Однажды звездочка на небе влюбилась в веретенщицу, начал он.
Лайсве довольно улыбнулась. Она продолжала вертеть в руке предмет, спрятав его под столом.
Они жили на разных берегах, в краю, прежде соединенном перешейком. По этому перешейку некогда путешествовали их предки, ответила она.
Кто рассказывает сказку? с улыбкой спросил он.
Ты, ответила Лайсве.
Он продолжил.
Это было давным-давно, в краю под названием Сибирь. Но прежде эта земля называлась иначе.
А где находится Сибирь? И как она называлась раньше?
Он подошел к крошечному окну на кухне. Трещины в стеклах и щели в рамах были заклеены скотчем. На стене висела старая американская карта конца прошлого века. Он и раньше подходил к этой стене, он и раньше рассказывал дочери эту историю много раз, а сколько уже не помнил.
Сибирь находилась в стране, которая раньше называлась Россией, а до этого Советским Союзом. Вот она. Он указал на огромную территорию, которая когда-то до того, как растаяли льды и исчезли границы между государствами, была Сибирью. Обвел ее границы указательным пальцем. Затем поднес его к свету и внимательно посмотрел на свою кожу. На пальце был порез, который так и не зажил толком, так и не затянулся, как шрамы на земле и в сердцах людей.
А какие они были? Страны? В Советском Союзе было плохо жить? А в Сибири? А в Америке?
Не знаю. Может, плохо, а может, и хорошо. Все зависит от того, кто рассказывает историю. Времена меняются.
Ее рассказываешь ты.
Государства были как звери, вечно охотящиеся друг на друга. Иногда одна страна становилась добычей для хищника, иногда другая; иногда обе, но ни одна об этом не подозревала. Государства возникали в результате войн и захвата власти. А Сибирь Сибирь была энигмой
Что такое энигма?
Кто рассказывает историю? Он начал с начала. Как же сильно я люблю эту девочку. Иногда мне кажется, что в ней вся любовь, которая у меня осталась. Я ношу в своем сердце столько любви, что оно может разорваться. Именно это случается, когда любовь отчаянна, когда к ней примешивается животный страх.
Сибирь была огромной; больше, чем просто место. Непознанный край. Вот что значит энигма. Люди жили там и умирали, а как никто не знал. Их посылали туда, и они просто исчезали. Или образовывали странные колонии посреди пустоты. Край был покрыт льдом, но однажды лед начал таять, и то, что прежде было скрыто, стало явным. Люди узнали, что в этом загадочном краю есть жизнь после смерти.
Астер замолчал и задумался о том, что само их существование отца, дочери оставалось для него загадкой. Он помешал рагу. Первые жители Сибири самые-самые первые покинули родные края, перешли перешеек, в ледниковый период называвшийся Берингийским, и дошли до Америки. Это случилось еще до того, как Америку назвали Америкой.
Они могли приплыть и на лодке.
Могли, согласился он.
Или добраться вплавь прошептала Лайсве, уткнувшись в деревянную столешницу, но голос ее прозвучал совсем неслышно.
Что? Астер помешивал рагу.
А это место? Где мы сейчас. Это наш дом?
Снова это слово дом. У них был дом, а потом утонул; потом все пошло на дно язык, люди, его мертвая жена и все, что она знала о словах. Его маленький сын, теплый комочек, почти невесомый он все потерял. Бездна разверзлась в его собственном сердце; оно стало полым, как гигантский пустой железный бак.
Кем стала бы его дочь, если бы ходила в школу, как дети ходили раньше, если бы сидела в классе и учила то, что преподавали в школах этого города историю, географию, антропологию, происхождение стран и народов? Остались ли где-нибудь школы? Остались ли они там, откуда они уехали? Он мог сколько угодно расчесывать ее черные девичьи волосы, но все равно никогда бы не узнал, каково это быть отцом двенадцатилетней девочки, чья жизнь из-за него свелась к выживанию.
Кожа вокруг его глаз натянулась. Он заскрежетал зубами, не желая мириться с правдой с тем, что они вели тайную жизнь и много лет прожили в этом месте нелегально, без нужных документов. Впрочем, так бы они жили в любом другом месте. Границ больше не существовало; государственная система рухнула. Отец и дочь ютились в ветхом многоквартирном здании, добывали еду, одежду, кров трудом и натуральным обменом. Их существование висело на волоске.
