Подхожу к прикроватной тумбе, на ней книга, с потрепанными углами и загнутыми листами еще одна вещь, за которую бы получила выговор. Книги должны быть в порядке. Книги мое лицо, к ним нужно относиться бережно, аккуратно. Они ценность. Спорить никогда не решусь.
За всеми этими воспоминаниями и разглядыванием не моей ценности пропустила, как открылась дверь.
Эй, ты кто такая? голос громкий, немного обиженный.
Я? Паникую, сильно, потому что фантазия не моя сильная сторона.
И что делаешь в моей комнате? не унимается мой безымянный собеседник и двигается в мою сторону.
Я искала комнату гостевую, пытаюсь выкрутиться. Я Мила. Мила Апраксина, решила я представиться и протянула ему руку.
Как генерал, чтоль? поднял он одну бровь.
Генерал?
Да неважно Читала? показывает на книгу, которая все еще была в моих руках, я так крепко ее сжала, что острые углы больно впились мне в ладонь. Даже не обратила внимание, теперь останутся следы. Что я скажу маме, если она заметит?
Нет, смущаюсь и откладываю в сторону, я, наверное, пойду. Поищу комнату. Еще.
Ну иди. Мила Апраксина. А я Глеб. Глеб Навицкий, улыбнулся мне.
Ну пока, Глеб Навицкий.
Странная встреча, в странном доме. У нас не могла быть обычная судьба. Она такая же странная, как и мы все. И сейчас я, Мила Апраксина, выхожу замуж за Глеба Навицкого. Наверное, знай Глеб об этом в то лето, в нашу с ним первую встречу, то выгнал бы меня из своей комнаты и никогда больше не приближался. И я бы так никогда и не узнала, понравилась ли ему та книга, что лежала у него на тумбочке, или нет
Мое белое платье шили на заказ. Я не знаю имя дизайнера, не знаю, как правильно называется материал и из какой страны его везли. И, честно говоря, оно было ужасным. Плохо так говорить, я видела старания мамы, видела восхищение в ее глазах, даже слезы. Поэтому не смогла сказать и слова, боялась разочаровать. В тот момент, когда я стояла перед зеркалом, в этом пышном, нелепом платье, что весило целую тонну, я снова позавидовала Глебу. Он просто может сказать то, что думает, то, что хочет. Это ли не прекрасно? Может, это шанс научиться у него делать так же. Нет, это не наплевательское отношение к близким. Это когда себя ты ценишь больше. Меня такому не учили, а очень бы хотелось.
Так вот, платье. Оно ужасно: тесное, тяжелое и жаркое. В нем было так жарко, несмотря на то, что за окном очень прохладно. Я терпела. И ждала, когда же закончится этот день.
Глеба я увидела через окно. На нем был темно-синий костюм, белоснежная рубашка и бабочка. Глеб Навицкий и бабочка. Хочется улыбнуться. Он снова заставляет меня смеяться. Его волосы растрепались от ветра, а может, он сам так захотел придать небрежность своему образу. Надо признаться, получилось. Ему очень идет. Глеб вообще не задумывается, что о нем могут подумать. Даже в день собственной свадьбы. Высокомерный мажор. Улыбаюсь этой мысли.
Было много камер. Эти вспышки перед глазами, от них становилось плохо. Мелькают, как надоедливые мушки, искажая картинку, что и так не доставляла удовольствие. Мне не нравится моя свадьба. Я пишу это, и мне грустно. Хотелось все по-другому. Очень хотелось. Но не получилось.
Передо мной много незнакомых мне людей. Все подходят, обнимают, но не нарушая такого важного пространства, все, как по учебнику по этике. Мужчина преподносят мою ладонь и с тыльной стороны оставляют след своего дыхания. Не губ, а всего лишь дышат мне в руку. Ужасно и противно. Глеб стоит рядом и недовольно смотрит вокруг, оценивает обстановку. Хочется обмолвиться с ним хоть парой слов. Спросить его впечатления. Но я трушу. Внутренний барьер стоит, кажется, что он либо отмахнется от меня, либо высмеет. И то и другое было бы обидно.
Я не была принцессой из мультфильма. Я была Милой Апраксиной. Той, кого выдали замуж по нужному сценарию.
Организатор свадьбы часто общается с мамой, не со мной, они между собой решают какие-то важные вопросы. Очевидно, меня они не касаются. Жаль. Я, возможно, могла бы что-то сказать им. Хотя, кому я вру. Я бы ничего не сказала. Я все еще та трусиха, что тайно пробралась в дом Навицких и боялась каждого шороха. Страх быть застуканной. А сейчас страх быть неуслышанной.
