Семнадцатый уровень. Вишну ловко запрыгнула на прозрачную древометаллическую платформу, которая полукругом опоясывала стеллаж, а дальше соединялась с другими платформами небольшими мостками без перил. Было не так высоко, всего-то метров тридцать, но у Вишну почему-то мгновенно закружилась голова, что она в очередной раз списала на усталость. Более того, у неё откуда-то взялась одышка, и она медленно присела на корточки, затаившись в самой тёмной части платформы, где та примыкала к стеллажу. В таком состоянии она походила на маленький комочек, и даже без фантомного крема её было не так просто разглядеть. Она порылась в рюкзаке и достала питательные крекеры, которые нормализовали работу организма и восстанавливали его боеспособность в течение каких-то пары минут. Только вот на вкус они были как кусок запечённого картона, чему не помогал даже близкий к оригинальному ароматизатор малины. Мало кто об этом знал, но малина оказалась единственной ягодой, которая прижилась на Вавилоне, после того как туда впервые ступила нога колониста. Все остальные ягоды, будь то душистая ежевика или кислая красная смородина, вымерли в первые же несколько недель после того, как взошли ростки. Среди колонистов ботаников не было (единственный человек такой профессии умер на космолёте от воспаления лёгких), так что никто так и не смог объяснить этот феномен, но малина росла почём зря и даже умудрилась мутировать: плоды её теперь по размеру оказывались сравнимы с кеметскими арбузами или дынями (Вишну их никогда не пробовала, но знала, что они достаточно объёмны). Логично предположить, что местная планетарная кухня приняла эту мутацию к сведению, и в итоге в каждой семье Вавилона детей угощали запечённой малиной с сахаром, пирогами из малины, рулетом из малины, даже сладкой похлёбкой из малины Да, этот крекер определённо напомнил ей о доме, она малину всегда терпеть не могла и непременно высказывала это отцу, когда тот приносил ей соответствующие пироги от соседей (он их воровал, конечно). Отец лишь улыбался и говорил, что настанет время, когда она больше всего в жизни захочет именно этот пирог, и никакой другой. Прошло двадцать лет, а этот момент до сих пор не настал
По залу начало разливаться мягкое и непринуждённое пение на неизвестном языке, к которому с каждой секундой присоединялось всё больше и больше голосов. Звучала такая потусторонняя и загадочная мелодия, что у Вишну невольно побежали мурашки, и ей почему-то невероятно сильно захотелось узнать, что же происходит там, внизу, куда так спешил недавно угрожавший ей щаканаг. Она приподнялась и окинула взглядом близлежащие платформы: складывалось впечатление, что на этом уровне не было ни единой живой души, но снова рисковать ей не хотелось, а потому она решила передвигаться как можно более медленно и аккуратно.
Девушка, пройдя сквозь лабиринт переходов, шкафов и мостов, в очередной раз убедилась, что здесь, наверху, никого нет, и более того, вряд ли здесь кто-то вообще был в последнее время. Пыль густым ковром покрывала все перила и непродуваемые поверхности, так что Вишну ненароком подумала, что если здесь и есть отдел по уборке помещений, то работников нужно всех уволить. Наконец она вышла практически к самому центру купола, однако тут же поняла, что дальше идти нет никакого смысла, так как стена из стеллажей резко закончилась и она очутилась на кромке крайней платформы, которая вместе с другими формировала центральный круг, через перила которого можно смело наблюдать всё то действо, что происходило внизу. А там было на что посмотреть. Если подумать, то всё происходящее очень напоминало миниатюрную сценку, которую она вместе с Карой наблюдала во время их долгого спринта по переулкам Щакары: в центре, на небольшом возвышении восседал своеобразный лидер действа, чья округлая туша была одета в некое подобие пёстрой и испещрённой драгоценностями мантии, а перед ним на помосте лежала раскрытая книга с изорванными страницами и неразборчивыми текстами. Вокруг него расположилось бесчисленное множество других щаканагов, распевавших бросающую в дрожь мелодию, которая одновременно напоминала молитву и заупокойную, и постоянно дёргались, будто в священном экстазе. Глаза большинства были широко открыты, но как-то не сфокусированы, создавалось впечатление, что они были в трансе или под каким-то наркотиком. Если она отсюда выберется, то ей впору писать талмуд по жизни местных аборигенов. Кто знает, если её и правда выпрут из гильдии воров, то ей вполне можно этим заняться А что? Академическая карьера, мечта любой жительницы Та-Кемета
Её размышления прервал очередной непонятный звук, который она могла бы описать лишь как скрежет гвоздём по пластиковой поверхности, причём после него пение мгновенно прекратилось, и в зале повисла оглушающая тишина. Вишну даже отчётливо услышала своё собственное ровное дыхание. Дальше начало происходить нечто ещё более необъяснимое: центральный щаканаг отрастил небольшое щупальце и начал аккуратно перелистывать страницы книги, при этом словно что-то бурча и выговаривая, остальные же аборигены при виде этого зрелища начали раскачиваться и довольно урчать, как огромная стая котов. Что, наверное, было бы более приглядно: так же всё это действо напоминало праздник на скотобойне.
Вишну преследовал соблазн задержаться подольше, но она снова вспомнила о ждущей её Каре и решила, что пора ей наконец приступать к поиску нужной комнаты, которая, если верить информационному компьютеру, находилась где-то на севере Библиотеки. Она бросила последний взгляд на загадочное празднование Дня поклонения Букве и снова углубилась в нескончаемую сеть книжных коридоров.
Нужную ей дверь можно было не искать, ибо та сама её нашла: массивные плиты древнего мрамора висели на циклопических петлях, которые каким-то непонятным чудом удерживали всю эту махину на месте. Огромные буквы над дверью извивались ядовитыми змеями и переплетались подобно кружеву, но прочитать формируемое ими слово не составляло труда: ЗЕМЛЯ. Вишну никогда не была особым романтиком, но почему-то в этот момент её сердце затрепетало перелётной птицей, а в животе родилось ноющее и просящее ощущение, словно говорящее ей: «Давай, иди!». Теперь она понимала, почему до этого ей не попадалось на глаза ни одной кеметской книги, их все складировали в одном помещении, в особой сохранности, будто они важнее и значимее, чем все остальные труды древности.
Вишну сделала шаг вперёд, но сразу же остановилась, ощущая всю сакральность и торжественность происходящего: она, маленькая и незаметная колонистка из отдаленного мира, можно даже сказать, из настоящего криминального захолустья, стоит на забытой всеми планете, в миллионах километрах от цивилизованного мира, и сейчас, прямо вот-вот, через считаные мгновения, прикоснется к тому, что, скорее всего, было утеряно столетия назад. Малый оплот её прошлого и всего прошлого человечества. Её внимание привлекла небольшая табличка, примощенная к стенке рядом с дверями. По спине пробежал холодок, а в горле встал комок, она поняла, что послание оставлено здесь не для местных люмпенов-рабочих и не для книгочтеев-щаканагов, а именно для неё для той или того, кто дерзнул пробраться в Библиотеку и найти эту спрятанную от лишних глаз дверь. Вишну сглотнула и медленно приблизилась к запылённой табличке.
Её элегантная рука провела по ней, и на чёрной перчатке остались приставучие лохмотья вековой пыли, которые тут же упали на пол и покатились к краю платформы. Глазам предстал небольшой текст, написанный на устаревшем, но вполне читабельном галактическом языке или, как его тогда называли, русском: