Красиво, не видя подвоха, ответил я.
А мне некогда было любоваться всем этим! Потому что я работал в шахте! Пошли! И он потащил меня по песчаной дороге вниз. Туда, где на побережье раскинулось жерло «Анны».
11
Как раз в год моего рождения, в 1931 году, пастор Штоф построил в окрестностях нашего дома небольшую кирху. Она была миниатюрна, но мне, все же, нравилось в ней бывать, сидеть на простых деревянных скамьях, где-нибудь в углу, и представлять, как воображаемый органист, меняя регистры, извлекает всевозможные звуки, то громоподобные, а то нежные, словно свирель молодого пастуха. Больше всего я любил Иоганна Себастьяна Баха его мелодии, особенно те, которые сейчас всюду признаны каноническими для игры на органе, будоражили меня своей силой и мощью. Мне казалось, что я повергаюсь оземь при первых же звуках, когда на органе, выдвинув нужные регистры, наш музыкант начинал играть, нажимая педали на полу, и на клавиатуре. Да, я чувствовал эту музыку! Порой я не знал ее названия, но арии Баха, его Аве Мария погружали меня в состояние, близкое к медитации.
Однако, это были лишь фантазии, поскольку в кирхах нашего города никогда не было органа. Эта же капелла, носившая название «Девы Марии звезды моря», была одним из самых беднейших приходов. Здесь даже не было денег на фисгармонию. Более того, даже священник приезжал сюда из Кенигсберга лишь летом, на время курортного сезона. Единственным музыкальным сопровождением был хор певчих. В парке, что располагался вокруг капеллы, росло более десяти видов сосен, названий которых я не знал. Много позже, уже когда Замланд станет русским, в окрестностях парка будут посажены чуждые ели. Поговаривали, что партийным деятелям коммунизма они напоминали о деревьях у кремлевской стены Советские бонзы будут ценить этот уголок за тишину, а всех нарушителей их покоя, по рассказам, увозили в неизвестном направлении.
Откуда мне было тогда знать, что это уникальное место? Что оно стоит на пересечении климатических поясов? С одной стороны влияло море, с другой лес. Что умиротворенность и тишина связана с идеальной звуковой частотой на этом участке что-то около 2000 Гц
А, Людвиг, опять мечтаешь? Дядя присел рядом со мной на скамейку. Я стал замечать, что ты, парень, витаешь в облаках. О чем думаешь?
О Бахе.
Иоганне Себастьяне?
Я утвердительно кивнул.
Ты не о том думаешь. Конечно, ты еще маленький мальчик, но пора задуматься о том, кем ты будешь. У тебя есть какие-нибудь мысли?
Я бы хотел стать музыкантом Или художником.
Художником! Зацепился дядя за мою мысль. Отлично, Людвиг! Отлично! Научиться рисовать это очень хорошо. Будет здорово, если ты сможешь выражать свои эмоции на холсте. Знаешь ли ты о том, что наш фюрер тоже художник, нет?
Не знаю.
Слышал ли ты что-нибудь про книгу «Моя борьба»?
Слышал.
Молодец, мой мальчик, молодец! Все не так плохо! Знаешь, в ней наш фюрер пишет, что, будучи в Вене, он рисовал картины. Акварели! А слышал ли ты о том, кто был первым национал-социалистом на нашей земле? Внезапно перешел дядя к тому вопросу, для которого, как мне казалось, он и подсел ко мне.
Не знаю, вяло и неуверенно ответил я. Мне было не интересно, и я рассчитывал, что моя интонация заставит дядю отстать. Я ошибался.
Вальдемар Магуния! Он был булочником. Пекарем. Первый человек, кто принес идеи национал-социализма на нашу землю. Сейчас он руководитель окружного Германского трудового фронта в Восточной Пруссии Так что не важно кто ты художник, булочник. Главное что ты верен идеям национал-социализма. Дядя поднял свой палец, и, поднявшись со скамьи, зашагал прочь
12
Я рвался на побережье, где часто вечерами зажигались огни и пускались фейерверки, освещавшие даже плетеные кабинки, в которых днем сидели отдыхающие. Купив поутру сладости в привокзальном киоске у Доротеи Лемке, я слонялся без дела, поедая все, что было накуплено. Выходной подходил к концу, я всюду искал Герду, которую мне хотелось хоть чем-нибудь угостить. Любовь назревала внутри меня, как дрожжевой пирог. Я еще сам не понимал, что это за чувство, но, открывшись брату, был ошарашен тем, что эмоции, которые переполняют меня, испытывают все влюбленные.
А это не плохо?
Это прекрасно, ответил брат.
Мне все время хотелось быть рядом с Гердой, я любил сидеть с ней на скамейке в городском парке, или угощать пирожными в кондитерской при отеле, принадлежавшем семье Хартман, либо в отеле «Дюна», с террасы которого прекрасно просматривалось море, омывающее наш Замландский полуостров.
Любил я кататься с ней и на лодке, при этом меня нисколько не смущало, что в эти минуты рядом с нами был отец. Кроме нее, для меня никого не существовало. Когда с первого июня начинался сезон танцевальных вечеров, я, оставаясь в тени фонарей, смотрел, как танцуют взрослые. И представлял, как двигался бы я.
Я любил Герду за все; и даже за то, что когда я был поменьше, она завязывала мне шнурки. Она была белокура, с ясными, голубыми глазами, напоминавшими бескрайнее небо. Ее улыбка была улыбкой моего счастья, и, хотя я был мал, в груди теснило от раздиравшего меня чувства. Поделившись с дядей о своих переживаниях, тот заметил:
Правильный выбор. Бойся черненьких. Они могут оказаться евреями, и разложат твою семью.
«Опять эти евреи», подумал я. «А как же дядюшка Йозеф?!»
Скоро мы их всех сбросим с башен, подобных водонапорным в Георгенсвальде.
Я представил полет с сорока одного метра, и пожалел о том, что они не чайки. Мне было жалко дядюшку Йозефа. Ведь он не умел летать.
13
Масса, народ для меня это как женщина. Любой, кто не понимает присущего массе женского характера, никогда не станет фюрером. Чего хочет женщина от мужчины? Ясности, решимости, силы, действия. Ради этого она пойдет на любую жертву лаял в репродуктор голос фюрера. В заведении Шнейдера десятки людей благоговейно вслушивались в эти речи, готовые вскинуть руку в нацистском приветствии. «Хайль!». После небольшой передышки, Гитлер продолжил снова.
Человек, рожденный быть диктатором, не подчиняется чужой воле он сам воля; его никто не подталкивает он сам идет вперед, и в этом нет ничего предосудительного. Человек, которому предназначено вести за собой народ, не имеет права сказать: «Если вы хотите меня, я приду». Нет, его долг явиться самому!
Все правильно, все правильно! Его долг явиться самому! вторили по сторонам и обсуждали все подряд. Кто-то говорил про пять городов фюрера, про Мюнхен, про город партийных съездов Нюрнберг Кто-то пьяно шептал своему другу о том, что у него знакомый оказался евреем.
Представь себе, еврей! А что сказано в Нюрнбергских законах? Все четко там сказано. А он до сих пор каждый праздник вывешивает флаг Рейха, а ведь нельзя! В законе сказано, что «евреям запрещено вывешивать флаг Рейха как национальный флаг, а также использовать цвета Рейха для иных целей». По закону ему грозит тюрьма!
Я злорадно посмеивался над этим евреем, моя личность раздваивалась под нажимом дяди, с одной стороны, и влиянием отца и брата с другой. «Еврей не может быть гражданином Рейха!» я хищно улыбался. Потом встряхивал головой, наваждение проходило, и во мне побеждало человеколюбие. Да, я был неустойчив. Я не всегда имел собственное мнение. Но не надо забывать, что мне было даже меньше десяти лет.
14
Наш город, по большому счету, ничем не отличался от других курортов, в которых было все для того, чтобы жизнь протекала максимально комфортно. Немец должен был помнить о том, что родина делает всё для его отдыха
Летом под открытым небом выступала труппа театра, музыкальные коллективы скрашивали тихие безмолвные вечера. Фейерверки освещали небо над морем и прудом. Танцы привносили нотку веселья.