Через пять минут слышащихся боцманских, переливистых свистков, топота ног, лениво переступая с ноги на ногу, застёгивая только что надетые бушлаты, поправляя и без того неизвестно как державшиеся на затылках бескозырки, команда собралась на палубе, выстроившись не по прямой, а изогнутой, словно морская волна линии.
Судя по полным злобы лицам, легко можно было понять; скорее по привычке вышли на палубу. Не для того, чтоб исполнить приказ, озвучить своё недовольство сложившейся ситуацией, а, может и повторить попытку переворота.
Унтер-офицеры, с не выражающими особого рвения лицами, стояли в строю. В отличие от матросов не являя такого недовольства, что легко наблюдалось на лицах низших чинов.
Обер-офицеры, стоя в сторонке были тревожны и многозначительно напряжены, словно перед началом боя.
Штаб-офицеры, во главе с каперангом Вильковым, находились напротив самого центра построения. Их лица были спокойны, как у тех, кто уже не имеет возможности вернуться в прошлое.
Пять минут назад, я был вынужден застрелить у себя в каюте предателя. В противном случае начался бы бунт, который не имел права допустить.
Для тех же, кто не изменил своему желанию, в надежде на то, что командование крейсером будет мною оставлено добровольно, заявляю только в случае моей смерти.
Что же касается второго вопроса возвращения в Кронштадт, заложив руки за спину, медленно передвигался перед строем, могу сообщить следующее
Вечернюю тишину порта нарушил сухой треск выстрела, раздавшегося откуда-то из черноты волнообразной шеренги.
С каперанга сорвало фуражку, капелька крови скатилась по его лбу. Качнувшись, схватился за голову рукой. Но, не упал. Какое-то время, словно пытался осмыслить, ранен ли, или пуля прошла вскользь.
возвращение в Кронштадт возможно только после приказа, нового, назначенного пятого апреля начальником Морских сил Балтийского моря каперанга Щастного.
Словно проснувшись от глубокого сна, в котором находились до этого момента, два унтер-офицера, боролись с матросом, заломив ему руки за спину, выкручивая из смертельной хватки ещё дымящийся наган.
Раздался ещё один выстрел.
Сука! скорее простонал, чем крикнул боцман, со всей силы ударив немалых размеров кулаком по лицу случайно выстрелившего в попытке отъёма у него пистолета матроса.
Тот сразу обмяк, и повис на руках всё ещё державшего его кондуктора.
В ногу угодил мерзавец, отпустил руку потерявшего сознание и тут же рухнувшего на палубу матроса 2-ой статьи боцман.
Бунт был подавлен. Теперь дело оставалось за малым; дать команду унтерам начать расследование. А, они, были так же, как и остальные офицеры заинтересованы в пресечении беспорядка. Хотя бы только с точки зрения мести, не говоря уже о простой дисциплине.
Глава XVIII. Плюшевая игрушка.
Гордилась своим братом, веря; больших перспектив сулило его будущее. Чувствовала его душой и сердцем на расстоянии. На девять лет младше, тянулась к нему, даже, если не брали в свои игры девочек.
В тот день, когда случайно узнала от Вовкиной сестры, поспорили и угнали лодку, испугалась за них больше чем Варвара. Она, впрочем, и всегда была спокойна, что бы не происходило вокруг неё, не теряла душевного равновесия.
Это же твой брат!
Ну, и что с того?
Если утонут?
Не утонут. Лодку не дураки дырявую брать. Да и рыбачить не раз ходили, грести умеют.
Но, ведь они ж поспорили. Не просто так поплыли.
Глупая ты Лиза. Не понимаешь ничего в жизни. Разве ж этот их спор как-то увеличивает риск смерти?
Но, ведь они же, я знаю, как пить дать далеко от берега отплывут.
Не отплывут. А если и отплывут, то вернуться.
А вдруг шторм?
Вот тогда и посмотрим.
Но, уже перед обедом волнение её настолько возросло, что решилась сказать своей гувернантке, учившей французскому.
Clara kondratievna, je vous demande de laid! (Клара Кондратьевна, я прошу вас о помощи (французский)), как всегда нервно начала она.
Ah Lisaveta, ne me faites pas peur! (Ах Лизавета, не пугайте меня (французский)).
Они они нахлынули слёзы. Дальше уже душили её не давая досказать фразу.
Ах! Боже мой! передавшееся волнение так же заставило перейти на русский гувернантку.
Они уплыли в море.
Кто?
Alex et Vladimir, теряясь в языках, вернулась к французскому Лизавета.
Quand? (Когда?)
Après le petit déjeuner! (Ещё после завтрака).
Quel cauchemar! Il faut immédiatement informer la mère. (Какой кошмар! Надо немедленно сообщить матери), уже бежала в сторону веранды, где обычно в предобеденный час отдыхала Торбьорг Константиновна.
Ah Madame. Quelle horreur, Alex est emporté dans un bateau en haute mer. (Ах Мадам. Какой ужас, Алекс унесён в лодке в открытое море).
Любила эту дачу больше чем имение под Киевом. Но, осенью бывали там каждый год. Лето же проводили у Ладоги. Местная природа напоминала о Швеции, куда ездила однажды в детстве, но, помнила о ней, как о некоем месте на земле, где всегда царит лето. Бескрайние луга, равнины, местами ощетинившиеся скалами, озёра и реки. Сколько раз уговаривала Якова Карловича съездить в эту волшебную страну. Но, всегда у того находились отговорки. Оставалось лишь мечтать.
Вот и сейчас, когда её слегка разморило в тени веранды, куда не проникал даже лёгкий ветерок жаркого дня, мысленно находилась там.
Надо было покупать дачу под Санкт Петербургом. Но, хотела уединения, спокойствия, свободы. В итоге было выбрано ею прекрасное место. Река Узерва, или по-фински Вуокса, впадающая здесь в Ладожское озеро.
Долго не соглашался, даже угрожая, из-за работы будет редко приезжать к ней летом. Но, знала своего супруга, не сможет долго без неё. Пусть и раз в неделю, но, обязательно окажется рядом. Большего и не нужно. Ведь всегда была спокойна за него.
Сопротивление пало. Дом был куплен.
Только один раз, в июле, не приехал на выходные. Ездила в коляске в город, звонить мужу. Но, успокоил, сказав, что опоздал на поезд, да и много дел накопилось в городе личного порядка. Предстояло нанести пару важных визитов на званые обеды; к своему непосредственному руководителю и так же приглашён был её родителями, Кларой Александровной и Константином Сигурдовичем, собирающимися в Италию на пару месяцев, до осени. И, ведь действительно ничего не мог отменить.
Открытое море. Как это прекрасно. Пару раз ходила на яхте. Но, о Боже, как давно всё это было. Целая вечность.
Но, почему же в лодке? Постепенно приходило к ней понимание происходящего.
Унесён! Эта фраза окончательно разбудила, вернув к жизни.
Quest-il arrivé à Clara? Ne faites pas peur de me branler. (Что случилось Клара? Не пугайте меня попусту), сладко потянулась в плетёном кресле.
Мама, Алекс уплыл в лодке со своим другом, сыном начальника телеграфа, видя, что Клара Кондратьевна эмоциональней её, решила попробовать опередив гувернантку, разъяснить происходящее самостоятельно.
Как уплыл!? А как же обед? не почувствовав в данном сообщении чего-либо страшного, забеспокоилась Торбьорг Константиновна.
Maintenant est-ce avant le déjeuner !? (Ах мадам! Теперь ли до обеда!?)
Сознание постепенно возвращалось в голову. Какая-то недосказанность в услышанном начинала тревожить её душу, нарастая невидимой волной отчаяния, по мере понимания. Сын, которого так любила, мог быть теперь потерян для неё навсегда, как Иоган, умерший в детстве. Холодная судорога пробежала по телу. Так уже было один раз, когда потеряла своего ребёнка, которому всё же довелось увидеть свет, ощутить тепло родителей. Это был первенец. Может именно поэтому так боялась рожая Александра, к которому в итоге сдерживала свои чувства, в страхе также потерять. Не показываемые внешне, в глубине сердца жили своей отдельной жизнью. К тому же тяжёлые были роды. Потом большой перерыв произошёл прежде чем решилась родить Елизавету. Но, всю жизнь не оставляла тревога за сына. С самого первого дня ощущала её, видя, дан Богом в утешение великой скорби, что, как ни странно ещё больше сблизила с мужем, который многое сделал для того, чтоб поддержать.