Там, в конце пути, должен быть свет. Надо только себя заставить и не отступать, даже если больно и страшно.
Рывок, снова рывок, и вдруг, словно бы ниоткуда, раздался человеческий голос:
Эй, есть кто-нибудь живой?! Отзовись!
Я! Я живая! с надеждой закричала она, предчувствуя, как чьи-нибудь руки вытащат её из этой дыры.
Остановившись, она вслушалась в тишину. Голос замолк.
Теперь уже Катя стала звать и спрашивать:
Эй, есть кто-нибудь живой?
Напрягая слух, она спрашивала снова и снова, пока не услышала ответ, идущий оттуда, откуда она с трудом выбралась:
Помогите!
И Катя повернула назад. Снова ладонями по стене, вода по шею, тяжёлый, густой воздух и темнота. Но где же всё-таки я?
И вдруг на неё обрушилось воспоминание о взрывах, бомбоубежище, Вере и мешке с капустными кочерыжками.
Вера? Вера! Это ты? закричала Катя, всем телом подаваясь вперёд в глухое, затхлое пространство.
Но вместо Вериного голоса ей ответил мужской, находящийся где-то совсем рядом:
Помогите, пожалуйста.
Вы где?
Воды снова стало по грудь, впору плыть. Пальцы то и дело наталкивались на какие-то тряпки, банки, куски дерева. Скользкий комочек шевельнулся под её пальцами, пискнул и остренько укусил. Катя поняла, что это крыса, и передёрнулась от отвращения, потому что крыс всегда боялась.
Перебарывая страх, она ещё раз спросила:
Вы где?
Неожиданное прикосновение к плечу заставило её шарахнуться в сторону, но Катя тут же опомнилась и вздохнула с облегчением. Теперь она была не одна.
Судя по голосу, мужчина, барахтавшийся рядом, был совсем молодой. Придержав Катю за рукав, он сказал:
Я за что-то зацепился и не могу вырваться.
Он тяжело дышал. Видимо, долго боролся и совсем выдохся.
В кромешной тьме Катя могла действовать лишь на ощупь, полагаясь на чуткость пальцев. Говорят, слепые даже читают пальцами, а Катя без толку возила руками вокруг мужчины, и не могла отыскать, что его держит.
Он подсказал:
Кажется, защемило рубаху сзади. Я дёргаюсь, но едва могу пошевелиться.
Чтобы подобраться к его спине, Кате пришлось подойти вплотную:
Держите меня, я попробую вытащить, но мне нужна опора. Она сразу же почувствовала его руки на своей талии и, наклонившись, дёрнула рубаху, зажатую между двух балок. Не поддаётся. Намертво засела.
Она дёргала снова и снова, но всё безуспешно.
Я бы снял, но мне не вывернуться. Сейчас попробую разорвать. Гимнастёрка новая. Ткань очень крепкая, да ещё и мокрая.
Он незаметно перешёл на «ты», и Катя почувствовала, что за прошедшие несколько минут они успели сродниться.
Давай.
Теперь она придерживала его за талию, слушая треск рвущейся материи.
Зловонная духота забиралась в ноздри и мешала дышать, а ноги в воде совсем окоченели.
Наконец гимнастёрка поддалась, и парень сказал:
Поплыли искать выход. Я, кстати, Сергей.
А я Катя. Выход должен быть там, откуда я вернулась.
Отыскав его руку, Катя потянула Сергея за собой, мечтая о той минуте, когда сможет вдохнуть свежий воздух.
Идти вдвоём оказалось в два раза легче, даже крысы стали казаться мирными существами, наподобие кротов, которых у них в Новинке развелось видимо-невидимо. Интересно, откочуют кроты на время войны в другую страну или им под землёй всё равно, что творится наверху?
Голоса слышишь? Завалы разбирают. Сергей вдруг остановился.
Катя тоже прислушалась, но сначала услышала стук и скрежет, сквозь который с трудом пробивалась человеческая речь. От надежды, что они скоро выберутся, сил сразу же прибавилось, хотя радости мешала тревога о Вере. Где она, что с ней? Вдруг она здесь, рядом, в кромешной тьме и не может позвать на помощь?
Голоса становились всё громче и громче, а в зоне видимости забрезжил свет. После полной темноты полоса света казалась ослепительной и прекрасной. Повернув голову, Катя смогла рассмотреть своего спутника и невольно ахнула, узнав в нем парня-шофера, который привозил в их двор песок.
Он тоже узнал её и смущённо ссутулил голые плечи:
Вот где довелось встретиться. А ты смелая.
Теперь они подошли к пролому в перекрытии, за которым шёл разбор завалов, и людей по одному вытаскивали через низкое окно запасного выхода. Катю поразило, что не было никакой паники, никто из людей не рвался вперёд, не кричал, не плакал. Большеглазая девочка с красным бантом вцепилась в куклу, старушка в углу беспрестанно крестилась, пожилой мужчина пропускал вперёд женщину с заплаканным лицом, а позади всех стояла Вера и прижимала к груди мешок кочерыжек.
Вера! Смотри, это Вера! Она жива, понимаешь, жива! В порыве радости Катя до боли стиснула руку Сергея, сразу почувствовав ответное пожатие.
Твоя подруга?
Соседка, мы вместе ходили на поле кочерыжки собирать.
Он стоял совсем рядом, голый по пояс, и Катя старалась смотреть в пол, чтобы не покраснеть, как та морковка, что случайно оказалась в земле рядом с кочерыжками. Катя тогда обтёрла её об подол и съела.
Тут высоко, давай я тебя подсажу, предложил Сергей.
Катя подумала, что снова почувствовать его руки на своей талии будет свыше её сил, и резко отказалась:
Нет! Я сама. Я всё делаю сама.
Но всё же он сумел её смутить, когда опустился на одно колено:
Тогда наступи мне на коленку и лезь сама.
Катя вспомнила, что она в юбке, и едва не заплакала:
А ты отвернись.
Он просчитал ход её мыслей и встал:
Давай я первый вылезу, а потом вытяну тебя за руки.
Сейчас, когда опасность миновала и Вера оказалась живой и здоровой, Кате захотелось выглядеть перед Сергеем красивой, стройной, отважной девушкой, а не форменным чучелом с растрёпанными волосами и мокрой юбкой, с которой стекают потоки грязи. Правда, вид Сергея был не намного лучше. Хотя нет, всё-таки намного, потому что у него были необыкновенные зеленоватые глаза цвета капустной кочерыжки и обаятельная улыбка, к которой тянуло прикоснуться пальцем.
Чтобы поскорее прекратить свои страдания, Катя заторопилась. Дождалась, когда Сергей выберется из подвального отсека, выбралась сама, обняла Веру и повернулась к Сергею:
Счастливо оставаться! И после долгой паузы, прошептала: Я буду тебя помнить.
* * *
Отправляясь утром за капустой, Катя и Вера шли по городу, застывшему в суровом ожидании. Ленинградцы торопились на работу, вели детей в детские сады, плакали, смеялись, любили. Они были готовы ко всему, и враг не застал их врасплох, но к вечеру многие люди превратились в разорванные куски мяса, были задавлены рухнувшими домами или сгорели заживо. Ленинград стал полем боя.
Когда Катя и Вера, грязные и измученные, ввалились в квартиру, Ниночка громко заплакала, а Ваня застыл в дверях, как испуганный зверёк, и глаза у него стали круглыми:
Мама, что с тобой?
Всё хорошо, Ванюша. Это мы с Катей на поле перепачкались. Понимаешь, поле очень грязное и людей на нём много. Я упала случайно. И Катя тоже. Посмотри, мы принесли целый мешок капустных кочерыжек. Сейчас я помоюсь и очищу вам по прекрасной кочерыжке. Вы ведь любите капусту?
Вера говорила с лихорадочностью больного, который уверяет доктора, что абсолютно здоров. Нельзя пугать детей. Нина такая чувствительная девочка! Чуть что в слёзы. Ваня перемолчит, а ночью намочит простыню и потом будет долго переживать и стыдиться.
Мама! прервало её речь восклицание Вани. По радио сказали, что был обстрел и много домов разрушено. Скажи правду вы с Катей попали под обстрел?
Вера закусила губу. Будь вопрос сына ничего не значащей мелочью, она бы соврала не задумываясь, но теперь война и дети должны знать правду.
Тяжело опустившись на банкетку под вешалкой, она притянула к себе детей и вдохнула их родной запах, до сердечной боли осознавая свою нежность.
Да, Ваня, мы попали под обстрел. Но переждали его в убежище.