Jag ber dig att lämna de defensiva strukturernas territorium, annars kan det orsaka obehagliga konsekvenser. Förklara detta för din egen (Прошу вас покинуть территорию оборонительных сооружений, иначе это может вызвать неприятные последствия. Разъясните это своему) и тут офицер замялся, неосознанно прикоснувшись в попытке поправить к своим явно требующим тщательного ухода усикам.
Jag lovar dig att ha en konversation med Pyotr Mikhailov, så att denna händelse inte kommer att hända igen. (Обещаю вам провести беседу с Петром Михайловым, дабы впредь не повторилось данного инцидента.), по-немецки ответил Лефорт.
Пару лет назад пристрастившись ещё в Кукуе, попыхивал своей матросской, с тонким длинным мундштуком трубкой Пётр, бросив нахальный взгляд из-за плеча Лефорта. Встретились глазами. Поймав на себе хоть и возмущённый, но уже спокойный офицерский, не отводил своего.
Не ожидая ответа исподволь разглядывал царя, и теперь уже словно загипнотизированный не отводил своего. В сочетании с грубым кафтаном тоненькими, совсем ещё юношескими, словно карикатура выглядели рядом с густыми, будто продолжение мундира офицерскими усами, усики молодого царя.
Кольнула незабытая обида, что ощутил ещё так недавно на границе. Именно с неё и началось это путешествие, и, как понял сейчас, никогда не найдёт себе союзников среди Европейцев. Как бы не приближал к себе представителей многих национальностей, населяющих её земли, всегда будет воевать с ними.
Худой, с небольшой головой, неимоверно длинный с маленькими кистями рук и детскими ступнями, да ещё и попыхивающий дымом будто выдернутая из костра мокрая головешка, напоминал шведскому офицеру неудачно сделанную марионетку для кукольного театра начинающим кукольником. Не принято было в Риге курить трубки. И, только гости из далёких стран могли себе позволить такое, и то, вдали от посторонних глаз, в углу портовых кабачков, но никогда на улицах города.
Свита, состоящая из целого войска благодаря её количеству не напрягала. Считал; находится не в простом путешествии, а посему может позволить себе некоторые слабости, кои так важны вдали от дома. Одевался, маскируясь под местных моряков всё же не из-за желания слиться с толпой. Понимал; это невозможно. Скорее наоборот, привлекал к себе тем самым ещё большее внимание со стороны местных жителей, интересующихся диковинным для них царём. Да и могли ли они увидеть, когда-либо в жизни, какого-нибудь другого царя?
Вынужден был взять с собой в дорогу и многих детей московских бояр. Будто заложники находились с ним в пути, смиряя желание своих родственников устроить переворот в кремле во время его отсутствия. Ненавидел кремль, да и саму Москву, что с детства казалась ему восточным городом, стремился же к западу. Эту любовь вложил в него отец, что ввёл в обращение среди знати иноземную одежду. Начав с кафтанов, слегка изменил внешний облик сократив длину бород.
Но, будучи заложена с детства, с возрастом любовь к Европейскому возросла велико.
Лёд тронулся на пасху. Гулко порепавшись длинными трещинами, выбрасывая фонтанчики снега, разделился сначала на огромные участки. Затем стал колоться на меньшие, уносимый течением в сторону моря. Дождавшись, когда со страшным рёвом превращающееся в месиво ещё недавно такое прочное, позволяющее без риска переправляться по нему на другой берег покрытие унесётся водами Двины многочисленное посольство начало готовиться к дальнейшему пути.
Но та обида, что хоть и была частично скрашена уже перед самыми городскими стенами царственным приёмом, не исчезнув бесследно всё же была усугублена инцидентом на крепостных контрэскарпах. Знал, злопамятен. Но, никогда не старался победить в себе этот грех, от всей души считая его присущим царственной особе. Наоборот, гордился им, ибо видел в нём энергию победителя. Кто, как человек ненавидящий, к тому же обличённый властью не способен на многое, что не подвластно простым смертным?
Столбовский мир, заключённый 27 марта 1617 года в деревне Столбово его дедом Михаилом Фёдоровичем и королём Швеции Густавом II Адольфом при посредничестве английского короля Якова I положивший конец опустошительной для московской казны войне, давно раздражал своей несправедливостью по отношение к его Родине, что так горячо хотел изменить, не понимая её и не принимая такой, какой была.
Для этого и пустился в сей долгий и тяжёлый несмотря на хорошую финансовую поддержку путь. Что впереди ждало его ещё до конца не понимал, но одно было уже хорошо известно молодому царю только в войне сможет найти себе славу, чего бы та не стоила для его страны.
Глава VII. Первый класс.
Первый класс отсутствовал в этом дополнительном составе. Казалось; всё население России теперь село в поезда, пароходы, автомобили, у кого имелись, и лихорадочно пустилось в путь, который был у каждого свой, но все они пересекались, сталкивались, переплетаясь, создавая хаос. Словно ещё недавно существовавший порядок и спокойствие так же, как и сами люди отправился в дорогу.
Яков Карлович возвращался из Киева домой. Думал сейчас о жене, детях, внучке. О том, что мог бы так много ещё успеть сделать для своей страны. Вспоминал предков, которыми гордился. Но, прежде всего тем, что попав в Россию, принял её в своё сердце, не стремясь обратно на Родину. Нет, конечно же, основоположник рода, Яков возможно и мечтал вернуться, но, только разве, что первое время. Ведь даже после смерти Петра I не решился на это, что называется прикипев к стране сердцем.
Будучи сподвижником самого Петра, носящий с Яковом одно и то же имя, дальний родственник, был хорошо вознаграждён молодым царём за свою преданную службу. Уже в 1706 году имел возможность построить свой первый собственный дом в будущей столице. Никто тогда не знал, что вся эта суета и возня на только разбиваемых, будущих проспектах, страшное месиво под ногами, воплотится в скором времени в виде города. И уделом только самых приближённых к царю людей было верить в бредовые для всех остальных мысли будущего императора.
Пока же вместе с ним терпели все тяготы и лишения «болотной» жизни.
Я тебе Яшка доверил командование одним из нескольких, самых больших, строящихся на верфях фрегатов. Потерпи, через пару месяцев спускаем его на воду и, тогда пойдёшь в первый поход по местным шхерам, Шведов вытравливать. Глядишь и на Выборг сходим. А то совсем Швед распоясался, покою не даёт.
Komm, mein tapferer König, mein Liebster. (Пойдём царь мой отважный, горячо любимый). отвечал по-немецки. Плохо знал ещё русский.
Древняя фамилия досталась от отца Канцов. Хоть и звучала, как немецкая, всё же, нечто забытое угадывалось в ней. Гордился ею Яков. Считал самой, что ни на есть морской. Но, как ни старался, не мог найти в ней смысл.
Уходя от реального мира, что разваливался на глазах, вспоминал своего славного одноимённого с ним предка стоя в очереди у вокзальных касс. В честь него и был назван Яковом. Но правильнее будет сказать, проигрывал в голове страницы будущего романа. Давно мечтал сесть за его написание. Происходящее в стране, как никогда подводило вплотную к тому, чтобы взяться за перо. Да и, как понимал, ни о какой государственной службе теперь не приходилось думать.
Деньги хоть и грели душу Якова Карловича, знал; теряют свою силу. Хлеб стремительно рос в цене, увлекая за собой всё остальное. И дело тут вовсе не заключалось в том, что пшеницы и ржи слишком мало было собрано в этот урожай, просто никто не хотел отдавать заработанное нелёгким трудом за бесценок. Именно в тот момент, когда Германия могла быть полностью разбита, прогнивши революционными идеями изнутри проникшими словно тараканы в квартиру, через «щели» революционерами создавалась искусственная инфляция.