* * *
Итак, покинув Красноводскую крепость, Бекович с основной частью экспедиционного отряда отправился сухим путем через Гурьев в Астрахань. Путь неблизкий и не самый легкий, но другого выхода не было возвращаться морем из-за льдов было уже невозможно. Суда пока оставили при крепости. В Астрахань шли двумя отрядами. Авангардом командовал поручик Кожин, за ним двигался сам Бекович-Черкасский с остальными людьми. Возле Александровского укрепления оба отряда соединились. Увиденное в Александровской крепости не внушало оптимизма. Гарнизон были выкошен болезнями. Около крепостных стен выросло целое кладбище. В Петровской картина предстала еще более ужасной. На наскоро устроенном кладбище стояло уже более сотни крестов, да еще семь сотен солдат и казаков валялись в горячке в палатках и землянках.
Здешний климат не предназначен для европейского человека. Он то жарок, то холоден, доложился в ответ на оскорбления Бековича в нерадении комендант Петровской крепости полковник Хрущев.
И это все?
Увы, остальное довершает плохая еда и еще более плохая вода!
Мы не знаем, переживал ли Бекович по этому поводу, знаем только, что никаких реальных мер по исправлению ситуации он не принял. Впрочем, при исполнении царских указов в России с такими «мелочами», как потери среди солдат, никогда особенно не считались. Поэтому Бекович даже не задумался отдать приказ оставить сие погибельное место.
В Астрахань Бекович прибыл 20 февраля 1717 года. Конвой его состоял из сотни солдат и 60 туркмен. С остальной частью отряда позднее подошел и Кожин.
Вернувшись на зимовку в Астрахань, Бекович немедленно отписал в столицу во всех подробностях о всем им проделанном за минувший год, не забыв несколько раз лягнуть и строптивого флотского поручика. Итог экспедиции 1716 года был таков: в результате плавания вдоль восточного берега Каспийского моря были заложены три крепости (Святого Петра у мыса Тупкараган, Александровское в заливе Александр-бай и Красноводская), подчинены России кочевые туркмены, проживавшие на восточном берегу Каспийского моря, впервые на карту положено «Море Карабугазское» (Карабогазский залив), а также составлена первая генеральная карта всего Каспийского моря. Что касается дипломатии, то если посланец в Бухару так и не добрался, то миссия, выехавшая в Хиву, достигла места своего назначения, что позволяло надеяться, что хивинский хан Шергази принял заверения дружбы и согласия. Примерно с таким же содержанием было отправлено письмо и бухарскому хану.
Едва письмо Бековича достигло Санкт-Петербурга, как немедленно засуетились европейские послы, понимая, что новости о продвижении русских в сторону Индии будут весьма востребованы в европейских столицах. Из донесения голландского посла барона де Би к Генеральным штатам Соединенных Нидерландов из Санкт-Петербурга от 4 марта 1717 года: «Мне рассказывали, что один русский офицер Александр Бекович, работавший над расчисткой устьев реки Амударьи (впадающей в Каспийское море), успел проникнуть в нее с несколькими мореходными судами, но что при дальнейшем следовании по ней сбился с ее фарватера и потерпевши со своими людьми большое бедствие от недостатка в съестных припасах, едва успел возвратиться в крепость, которую он построил при впадении реки в море».
Россия еще не сделала ни одного шага в сторону Индии, но одно то, что она повернулась лицом на Восток, уже встревожило европейские дворы
* * *
Между тем посланные еще до отплытия флотилии в Хиву дворяне Воронин и Святов с огромным трудом пробивались сквозь сугробы и метели по зимней степи к далекому ханству. Не выдержав ненастья, выбился и пал верблюд Святова, и оставшуюся часть пути он брел уже пешком, так как остальные верблюды были загружены вьюками. Да Хивы посланцы Бековича добрались в середине февраля.
Где живет Кулун-бай? спросили они стражников у ворот.
Имя верховного визиря произвело должное впечатление. Стражники подозрительно оглядели замерзших и смертельно уставших путников.
Кто такие? Откуда и куда? спросили традиционное.
Купцы из Гурьева, к великому визирю.