Вот он и рассказывал ей эту историю раз за разом одну и ту же и этим утешал себя.
А потом ты упала с палубы и превратилась в кита.
Па-а-а-ап! воскликнула Лайсве и улыбнулась. На лежавшем перед ней листке бумаги нарисовала девочку в брюхе кита.
Что? Просто хотел проверить, слушаешь ли ты. Не было ничего в мире прекраснее ее улыбки. Как он до сих пор не умер от любви к ней? Страх и гнев заклокотали в груди. А потом возник другой вопрос: как ее маленькое тельце вмещало столько всего и ничего не чувствовало?
Твоя мама, Сваёне, изучала языки коренных народов Якутии, когда мы познакомились в Сибири, сказал Астер. Когда я увидел ее впервые, у меня случился припадок. Астер задержал дыхание. Иногда он жалел, что не умер тогда, в тот самый миг, не остался навек внутри той картины: вот он падает на землю; она бежит к нему, садится и кладет его голову к себе на колени. Она была самым прекрасным созданием, которое я видел в жизни.
Мама была лингвистом. И филологом.
Хорошо, хорошо, согласился Астер. Я расскажу тебе про маму. Только покажи, что у тебя в руке, и я расскажу.
Он подошел к ней, ласково взял ее руку и достал зажатый в ладони предмет. Его лицо вспыхнуло.
Лайсве, где ты это взяла? Он повертел в пальцах крошечный предмет. Старая монетка, ржавая, тусклая. Похожа на цент, но он не помнил центов с таким рисунком. Монеты вышли из употребления уже давно. Он уже забыл, что это такое. Он потер монетку посудным полотенцем над дымящейся кастрюлей с рагу и прочел дату: 1793. Сверху виднелась надпись СВОБОДА. Такие монеты можно увидеть только в музее. Или в ломбарде. Ребра заныли.
Откуда это у тебя?
Ее глаза расширились, но не от страха.
Здесь нашла. Рядом.
Астер ничего не смог с собой поделать тревога затмила логику. Не думая, что творит, он схватил дочь за плечи и встряхнул.
Лайсве, сколько раз тебе говорить? Воровать плохо! Нельзя воровать! Ты взяла это в лавке на той стороне улицы? Его голос нарастал и повышался. Послушай меня это не шутки. Ты играешь с огнем. Хозяин лавки может нас выдать. Он тебе не друг. Нельзя никому доверять. Никогда! В любой момент тут может быть облава; может, мы уже в их списке. Я даже не знаю, куда нас отправят. У нас нет ни документов, ни дома, мы ни к чему не привязаны Я же сто раз говорил нельзя воровать! Никогда больше так не делай. Или я Голос его надломился от страха, стал тонким, истеричным, почти как у матери. В голове бушевал знакомый шторм: видели ли они ее? Дочь, которая, бродит по улицам без присмотра;
дочь, чье любопытство не знает управы, как и ее вечно спутанные волосы?
Я не в лавке ее нашла! Я ее не крала! Громко топая ногами, Лайсве подошла к висевшей на стене карте и ткнула пальцем в выцветший голубой участок, где не было суши. Я здесь ее нашла. В воде.
В какой еще воде? спросил Астер дрожащим от тревоги голосом.
В той, в которой я якобы почти утонула!
Если бы она могла злиться, испытывать нужду или что-нибудь похожее на бурю эмоций, с которыми ее отцу приходилось сражаться ежедневно, чувства сейчас отобразились бы на ее лице. Лайсве бросилась к Астеру, обняла его так крепко, как только умела, уткнулась головой ему в живот. На миг ему показалось, что она пыталась проткнуть его головой, выдолбить в его чреве для себя лоно, но сильный пресс рабочего напрягся, и их тела тесно прижались друг к другу.
И вот, когда ее маленькое напряженное тельце расслабилось, все рухнуло. Астер услышал громкие шаги на лестнице. Сердце в груди превратилось в твердое яблоко. Он так сильно прижал палец к губам, что мог остаться синяк.