Но, тут как же? Скажешь, что не всю нору осмотрел, так Вера еще больше бояться начнет. Мне-то Последники что? Я уже так устал, что, наверное, у него на плече спать смогу.
Я все-все проверил, Вера. Вру я ей дальше. Правда-правда. Все проверил. Вера благодарно кивнула головой и глаза закрыла. То ли во сне, то ли в беспамятстве. А от реактора тепло пошло. Почти жар. Плесень у дверей закрутилась кольцами, пожухла.
Я даже вспотел весь. А это плохо. Воды и так мало. Лучше мне не потеть. Вере вот можно. Нужно даже.
Я аккуратно опустил ее голову на нары. Расстегнул ворот своей рубашки. Подошел к мешку Тима и вывалил все его содержимое на пол. Ревизию давно надо было сделать. Как же на Крышу идти, если припасов своих не знать? Плохо
# # #
Ландгрувер стоял навытяжку перед высшим Храмовником. Пальцы вытянутых вперед рук подрагивали. Глаза, закатившись под лоб, мертво отсвечивали белками.
Что видишь? Ровно вопрошал Храмовник в алом хитоне. Высохший длинный как лом, старый и мудрый.
Страх вижу Покачиваясь, отвечал Ландгрувер.
Боль вижу
Что болит? Оживился Храмовник.
Ноги Отозвался Ландгрувер.
Спина Руки в мозолях Идет кровь Света совсем немного
Тим?
Нет
А Тим? Ландгрувер напрягся. Пальцы дрогнули. Через бритый лоб пролегла морщина. По щекам стекали капли пота.
Не вижу Хотя Ладнгрувер качнулся с пятки на носок. Нагнул голову. Повернул ее чуть вправо-влево.
Вижу раньше Высоко Страшно Тоска Боль Песня
Какая песня? Храмовник подошел к Ландгруверу ближе. Коснулся его плеча длинным пальцем. Тот вздрогнул. Выгнулся словно от разряда электротока. Запел чужим, пустым, страшным голосом
Баю-баю-шки баю
Вера?
Да
А, Тим?
Тим?
Да
Болит. Сильно болит, грудь болит. Живот болит. Потом светло, чисто Отдых Навсегда
Дальше! Храмовник положил руки на плечи Ландгруверу. Тот просел, слово на него повесили двухпудовую гирю.
Тьма, потом свет Ландгрувер тихо вздохнул и стал падать. Храмовник подхватил его подмышки.
Тим?
Да Прошелестел белеющими губами Ландгрувер.
Я скажу три тебе станет легче. Три Ландгрувер перестал падать. Закачался неловко, но устоял.
Я скажу два, и ты откроешь глаза. Два Ландгрувер открыл глаза и стал сонливо осматриваться по сторонам.
Я скажу один, и ты вернешься. Один Взгляд Ландгрувера приобрел осмысленность. Он смущенно отстранился от высшего Храмовника. Сделал два шага назад и склонился в полупоклоне, положив на сжатый кулак открытую ладонь.
Простите, Учитель. Он склонился еще ниже.
Я не все увидел. Я недостоин. Храмовник грустно улыбнулся, собрав на щеках глубокие складки.
Не вини себя. Для того, чтобы видеть, нужны силы и дар. У тебя есть и то и другое. Я не ошибся.
А, Самсон? Ландгрувер выпрямился и пытливо посмотрел учителю в глаза. Тот покачал головой из стороны в сторону. Приложил палец к губами.
Ландгрувер снова склонился перед Храмовником и сделал еще один шаг назад.
Я прошу меня простить, Учитель, я просил о недозволенном.
Всему свое время, младший. Храмовник величаво поднял руку в струящемся пурпуре и осенил Ландгрувера знаком Свободы.
Ты должен отдохнуть. Завтра нужно будет видеть снова. Иди. Пусть тебе дадут поесть.
# # #
Та-а-ак Что мы имеем? А имеем, и вроде бы как неплохо имеем. Вода два литра. Грибов четыре брикета. Протеинов три. Ого! Я раскопал в куче вещей и нежно поставил рядом стеклянную баночку с россыпью голубоватых кристаллов.
Живем, Верунчик! Живем! Тебе от сахару сразу полегчает! Это не грибы в животе ворочать! Сахар он сразу в голову идет, в сердце в руки-ноги!
Я отодвинул сахар подальше от общих запасов и продолжил копаться в них дальше. Под мотком страховочной веревки нашлась круглая жестяная коробочка. Я поднял ее и потряс над ухом. Что-то в ней уверенно колотилось в стенки. Я аккуратно поддел край кончиком кирки и открыл ее бережно.
С маленькими коробочками вообще не шутят. В них все что угодно может быть. И чем коробочка меньше, тем в них припасы ценнее. Это и лекарство могло быть и фермент, какой особенный, а может и блокиратор. Я прищурился на содержимое. Белые, с желтоватым оттенком горошины могли быть чем угодно. Я собрал складками лоб. Нужно было подумать.
Если Тим в эту коробку ферментов положил, то этого мало. Очень мало!
Ну, не думал же он за пять дней до Крыши дойти? Фермента никогда мало не бывает. Его всегда с запасом берут. А вдруг не хватит? С ферментом можно и без запасенной еды на уровнях продержаться. А тут Я пересчитал горошины.
Их было восемь штук. Всего-то восемь.
Это же на три раза поесть по-человечески. Я взял горошину и осторожно лизнул. Если бы это был фермент, то он был бы горьким. Очень горьким. А тут Странный вкус. Неуловимо знакомый. Но
Тимоша? А, Тимоша. Скажи ты мне друг ситный. Блокиратор один раз принимают или его нужно постоянно есть? А?
Его один раз принимают, Самсончик. Я повернулся на голос. Вера не спала. Она уже согрелась и больше не сворачивалась в калачик. Щеки горели румянцем, пока еще болезненным, но глаза уже были значительно веселей.
А откуда ты это знаешь? Улыбнулся я Вере. Рад я был, что она от бреда очнулась. Бред плохая штука. В чистом виде болезнь.
Заходер рассказывал. Вера блеснула глазами лукаво. Неужели ты Химику не поверишь? Они его один раз дают, а потом к Лекарям отводят. Те кладут в кровать. Отваром сахарным поят. Пот вытирают. Греют, если зябнет. На лоб холод кладут, если жарко.
А это тогда что такое? Я показал коробочку Вере. Та вытянулась на нарах, силясь разглядеть. Пожала плечами.
Не знаю, Самсончик. Это ты у нас умный.
Вот, я думаю, что лекарства, здесь какие, ни-будь. А Вера? Что ты думаешь?
А какие лекарства? Вера прикрывала глаза. Трудно ей, все-таки. Болезнь не шутка.
Вот, и я не знаю какие лекарства. Может быть, я сначала попробую? Я совсем немного. Пол горошины съем. Если мне плохо станет так мы в норе. А нора у нас с тобой хорошая. Я быстро выздоровею. А, если мне плохо станет. Так и поймем, что нельзя это есть? А? Вера насупилась.
А вдруг, и ты умрешь? Может быть, Тим яд с собой носил? Может он умереть хотел?
А зачем яду с собой целых восемь горошин носить? А? Заулыбался я. Если горошин восемь значит нужно не один раз принимать. А если это яд, то и от одной умереть можно. Так ведь?
Так, Самсончик, так. Веру снова клонило в сон. Я спохватился. Ее нужно было напоить сладкой водой. Измученному организму требовалась пища, самая легкая какую можно было достать.
Верунчик. Забеспокоился я. Ты пока не спи. Я сейчас воды согрею, у Тима в мешке знаешь что есть? У него сахар есть! Вот! Вера не ответила.
Уткнувшись носом в сгиб локтя сопела беспокойно. Вздрагивала плечами.
Умаялась Согласился я. Отвинтил у фляжки пробку и набулькал в кружку целую половину. Поставил на реактор. Закипит она не скоро. Все-таки я катализатора налил немного, да и зерна крупные.
А, где я еще шашек найду? Экономить надо! Мне бы и самому вздремнуть не мешало. Совсем не мешало. Только вот вода согреется, тогда я и лягу. А то вдруг не проснусь? Она и выкипит вся. Жалко. Я таращился на рдеющие рубиновым светом круглые глазки реактора, и ждал, когда над кружкой начнет виться парок, и со дна будут подниматься мелкие пузыри.
Хуже нет ждать и догонять. Тоска зеленая! Подумать бы, о чем веселом, да вот что-то мысли хорошие в голову не идут. О себе может подумать? Давай о себе подумаю?
Вот, например, тоже незадача: почему у Изгоев родителей нет? У всех есть! И у Химиков есть, и у Плантаторов есть? Даже у Храмовников есть родители! А вот у Изгоев нет. Говорят, что нас в Храмы подкидывают те, кому детей воспитывать неохота.
Но ведь не такая уж обуза дети. На них и нормы повышают, и отпуск от работы дают. Думай не думай, а испокон веку так было и ничего не поменять уже. А если и поменять, то не здесь. Голова клонилась на грудь, сонливость сбивала все барьеры и думала о крамольном. Я ей не мешал.