P.G.: Покажите. (Заглядывает в мой рюкзак, и мы оба вынимаем несколько репродукций русских икон: «Апостол Павел», «Макарий Египетский», «Богородица» из Деисусного чина Благовещенского собора и великую «Троицу» Андрея Рублёва.)
S.I.: Дорогой Гоген, я вижу, ваши глаза стали ещё более выпуклыми вы сразу всё поняли. Теперь удостоверьте вашей рукой и вашей подписью, что я вовсе не му с зашибленным мозгом, что я вовсе не «наезжаю» на нашу икону. Я теперь совершенно в идиотском положении, я не знаю, как из него выбраться. Но ваша одна подпись решила бы всё Поставьте здесь подпись, что они и вы ближайшие родственники. Разумеется, родственники по добыче красок.
Заминка. Поль Гоген исчезает, потом появляется вновь. Его тонкие губы не могут разомкнуться, они действительно, будто склеенные, он удивлён, он ошарашен. Гоген снимает широкополую шляпу, надевает очки, наклоняется ближе к репродукциям. На невысоком, даже узком его лбу появляется испарина. Молчание затягивается и тяготит нас обоих. Я понимаю, что мне лучше убраться подобру-поздорову. Видно по всему, что этот человек, этот дикарь, это «волк без ошейника» страшен в гневе. Но неужели он понял всё? Да, конечно, он всё сразу понял! Но Поль Гоген великий человек и великий, благородный характер. Посему он, наверно, решит не проронить ни одного лишнего слова, чтобы его не схватили за руку историки искусства. Он понял всё, и насколько он сильней и мощней предшественников и насколько он хуже их и уже их по мысли, насколько его опередили наши русские! Сон внезапно оборвался. Я проснулся в поту. Но, о чудо, на страницах моей рукописи каким-то загадочным образом оказались таитянский рисунок Поля Гогена и его несколько витиеватая подпись, которая гласила:
«Удостоверяю, P. Gauguin».
Только рисунок пером и подпись Гогена. Разве вам этого не достаточно?
Отпечаток души
Теперь редко, редко когда услышишь о шедевре живописи или о настоящих и великих стихах, что художник, написав это, так это чувствует. П. Сезанн говорил о себе и о своём видении: «У меня хорошее чувствование». А П. Гоген мог бы сказать о своей живописи, как об отпечатке души. Поспорьте со мной, но даже великая и недосягаемая «Троица» Рублёва это есть отпечаток его души. Разве это не слайд воображения поэта? Разве это не сведённая воедино сумма знаний о Боге? А вместе с тем это отпечаток души.
Но современное европейское искусствоведение об этом молчит, цивилизация молчит. Вот почему спустя день или два меня снова настиг загадочный и, если хотите, сюрреалистический сон о Таити, как наваждение, и мы с Гогеном снова продолжили приватный разговор.
Теперь мы уже говорили как старые знакомые, но мы говорили больше не о нашем искусстве, о проблемах его: о синтетизме или символизме или о родственности. Нет, мы говорили о другом, о «цивилизованном варварстве» белых людей, о так называемом золотом миллиарде. Поль Гоген больше молчал, его лицо хмурилось, а глаза сверкали пророческим светом: его тяжёлый взгляд будто приковывал меня к стенке его таитянской хижины, он будто всем нам говорил: я это предвидел, я это предсказал своим «дикарским» искусством, я всё это предчувствовал и бежал на край земли, я написал одну из моих самых глубоких, философских вещей
«Откуда мы? Кто мы? Куда мы идём?».
S.I.: Дорогой Поль, мы теперь немного освоились с вами, для вас мой визит в Южные моря уже не такая неожиданность. Прошлый раз, в прошлый мой визит, вы отделались молчанием. Но в моих рукописях каким-то загадочным образом появились ваш рисунок таитянки, играющей на дудочке, и ваша подпись «Удостоверяю». Что вы хотели этим сказать?
P.G.: То, что уже сказал: Ф. Грек, А. Рублёв, П. Гоген да, похоже, и вы, Серж мы действительно близкие родственники. Мы особым образом добываем краски из области воображения, для нас секретов в нашем методе нет. И с этим уже ничего не поделаешь: миру придётся мириться с этим. Честно сказать, для меня это неожиданность.
S.I.: Для меня тоже я опасался, что вы пошлёте меня ко всем чертям! Но вы оказались прозорливцем. Вы гораздо умней, чем о вас думали ваши современники.
P.G.: Это несмотря на мой узкий лоб?
S.I.: Ваш лоб прекрасен! Ваш лоб и ваш будто сломанный нос, они прекрасны своей упёртостью бетона! У вас сильный характер.