Что было дальше? После сотни поздравлений? А может их было больше? Думаю, надо было бы как-то записывать. Мама может поинтересоваться.
Танец. Первый танец молодых. Интересно получилось. Сейчас расскажу.
Глеб удивился, что есть такая традиция, пытался отшутиться, как мог. Он хотел бы сбежать. Да, если бы я умела читать мысли, определенно это было бы оно. Я спрятала улыбку за бокалом. В его глазах была такая растерянность, захотелось пожалеть. Ну правда, он так волновался. Глеб Навицкий, получается, ты не умеешь танцевать?
С общими аплодисментами мы выходим в центр. Потом Глеб берет меня за руку и немного прижимает к себе. Двигаемся медленно, вокруг оси. Напряженно и топорно.
Глеб?
Что, Мила? выделил он мое имя.
Может улыбнешься?
Так? он специально и наигранно улыбается. Получается очень смешно, но до безумия очаровательно.
Смешно.
Нет, это не смешно, грустно выдохнул он, Это пи*дец какой-то. Мне двадцать три, а меня женили, как девку какую-то.
Ты посмотри на это с другой стороны.
С какой еще стороны? Глеб раздражен. Не хочу, чтобы это было вызвано моим с ним общением. Она будет в любом случае еще хуже.
Ну как же? Тебе уже не придется искать ее. Жену то есть, женщину свою, немного путаюсь, волнуюсь. Глеб засмеялся. Ему смешно то, что я ему сказала. Нравится? Ему правда понравилось?
Знаешь, а ты права. Если будем вот так общаться, может, и потерплю тебя. Будем что-то вроде друзей.
Друзья? тихо спрашиваю я.
Ну да. Просто друзья.
Значит, просто друзья.
Танец закончился тихим аккордом. Все хлопают. Мама плачет, она осторожно вытирает слезы уголками салфетки, что так бережно подбирала к общей цветовой гамме. А мне стало грустно и одиноко. Глеб забрал свою руку и направился к выходу. Больше я его в тот вечер не видела.
Глава 7.
Глеб.
Слышу, как за мной захлопнулась дверь. С таким тяжелым звуком, будто тысячи тонн упали на меня, придавив к земле. Делаю вдох полной грудью. Воздух по-осеннему прохладный. Приятно ощутить на себе дуновение ветра после душного помещения.
Бежать, куда глаза глядят. Не оборачиваясь ни на один звук, даже на мольбу в голосе. Все это представление, никчемное и жалкое. В него еще кто-то верит и с улыбкой смотрит. Лжецы и лицемеры. От этого всего фарса на душе камень, как та дверь, что упала меня. Она и есть мой камень.
Сажусь в машину и с ревом стартую с места. Противный визг шин любимое сопровождение любой гонки. У кого-то уши в трубочку от него, у меня же сплошной экстаз.
Трасса свободна, невиданная щедрость со стороны жителей мегаполиса. Может, за это время, что был в ресторане, что-то произошло в мире? Авария? Природные катаклизмы? Конец света? Да пох*й.
Еду по дороге. Нога на педали газа, упирается в пол. Пульс начинает частить, чувствую стук сердца ритм быстрый, но слаженный. Сильнее обхватываю руль руками, слышу скрип от трения моей кожи и кожи обводки. Все внимание на дорогу. Я скорость, мы одно целое. И дорога. Убери хоть одно составляющее и все рухнет.
Мать с отцом никогда не разделяли этой мании. Не интерес, а именно мания. Я болел машинами и гонками с детства. Помню первую модель гоночной машины, мне ее подарила бабушка. Toyota Supra. Одна из ультрапопулярных машин для гонок. Она получила свою славу благодаря запоминающейся внешности, компьютерным играм и фильмам. Только позже я узнаю, что в мире существуют доработанные варианты мотора с мощность около 1000 л.с., что дает им право тягаться в гонке на прямой с современными суперкарами. Как это не может не восхищать? Как это не может стать манией? Она стояла у меня на полке рядом с кроватью, и каждый день я ею любовался, проверял все детали, подклеивал то, что отрывалось. Мои детские пальчики играли с ней вечерами. Один на один, когда уже наступала ночь, и в доме все спали. Я выходил из своего укрытия, освещая свою комнату фонариком, и играл, будто я пилот кара, а вот моя супер-машина.