Грехи искупаешь?
Успех покупаю.
Две темные фигуры, одетые в черную кожаную униформу с металлическими вставками, стояли за колонной и наблюдали за Екатериной. Это были те самые латиноамериканки из зала суда. Косые тени ложились на их некрасивые встревоженные лица.
Почему датчик не работает? спросила высокая.
Сдала на профилактику. Все законно, ответила Толстушка, и в ее взгляде промелькнула нежность.
А бомжиха на полу?
Сейчас сниму с датчика показания.
Давай, давай, действуй! рявкнула старшая.
Высокая Василиса водила пальцем вдоль ложбинки фальшивой мраморной колонны. Ее подчиненная считывала информацию с датчика бомжихи.
Ну? спросила Василиса.
Старуха из дома престарелых. Больна, четвертая стадия рака. Бездетна. Увлекается наркотиками.
Ладно, глаз с Екатерины не спускай. Прощупай соседей. Всегда найдется готовая выполнить гражданский долг.
Лицо высокой милиционерши зашевелилось, силясь улыбнуться, от этого сделалось еще более уродливым.
Заставим. Может, напрямик к детям? Толстушка подняла на старшую выцветшие, липкие глаза.
Ага, еще не хватает разбираться с комиссией по ущемлению прав несовершеннолетних!
Так белые сиротки! Кому до них дело!
Дура! Лишь бы повод нашелся. Вспомни махинации с премиями, Василиса избегала местоимений. От этого ее речь была порою непонятна.
А может, твоя мама что-нибудь перепутала? прошептала Толстушка.
Чего?
Про сыворотку? Вася, к концу жизни она совсем того маленьким голосом сказала Толстушка и улыбнулась рыхлыми губами.
Молчать!
Толстушка затихла.
Надо еще к судье заглянуть и вызвать на разговор, примирительно добавила старшая.
Екатерина вошла в больничную палату Эльзы девочки-подростка, в изнасиловании которой обвинялись супруги Бирюзовые. Обыкновенная комната с двумя подвесными кроватями. Одна из которых была свободна, а на другой лежала Эльза, вся утыканная блестящими трубками. Екатерина с нежностью посмотрела на девочку. В лице Эльзы сочеталась детская звонкость и уже взрослая грусть.
Немного отдохнув и съев таблетку жаркого, Екатерина достала одноразовую губку. Она быстро омыла тело с едва оформившимися грудями и светлым пухом внизу живота. Эльза была хороша. Екатерина невольно залюбовалась чужим началом жизни.
Какая ты красавица! Шея тонкая, гибкая. Плечи плавные. И у тебя чудесный овал лица сердечком.
На полу Екатерина заметила пожелтевший, ветхий лист фрагмент статьи из старинной, еще бумажной газеты с фотографией незнакомого мужчины. На подушке голова явно неживого человека. В лице отрешенность и опустошенность, черты словно стерлись. В статье говорилось, что неизвестный папарацци подкупил медбрата, пробрался в палату великого режиссера Феллини и сделал посмертное фото мастера. Автор статьи утверждал, что вся Италия возмущалась актом вандализма, учиненным над ее любимцем и гением. Автор обвинял папарацци в преступном неуважении к частной жизни. Екатерина видела несколько фильмов Феллини. Ленты походили на ожившие живописные полотна. Феллини поражал своими женщинами с обильными грудями, иронией и тайной. Екатерина удивилась, что автор статьи порицает вторжение в частную жизнь, вернее в смерть. В двадцать втором веке понятия частной жизни не существовало. Все, в том числе гении, жили под прицелом камер, прослушиваемые, прощупываемые. Это стало нормой, поддержанной страхом перед терактом со стороны Белого Братства.
Смерть, Екатерина произнесла вслух это ледяное слово.
Три года назад везделет ее сына Степана взорвался. Если бы теракт или двухтысячный «Мерседес» с богатой африканкой, опьяненной шампанским и кайфалином* Тогда картина мироздания была бы ясна: одним все цвет кожи, вседозволенность, купленная бесконечность жизни, другим могила длиною в два метра Но нет, в Степушку влетел старикан с заикающимся взглядом. Екатерине пришлось его навещать, он попал с инфарктом в больницу так бедняга разволновался
*ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА: Кайфалин наркотик последнего поколения, воздействие более яркое, чем у кокаина, и без неприятных последствий в виде хронического насморка. Привыкание психическое и физическое.
Екатерина так и не научилась отчаиваться, ненавидеть жизнь и получать удовольствие от злости. А как было бы красиво горевать днями напролет, напоминая себе о материнском сухостое Вместо этого Екатерина переехала из Москвы в Калининград, устроилась штатным юристом на пивоваренный завод, хозяин которого, китаец-полукровка, еще и ухаживал за ней. А теперь перед ней лежала девочка из подшефного детского дома и дарила надеждой адвокатесса хотела удочерить Эльзу. Именно по этой причине Екатерина защищала интересы детей бесплатно.
Что-то в этом как бы очевидном деле было неправильно, мутно. И как Екатерина ни пыталась заглушить внутренний голос, обращаясь к надежности фактов, она не могла успокоиться. Она тщательно перебирала доказательства вины приемных родительниц. Все без исключения дети показали на них. Под ногтями Валентины и Сергея были найдены частицы кожи и крови девочки. Медэкспертиза подтвердила, что в вечер преступления у приемного родителя был оргазм. Но однозначность фактов не могла остановить чего-то, поднимающегося снизу живота и жалящего сердце ночными кошмарами.
Екатерина схватила сумку и выбежала из палаты.
В узком больничном коридоре раздался шепот удаляющихся шагов.
В палате Эльзы все было прибрано. Предметы стояли ровно, как на параде. Часы оттикивали время. В отличие от людей, время никуда не спешило и никогда не опаздывало. В нем растворялись культы и культуры, погибали цивилизации, исчезали мириады человеческих жизней, а оно беспощадно продолжало свою работу.
Губы девочки разомкнулись, приглашая жизнь внутрь. Эльза прикоснулась взглядом к окружающему миру Но палата оказалась пуста. Никто не схватил ее за руку, не позвал медсестру, а всегда работающий компьютер не различил мимолетное возрождение жизни.
И девочка опять погрузилась в забытье
Сидя в везделете, Екатерина делала заметки, диктуя свои мысли рабочему компьютеру тоненькому планшету размером с ладонь.
Родительницы Эльзы явно что-то скрывают только вот что? Может, еще более тяжкие преступления? А может, и собственную невиновность? Их дети рано научились врать. В прошлом многие из них имели преступный опыт. Увечили, истязали, продавали собственное тело и совершали массу других отвратительных поступков.
Перед глазами Екатерины встали детские лица из зала суда. Через боль и негодование просвечивало что-то еще.
О чем они молчат?
Везделет Екатерины несся по воздушной трассе. Внизу простирался пульсирующий, искрящийся город. Калининград являлся типичным Российским городом, он перестал выделяться немецкой аккуратностью, разумностью. Как и в миллионах других городов по всей России около домов стояли контейнеры, сразу перерабатывающие отходы. Повсюду пестрели переносные, цветущие круглый год клумбы. Ограды были заботливо покрашены в гармонирующие с домами цвета. Воздух пах навязчивой, химической чистотой. Куда подевались русские провинциальные города с их склизкой неустроенностью, шаткими заборами, горами мусора и всегда пьяными, исповедально искренними людьми? Россия изменилась. Россиянки перестали выкидывать из окон везделетов пивные банки, хамить и укрываться от налогов. Женщины, как и всегда, были сильны и прекрасны, в мужчинах появился универсальный, иногда подправленный пластической хирургией стандарт красоты. Раскосо-темные лица с высокими скулами, пухлыми губами улыбались пружинисто и призывно. Средний уровень жизни россиянок стал одним из самых высоких в мире. Налоги платились исправно, всей правды не говорили, но жили в довольстве и с верой в завтрашний день. Великая госпожа Сеньоль подарила стране закон, вырубив его скрижали в людской плоти. Она связала преступлением и деньгами главные семьи государства, чтобы те в страхе перед собственным беззаконием хранили закон.