Купцам на торговый двор, а не к визирю! нахмурились стражники.
У нас дело особой важности от князя русского из Астрахани! привел более чем весомый аргумент Святов.
После этого стражники указали наконец дом визиря.
Кулун-бай нежданным гостям был не слишком рад.
Не те времена нынче, чтобы из Руси к нам ездить, были его первые слова.
Что-то случилось, досточтимый? удивился Воронин.
На это великий визирь просто махнул рукой, а затем обо всем подробно расспросил. Когда же узнал, что будущее посольство Бековича будут охранять несколько тысяч солдат, помрачнел:
Речь ваша сладка, но в ней меньше силы, чем у соломы. Зачем такая охрана мирному послу?
От разбойных людей, которые немало бродит на окраинах наших царств, дипломатично ответили Воронин со Святовым.
Мы и сами можем послать батыров, чтобы охраняли досточтимого князя! парировал Кулун-бай. Стоит ли мучать ваших аскеров таким тяжелым путешествием?
Увы, мы лишь посланцы посла, деликатно ушли от ответа Воронин со Святовым. Князь Черкасский просил нас лишь передать вашему величию свои пожелания в здоровье и процветании. Мы сие исполнили. Теперь пора и в путь обратный.
Э, нет! недобро усмехнулся визирь. Времена нынче в степях, сами говорите, неспокойные, да и метели снежные. Поэтому лучше подождете вашего князя у меня. И вы целее будете, и я спокоен.
Посланцы нервно переглянулись, понимая, что отныне становятся заложниками.
У бегущего вора одна дорога, у тех, кто за ним гонится, тысячи! уже совсем иным тоном завершил беседу великий визирь. Вас будут сытно кормить и сладко поить! По крайней мере пока
Дорогие подарки, впрочем, Кулун-бей с удовольствием принял и письмо от Бековича обещал хану передать. Сам же гонцам было велено из его дома никуда не выходить и сидеть под запором.
Единственно, с кем удалось встретиться Воронину со Святовым, это с калмыцким послом Ачиксаеном-Кашкой. Тот сообщил русским, что в городе неспокойно, а русских все клянут и грозят войной. Сам же Аюка враждовать с Хивой, в отличие от Бековича, не желает, а потому и прислал к хану своего посла, чтобы договориться о вечном мире.
В неведении минуло две недели. Но когда Воронин заикнулся при встрече Кулун-бею, будет ли ответ на привезенное письмо, тот разозлился и велел приставить к русским стражу.
Ну все, кажись, мы теперь уже даже не аманаты, а арестанты! сокрушался Воронин. Коль один басурманин кавказский шлет письмо другому басурманину заморскому, то за что нам, людям православным, от сего страдания принимать?
Не будем злить судьбу, невесело усмехнулся Святов. По крайней мере, пока кормят и руки не выламывают.
После этого оба предались страстной молитве за спасение из рук агарянских.
Между тем приставленный к гонцам старший стражник-мехмандр открыто вымогал подарки, грозя в противном случае кормить отбросами.
Ты у нас смотри, стращали его наши. Сразу расскажем хану и визирю!
На что мехмандр плевался нехорошо:
Я никого не боюсь, ни хана, ни Кулун-бея, потому как моя мать сестра матери самого хана и он относится ко мне как к младшему брату.
Погоревав (а что поделать?), отсыпали гонцы мздоимцу десять рублей серебром, но все равно мехмандр кормить стал очень скудно.
Так и сидели Воронин с Святовым взаперти, смотрели через окошко на синее небо и печалились, что «обратного пути для них и в помине нет».
Впрочем, затем стало несколько повеселее. По просьбе ханских вельмож стал мехманд водить гонцов к ним в гости для разговоров и расспросов. Расспрашивали вельможи хивинские о России и царе Петре, о его войне со шведами и о новой столице на Неве, о торговле астраханской, но более всего о Бековиче и его войске. Воронин с Святовым что-то говорили, а где-то прикидывались простаками: мол, ничего не знаем, не нашего, мол, ума дело. Влиятельный Досун-бай, не получив ответы на интересовавшие его вопросы, кричал гонцам: