север, уводя от намеченного пути вдоль сибирского побережья к Земле Франца-Иосифа.
Первое время Брусилов был настроен вполне оптимистично: шхуна надёжная, голод не страшен продовольствия припасено из расчета на полтора года, хотя дойти до Владивостока он надеялся за несколько месяцев. По вечерам команда собиралась в кают-компании, у камина, за самоваром, за игрой в домино, шутили, высказывали догадки, предположения, надежды на то, что придёт лето и освободит «Святую Анну» из ледяного плена. Душой этих вечеров была единственная женщина на корабле, Ерминия Жданко.
Штурман Альбанов написал в своём дневнике:
«Ни одной минуты она не раскаивалась, что увязалась, как мы говорили, с нами. Когда мы шутили на эту тему, она сердилась. При исполнении своих служебных обязанностей хозяйки она первое время страшно конфузилась. Стоило кому-нибудь обратиться к ней с просьбой налить чаю, как она моментально краснела до корней волос, стеснялась, что не предложила сама. Если чаю нужно было Георгию Львовичу, то он предварительно некоторое время сидел страшно надувшись, стараясь покраснеть, и, когда его лицо и даже глаза наливались кровью, тогда он очень застенчиво обращался: Барышня, будьте добры, налейте мне стаканчик. Увидев его застенчивую физиономию, Ерминия Александровна сейчас же вспыхивала до слёз, все смеялись, кричали пожар и бежали за водой».
С каждым днём положение пленников Арктики осложнялось: шхуну уносило на север всё дальше и дальше, а 16 октября ледяное поле «оторвалось от Ямала», и «Святая Анна» пустилась в дрейф.
С этого времени жизнь команды была подчинена только одному выживанию в арктических условиях. На льду, возле корабля, устроили баню. Людей распределили по всем имеющимся на борту тёплым помещениям. Лучшие каюты на первой палубе, отапливаемые двумя печками, достались командиру, штурману, Ерминии Жданко и гарпунёрам. Семь матросов расположились в кормовом отсеке, согреваемом камбузом, восемь в носовом кубрике, при обогреве одной печкой.
Экипажу пришлось полностью снять шикарное убранство кают и палуб, чтобы сделать дополнительную обшивку на стенах и потолках внутренних помещений. В ход пошли войлок, толь и парусина. Отполированная до зеркального блеска мебель из красного дерева и роскошные ковры начали гнить от сырости.
Наступила многомесячная полярная ночь, а вместе с ней у людей началась депрессия. Даже полярное сияние, которое многие мечтали увидеть, не только не завораживало своей магической красотой, а нервировало их.
Запасы продовольствия таяли, ещё летом 1913 года закончилось топливо, керосин, свечи. Их заменили тюленьим жиром, от которого было больше копоти, чем света. Светильники-коптилки освещали пространство в радиусе полуметра, всё остальное тонуло во мраке
По углам кают блестели иней и лёд это были самые чистые уголки на шхуне. Вечная сырость, неистребимый холод, нескончаемый мрак полярной ночи, плесень на всём на подушках, одежде, продуктах, изнуряла людей.
Штурман Альбанов, не утративший способности шутить в этой непростой обстановке, острил:
Бедная наша барышня, теперь, если вы покраснеете, этого не будет видно под слоем копоти, покрывающей ваше лицо!
«Святая Анна»
С наступлением зимы, когда начался «полярный охотничий сезон», весь экипаж поразила странная болезнь, принятая ими за цингу. Но скорее всего это было заражение плохо проваренным медвежьим мясом. В декабре поочередно заболели Георгий Брусилов, Валериан Альбанов и семь человек команды.
Брусилов поправлялся медленнее всех. В вахтенном журнале он написал:
«2 марта меня вынесли на стуле на лёд, потом положили и обнесли вокруг судна и по палубе. Ходить и двигаться совсем не могу, на теле у меня пролежни, часто заговариваюсь; было время, когда опасались, что я вовсе не встану, и сделали список документов, хранящихся у меня».
Брусилов проболел почти семь месяцев, причём три с половиной из них лежал, превратившись в настоящий скелет, обтянутый кожей. Его нежно оберегала Ерминия Жданко. Она дежурила у постели больного, и ей больше всего доставалось, когда в приступах ярости Брусилов бросал тарелки и ложки, выплескивал еду и питьё, грубо ругался, хотя в нормальном состоянии это был милейший человек.