P.G.: Вы думаете?
S.I.: Убеждён. Но давайте поговорим о другом. Поговорим о «прогнившей Европе» (это ваши слова), поговорим о Юге, о Южных морях и о Севере, поговорим о России.
Теперь на наших глазах происходит закат Европы, она в нравственном и религиозном отношении прогнила! Вы, наверное, не догадываетесь, что на атолле Муруа, где вы искали и нашли свой рай, теперь французские власти взрывают и испытывают фантастической мощи заряды это бомбы, взрыв которых эквивалентен взрыву вулкана на Везувии(Поль Гоген на мгновение останавливает на мне свой тяжёлый взгляд, его плотно сжатые губы «расклеиваются».)
P.G.: Я всегда опасался этого, что и сюда докатятся, как волны цунами, волны европейской цивилизации. И они, похоже, уже докатились худшие мои опасения сбылись. Белая раса людей, этот «высосанный из пальца», по вашим словам, золотой миллиард, вот что угрожает человечеству! Сначала они вторглись в Америку, они сожгли её огненной водой, они уничтожили индейцев, а вы знаете, что и во мне есть индейская кровь, Потом они покорили Австралию, оставив аборигенам резервации. Теперь они добрались и сюда и готовы взорвать атолл Муруа! Скажите, чем теперь европейцы отличаются так сильно от макак с ядерной бомбой? Это безумие! Я ещё 100 лет назад предсказал это: цивилизация прогнила! Куда теперь поэту бежать от столь жестокосердных и беспринципных людей? Это ведь похоже на блокаду поэзии.
S.I.: Это вы хорошо сказали «блокада поэзии». Блокада правды, чистоты и духовности, блокада Евангелия и христианства, блокада совести, как главной химеры людей, вот что теперь больше всего обсуждают в России.
P.G.: Похоже, что ваш Русский Север не так уж и плох, как о нём пишут. Похоже, что у вас в Росси ещё есть острова, которые необитаемы, или есть такие глухие места, где ещё можно укрыться художнику?
S.I.: Разумеется, есть. Например, Валаам, или Соловки. А недавно в неприступной тайге на Алтае нашли семью староверов, которая прожила вдали от людей 50 лет
P.G.: 50 лет изгнания 50 лет заточения или пустыни. А ведь по сути дела и я был обречён на этоЯ такой же пустынник, как и ваши иконописцы. Как и ваш Рублёв и Феофан Грек, я искал ответы на вопросы своего времени.
S.I.: Поговорим ещё о Рублёве и о его «Троице». Вот ещё один великий поэт и художник, который задолго до вас пытался достучаться до мировой совести в одичавшем человечестве. Я вам уже говорил о нём и показывал его знаменитую «Троицу». Вы тогда в первый раз пришли в изумление Что теперь, немного подумав, вы могли бы сказать современным европейцам и их ведущим специалистам по живописи.
P.G.: Для меня, как и тогда, так и теперь, ясно одно: великие и гениальные поэты (и художники в одном лице) как появлялись на земле, так они и будут появляться.
И это не зависит от их времени, эпохи, их философских воззрений, мироощущения и от Академий. Да, я теперь вижу, что и до меня моё поэтическое видение ваши иконописцы использовали! Они его направили совсем в другое русло, но от этого их иконы не стали менее художественными и поэтичными. Более того, они стали даже более выразительными, с глубоким философским подтекстом! Одна ваша «Троица» вобрала в себя и Византию, и раннее христианство, и раннее Возрождение! Рублёв умел забираться высоко в облака и обобщать! Пойди я этим путём, я бы не прошёл мимо Эль Греко. Для меня это ясно как дважды два. Я не подозревал, что так в древности можно было пользоваться цветом, его почти акварельной прозрачностью, графичностью, гармоничностью, философским подтекстом и насыщенностью. По-моему, яичные темперы Рублёва по звучности цвета больше даже ближе Винсенту Ван Гогу, чем мне. Но ближайший родственник Рублёву и Феофану Греку, разумеется, я. И это не обсуждается! Это же самое обо мне бы сказал и Рублёв! Он бы так же задумался, как и я, и так же, как и я, только развёл руками. Ответ на всё это сближение надо искать не у нас, а на небе. Это нам обоим дано, даже для нас это загадка Наслаждайтесь этой загадкой, сближайте нас или разделяйте, но вы от этого уже не уйдёте никуда! Потому что наше художественно поэтическое видение нас породнило навсегда. И с этим уже ничего не поделаешь. Как там говорится в Библии: