Не беспокойся по поводу Цинтии, Том, сказал Эд мягко. Мы ведь живем с ней здесь в смысле, в Лондоне. Она года три уже ведет себя тихо. С тех пор, как порвала с Бернардом. Или он порвал с ней.
Она счастлива? У нее кто-нибудь есть?
О, да, она вроде бы нашла себе приятеля.
Вернулся Бернард. Том налил себе скотч, Бернард выбрал перно, а Эд не стал пить ничего. Он сказал, что боится, так как принял успокоительное. К пяти часам Том выяснил или обновил в памяти кое-какие подробности, в том числе о греческом городе, где Дерватта видели в последний раз почти шесть лет назад. Если Тома спросят, он должен сказать, что покинул Грецию под чужим именем, устроившись смазчиком и маляром на греческий танкер, направлявшийся в Веракрус.
Пальто они позаимствовали у Бернарда: оно было более старым, чем плащ Тома или что-либо из гардероба Джеффа. Том с Эдом отправились в галерею, оставив Бернарда в студии, куда все они должны были вернуться.
Господи, он как в воду опущенный, сказал Том, когда они вышли на улицу. Он шагал тяжело, как бы с трудом. Надолго ли его хватит?
Не суди по сегодняшнему дню. Он всегда сам не свой во время выставок. Он вытянет.
Ну да, Бернард рабочая лошадка, подумал Том. В то время как Эд и Джефф процветали и наслаждались жизнью, Бернард всего лишь писал картины, которые давали им эту возможность.
Том резко дернулся в сторону от автомобиля, забыв, что тут ездят по левой стороне дороги.
Великолепно, улыбнулся Эд. Так и продолжай.
Они дошли до стоянки и сели в такси.
А этот смотритель галереи как его зовут? спросил Том.
Леонард Хейуорд. Двадцать шесть лет. Гомик с головы до пят, пасется в магазине женской одежды на Кингз-роуд. Но он в порядке. Мы с Джеффом посвятили его в наши дела. Пришлось. Так спокойнее он не станет возникать или шантажировать нас, после того как подписал договор, что будет присматривать за галереей. Мы платим ему неплохо, и все это его развлекает. К тому же он иногда добывает для нас выгодных покупателей. Эд посмотрел на Тома и улыбнулся. Не забывай подпускать побольше просторечий. Я помню, у тебя это хорошо получается.
3
Эд Банбери позвонил у небольшой темно-красной двери с задней стороны здания. Том услышал, как в замке поворачивается ключ, и дверь открылась. На пороге стоял улыбающийся во весь рот Джефф.
Том! Это потрясающе! прошептал он.
Они прошли по короткому коридору и оказались в уютном офисе, где был письменный стол с машинкой, книги и ковер кремового цвета, покрывавший весь пол от стены до стены. К стенам были прислонены картины и папки с рисунками.
Просто не могу тебе передать, как классно ты выглядишь, вылитый Дерватт! воскликнул Джефф, хлопнув Тома по плечу. Надеюсь, борода у тебя от этого не отвалится.
Даже ураган ее не оторвет, усмехнулся Эд.
Джефф Констант пополнел, цвет лица у него был здоровый, хотя, возможно, это объяснялось искусственным загаром. Его синий в черную полоску костюм был с иголочки, манжеты украшали квадратные золотые запонки. Том заметил небольшую накладку у него на макушке, где, Том знал, должна была образоваться уже немалая лысина. Через закрытую дверь, ведущую в галерею, доносился глухой гул толпы, из которого вдруг взмыл вверх женский смех. Словно выпрыгнувший из волны дельфин, подумалось Тому. Впрочем, сейчас было не до поэтических метафор.
Шесть часов, объявил Джефф, поглядев на часы и блеснув золотой запонкой. Я сейчас шепну кое-кому из пишущей братии, что Дерватт приехал. Поскольку это все-таки Англия, то надеюсь, не будет
В Англии? Чего-то не будет? сострил Эд.
не будет столпотворения, закончил Джефф. Я за этим прослежу.
Садись, предложил Тому Эд, указав на стул возле развернутого углом письменного стола. Или стой, если предпочитаешь.
Этот Мёрчисон здесь? спросил Том.
Улыбка, приклеившаяся к лицу Джеффа, стала еще шире и напряженнее.
Да, конечно. Ты еще увидишься с ним, но после прессы. Джефф явно нервничал и хотел добавить еще что-то, но передумал и вышел из комнаты, заперев за собой дверь на ключ.
Вода есть где-нибудь? спросил Том.
Эд показал ему маленькую ванную, спрятанную за раздвижной секцией книжного стеллажа. Том поспешно глотнул воды, а когда вернулся в комнату, два представителя прессы уже входили туда вместе с Джеффом. Лица их застыли от любопытства и удивления, и выражение на них было почти одинаковым, хотя одному из репортеров было за пятьдесят, а другому меньше тридцати.
Разрешите представить вам мистера Гардинера из «Телеграфа», сказал Джефф. Дерватт. А это мистер
Перкинс, произнес молодой. «Санди таймс».
Не успели они обменяться рукопожатием, как в дверь постучали. Том прошел, сутулясь, к столу, почти как ревматик. Единственная лампа находилась у дверей в галерею, футах в десяти от него. Но Том заметил, что у Перкинса была с собой вспышка.
Джефф впустил еще четырех мужчин и женщину. Пуще всего в данной ситуации Том боялся женских глаз. Ее представили как мисс Элинор Такую-то из «Манчестер как-то там».
И сразу со всех сторон посыпались вопросы. Хотя Джефф и предложил задавать их по очереди, никто не обратил на его просьбу внимания, каждому хотелось выяснить все, что его интересовало.
Вы собираетесь прожить в Мексике всю жизнь, мистер Дерватт?
Мистер Дерватт, для нас это настоящий сюрприз. Что побудило вас приехать в Лондон?
Без «мистера», пожалуйста, произнес Том сварливо. Просто Дерватт.
Вы удовлетворены своими последними работами? Считаете ли вы, что они лучше прежних?
Дерватт, вы живете в Мексике один? спросила Элинор Такая-то.
Да, один.
Вы не скажете, как называется ваша деревня?
Вошло еще трое мужчин, Том услышал, как Джефф велел кому-то подождать за дверьми.
Что я вам точно не скажу, так это название своей деревни, медленно произнес Том. Это было бы неблагодарностью по отношению к ее жителям.
Дерватт, а что Ой!
Дерватт, некоторые из критиков говорят
Кто-то барабанил кулаками в дверь.
Джефф постучал кулаком с этой стороны и крикнул:
Пожалуйста, успокойтесь! Позже!
Некоторые из критиков
Дверь стала трещать, и Джефф подпер ее плечом. Увидев, что дверь не поддается, Том обратил невозмутимый взор на спрашивающего.
Критики говорят, что ваши картины напоминают тот период Пикассо, когда он увлекся кубизмом и стал расчленять лица и формы.
У меня нет периодов, сказал Том. У Пикассо есть. И поэтому на него невозможно навесить ярлык, если бы кому-нибудь вдруг захотелось. Нельзя сказать «Я люблю Пикассо», потому что он многолик. Пикассо играет. Пускай. Но, играя, он разрушает то, что могло бы сделать его истинной и цельной личностью. Вы можете сказать, кто такой Пикассо как личность?
Репортеры усердно строчили.
Какая картина из тех, что здесь выставлены, ваша любимая? Вы можете назвать какую-нибудь?
У меня нет Нет, я не могу выбрать какую-то одну картину и сказать, что она любимая. Спасибо. (Интересно, Дерватт курил? А, какая разница?) Том достал «Крейвен-Эй» Джеффа и прикурил от лежавшей на столе зажигалки, прежде чем два репортера успели подскочить со своими. Он чуть подался назад, боясь, как бы их пламя не подпалило ему бороду. Возможно, кое-какие из моих старых работ можно назвать любимыми. «Красные стулья», например, или «Падающая женщина». Увы, они проданы. Это название вдруг всплыло откуда-то в памяти Тома в последний момент. Такая картина действительно существовала.
А где она? спросил кто-то. Я не видел ее, но название знакомое.
Том стыдливо потупился, как мог бы это сделать затворник, и не сводил глаз с блокнота на столе Джеффа.
Я не помню. «Падающая женщина». Кажется, продана какому-то американцу.
Репортеры снова кинулись в атаку.
Вы довольны тем, как продаются ваши картины, Дерватт?