Но жертва больше не может бежать.
Неуклюжие попытки подняться только смешат их. Этот циничный смех привёл бы в ужас меня прежнего. Несмотря на тусклый свет, я замечаю дикий взгляд взгляд тех, кто готов убивать. Это уже не люди. Я знаю, что сейчас будет.
Ну всё, сука, говорит тот, что с мачете, сейчас мы тебя порешим. Добегался.
П-п-п пожалуйста! почти кричит жертва. Не надо! Не убивайте! Нет!!
Тот, что с битой, резко саданул лежащего по спине. Не особо сильно, но больно.
Заткнись! проорал он. Жертва заткнулась и застонала от боли.
Жирная свинья, вновь заговорил первый. Как давно я мечтал об этом. Справедливость! Я весь год ждал, когда смогу прикончить тебя
Нет! Прошу!
своими руками. Умри, скотина!
Он заносит мачете в рубящем размахе. Тренированный человек так запросто отрубает голову. Если мачете достаточно острое. И удар достаточно сильный.
Мачете острое. Удар сильный. Произойдёт на выдохе.
Когда лезвие было в самой верхней точке замаха, он дико заорал. От боли. Да, это больно, когда метательный нож вонзается в запястье. Глубоко. Наискось.
Метнув нож, я быстро выбрался из тени. Мачете звонко упало и коснулось асфальта. Как раз в этот момент я уже был рядом с убийцей. Не церемонясь, резко обхватил и свернул ему шею. Хруст. Слишком быстрая смерть для такой сволочи. Ну да ладно.
Второй ещё не успел толком среагировать. Когда тело его напарника обмякло и грохнулось на землю, он уже понял, что к чему. Встал в боевую стойку и ощетинился битой. Придурок.
Я всё-таки пошёл напролом. Этот сукин сын херачит с размаха. Бита должна попасть по голове я уворачиваюсь. Он не теряет даром времени и ударяет снова. Я ставлю блок рукой. Боли не чувствую. Чёрт, опять накатило. Опять мне на всё похуй. Включилась боевая машина. Машина-убийца.
Он снова ударил. Я снова блокирую. Он бьёт опять не уклоняюсь, а блокирую. Удары мощные. Костоломные. Но я умею выдерживать костоломные удары. И вижу панику в глазах горе-убийцы. Похоже, он начал догадываться, с кем столкнулся.
В этот момент игры закончились. Следующий удар я перехватываю, и гребаная дубина уже в моих руках. Я её отбрасываю, потому что эту сволочь порешу своими руками.
Шаг вперёд удар в кадык ребром ладони. Сволочь резко задыхается. Бью сбоку ногой по коленному суставу. Хруст. Его нога неестественно согнулась набок, но упасть я ему не дал. Обхватил за шею. Снова хруст. И я его отпускаю.
Жертва тот самый полноватый человек офигевшими глазами смотрит на меня.
Вали отсюда, говорю я ему. Думаю, он понял.
Не знаю, хватит ли у него глупости сказать спасибо. Если хватит значит, я спас его не напрасно. Но мне плевать на благодарность.
Я сваливаю в темноту так же быстро, как появился.
Когда сбиваешься со счёта
Появляюсь, когда слышу новый крик. За это время я успел прошагать квартал почти незамеченным. Странно, но это был тихий квартал.
Безумно тихий.
Потому что наполовину пустой. Трущобы.
Это место покинули сегодня все, кто успел. Или просто смог. Остальные остались. Убивать или быть убитыми.
В трущобах нет нейтральных либо ты убийца, либо жертва. И не потому, что здесь все отморозки и слабаки. Скорее наоборот.
Всё потому, что людей здесь некому защитить.
И тогда они становятся теми, кем предназначено одни убийцами, другие жертвами. У них нет фактической защиты. У них есть только так называемое право на защиту. Но это грёбаное право в жизни не работает, если ты не закопал поглубже свою человечность и не взял в руки оружие.
За честного никто не заступится.
На слабого всем насрать.
Те, кто взял в руки оружие, похоронили совесть. Я тоже похоронил. Зачем она мертвецу?
Потому мне не страшно бродить в этой безумной тишине полупустого квартала.
Самые быстрые и, возможно, умные отсюда свалили задолго до начала. Те, кому вообще некуда валить и больше негде приютиться, забаррикадировались в своих хибарах и ждут ужаса. Я иногда даже начинаю понимать тех, кто не выдержал и сам вышел на охоту. Сидеть в конуре и ждать отморозка в гости это не просто паника. Это адская паника. Это ломает.
Итак, крик.
Кричит девушка. Что-то неразборчивое на таком расстоянии. Что-то о помощи. Потом мужской голос. Страх, отчаяние. Помощь?
Парочка слишком далеко, я не успею им помочь. Чем они думали раньше? Как оказались на улице?
Стоит ли им помогать?
В ответ дикий визг и смех. Потом выстрел и крик боли. Скорее всего, банда. Я узнал боевой клич «палачей» те ещё твари. Называют себя красиво, как ни крути, «Вершители справедливости».
Но справедливость официально всегда была на стороне сильных мира сего. А вершили её кровавые дела обычно палачи.
Потому мне похуй на справедливость. Ноги сами понесли в сторону крика если гады решили позабавиться, то быстрой смерти не будет. Значит, есть шанс что-то успеть.
Разум говорил: «не отвлекайся, иди своим путём». В конце концов, всё происходило совсем в другом месте. Совсем не по курсу. Если я выбьюсь из графика, то могу не успеть выполнить свою миссию. Тогда ещё один мёртвый год
Но я не слушал разум и бежал на крик.
Это опасно не слушать разум. Мне нельзя ошибаться. Тогда нахрена?
Да. Я подобрался поближе к месту происшествия. Точнее, казни. И правда, быстрой смерти не ожидается.
Я остался в тени и из-за угла смотрел, что происходит. В небольшом, окружённом многоэтажками дворике на детской площадке под светом фонарей столпились отморозки. Они стояли полукругом. В центре те самые двое. Один лежал и стонал от боли. Расстреляна коленная чашечка. Знаю, больно. По-моему, сейчас будет ещё больнее. Один из отморозков достал нож.
Девушка стояла на коленях. Низкорослый хмырь уже начал снимать с неё одежду. Видимо, раненый мужчина пытался помешать ему, за что и был подстрелен. Судя по возрасту, скорее всего это отец. Хотя хрен его разберет
Отморозков всего шестнадцать. Два годзиллообразных качка, один главарь, один хилый. Тот, что достал нож, похож на новичка. Его сегодня посвятят в банду, так сказать. Я знаю этот обычай. Несчастная парочка как раз попалась в качестве жертвы новоиспечённому «палачу». Вот ведь блин. Нет чтобы такого же отморозка ему в качестве так называемой жертвы. И мне хлопот меньше, и одним грехом на душе новичка не досчитались бы
Но вот такая эта штука жизнь, чтоб её.
Отморозок с ножом понтовался и производил впечатление: на жертв нагонял страх, главарю пытался всем видом показать, какой он беспощадный. Крутанул нож в руке, поднял мужика с земли за волосы. Приставил лезвие к горлу:
Ща, говнюк, будет весело, голос неприятный и подбешивающий.
Сейчас начнётся цирк: девчонку попытаются изнасиловать, папашу заставят смотреть
Но вдруг брызнула кровь. Из горла. Лезвие, окровавленное, метнулось в сторону. Мужчина захрипел. Два раза судорожно попытался вдохнуть. Потом застыл. Прощальный взгляд. Превратился в бессмысленный. Обмяк. Упал.
Девушка заорала я дохрена раз слышал крики смертельного отчаяния, но этот пробрал. Взял прямо за душу. Я думал, такого наяву больше не будет.
Такой крик я слышу каждую ночь, перед самым пробуждением. Вот уже шесть лет подряд. Две тысячи сто девяносто одну ночь. Этот крик меня убивает, рвёт сердце на куски, а потом я просыпаюсь. И начинается ад, снова и снова. Каждое пробуждение это ад. Потому что я не могу жить дальше после предсмертного крика Мэри.
Я вздрогнул, как живой человек. Мне стало страшно, как живому.
Девушка кричала от ужаса и шока. Она не хотела верить в происходящее.
Я тоже. До этой секунды мне было плевать на неё. На том свете ей было бы спокойнее. Но сейчас всё по-другому. Мне больно. Я снова живой, и это жутко больно и страшно.
На какой-то миг я действительно верю, что не умер. Потом всё проходит. Я действую.