Ему казалось, что он повторил
Звучание, что слышалось недавно.
Бутон же даже листик не раскрыл.
Ещё, ещё Он, явно злясь, пытался
Услышанное быстро воссоздать,
И только спустя время догадался
По лестнице настенной погулять.
По силе звук на верхней был ступени,
А тут нужна иная высота.
Тогда он стал стараться опускаться,
Удерживая разные места.
Вот он увидел, что бутон качнулся,
Как будто ожидая перемен.
Тогда он ниже звуком окунулся.
Цветок пышнее стал, но не совсем.
При звуке ниже чуть не развалился,
Он будто умер, силу потеряв.
Тогда Давид на прежнюю вернулся,
И был восстановленью очень рад.
Теперь он знал мелодию и силу,
Но видно не хватало ещё чувств.
Цветок не грел. Заученная фраза
Кувшин, что к сожаленью ещё пуст.
Возможно нужно то, что ты играешь,
Не претворяясь искренне любить.
Ведь музыкант, как истинный художник,
Лишь так и должен, звуком говорить.
Давид закрыл глаза, уже пытаясь
Через себя, что слышал пропустить.
Он сердце раскрывал своё, играя,
Желая дать всем это ощутить.
Зал наполнялся лучезарным светом,
Стал ярким и насыщенным цветок.
Дрожа, затрепетал теперь в волненье
Буквально каждый нежный лепесток.
И музыкант не мог остановиться,
По телу шло волшебное тепло.
Он начал понимать характер звука,
И как приятно ощущать его.
Его игру остановил волшебник:
«Я рад, что у тебя расцвёл цветок.
Признаюсь, что немного сомневался.
Но вижу, дар небес тебе помог.
Возможно, из тебя скрипач и выйдет.
Ну что ж, ступай, до завтра отдохни.
Теперь в оттенках разных ощущений,
Пойдут твои раскрашенные дни»
Хранитель звуков снова растворился.
«Иди за мной!» раздалось в стороне.
Его звало настойчивое эхо,
Ведя Давида в комнатку к себе.
Он снова потерялся при ученье,
Не зная время суток на земле.
Внутри была ужасная усталость,
Желание побыть чуть в тишине.
И было почему-то одиноко.
Успех хотелось с кем-то обсудить,
Но рядом находилась только скрипка,
Что звуками умела говорить.
Давид поел и лёг, уснув мгновенно.
Вот так и потекли рекою дни:
Учеба и несложная работа
В пещерах, скрытых от людей вдали.
Промчались так не месяцы, а годы.
Окреп и возмужал наш музыкант.
Упорно продолжая заниматься,
Он ежедневно шлифовал талант.
Ему известны были все оттенки
Трёх основных и смешанных цветов.
Как не были б коварны и прекрасны
Он рассказать о каждом много мог.
Нельзя сказать который был любимей.
Он в каждый звук чуть вкладывал себя.
Пока играл, его запоминая,
В минуты эти жил его любя.
Теперь, как в первый раз, цвет ярко-алый
Нисколечко собою не пугал.
В нём было, что внушало уваженье:
Любовь и страсть, энергия, накал
Цвет синий говорил о постоянстве,
О верности, печали, чистоте.
Зелёный, как сплетение двух красок
Нёс жизнь, покой, гармонию в себе.
Оранжевый тепло и вдохновенье,
Успех и чувственность, зависимость и лень.
А фиолетовый духовность и мечтанья,
Власть, мудрость и последний миг и день.
Коричневый стабильность, плодородье,
Надёжность, безопасность и уют.
Цвет чёрный знак опасности, печали,
Смирения и страхов, что не ждут.
Но больше покорял, конечно, белый.
Присутствие его почти в любом
Всё делало гуманнее, светлее,
Нежней и целомудренней притом.
Сам по себе он говорил о многом:
От звуков исходила чистота,
Невинность, воплощённая духовность,
Гармония со всеми и всегда.
Теперь знал парень многое о цвете.
Хранитель звуков это признавал,
Но всё же, чтобы к сердцу достучаться
Багаж из знаний был ничтожно мал.
Настало время изучить движенье:
Медлительность, порыв и быстроту,
Загруженность, воздушное паренье,
Недвижимость, людскую суету.
Потом включились образы, характер,
Из чувств: блаженство, счастье, даже боль,
Веселье, ликование и радость,
Уныние, восторг и непокой,
Досада, огорчение и жалость,
Грусть, скорбь, невыносимая тоска,
Тепло, оледененье, жар, усталость,
Печаль сердечная, что юноше близка.
На это вновь ушли не дни, а годы,
Но музыкант играл уже рассказ,
Который восхитить бы смог любого,
Лишь окажись с ним рядом в этот час.
Но кто с ним находился в те минуты?
Учитель, эхо больше никого.
Играть на воле, утром в свете солнца,
Чтобы привлечь к себе запрещено!
В пещеру вход был тайной недоступной.
Ему, итак, дозволено с лихвой.
Он видел каждый день большое солнце,
Деревья с распустившейся листвой,
Хранящие покой седые горы,
Парящих в небе птиц над головой,
Ручей, что веселился, удаляясь,
И облака, что слёзы льют порой.
Об этом и играл Давид ночами.
Да, это было ночью, а не днём.
Тогда он посвящал себя рассказам,
Что складывал в убежище своём.
Он позабыл, как выглядели звёзды,
Волшебная красавица луна,
Обычное, пусть ветхое жилище,
Морская, в берег бьющая волна.
Всё начало из памяти стираться.
Теперь ему хотелось убежать,
Насытиться огромным, чудным миром,
Чтоб музыкой всё после передать.
А выйти в непроглядной тьме наружу
Со светом сложно, без него нельзя.
Настолько там запутаны дорожки,
Что выход не найдётся без огня.
И вот однажды, утром на прогулке,
Когда Давид в себя вбирал лучи,
Он произнёс: «Как всё же здесь прекрасно!
А как волшебно может быть в ночи»
И тут знакомый голос, что забыл он,
Таинственно, чуть слышно зазвучал:
«Ты мог сыграть свет звуками в пещере.
Он путь сюда тебе бы указал.
Причём давно. Но ты сосредоточен
Пока что был серьёзно на другом.
Теперь имея время и желанье,
Ты можешь в темноте покинуть «дом».
Я вновь свою мелодию напомню,
В движении к ней близок жёлтый цвет.
Прочувствуй, в чём заложено отличье,
Попробуй вскрыть таинственный секрет».
Мелодия окутала Давида,
Действительно похожая на сон
Забытый им. Хотя она звучала,
Когда дремал чудесным утром он.
Все звуки были шире и объёмней,
Не в плоскости, бегущей по стене.
Он видел свет теперь уже в пространстве,
Мотив, вскрывая сказочный в себе.
«Возможно, я сыграть сумею это.
Но разве мне Хранитель разрешит,
Уйти, без его ведома на волю?
Боюсь, что он мне это запретит!»
«Задай вопрос ему перед занятьем.
Ты слушаешь и учишься пока,
Боясь спросить о чём-то очень важном,
Как будто не имеешь языка.
Он слышит всё, и это не отнимешь,
И как волшебник мудр и потому
Ему не так, как смертным, то подвластно,
Что и во сне не снилось никому».
Раздалось эхо, разговор прервался.
Давид подумал: «Правда, почему
Я до сих пор лишь только подчинялся,
Задать вопрос не смея никому?
Я сердцем о плохом не помышляю,
Что может нанести пещерам вред!
Спрошу сегодня. Может на прогулки,
В ночи запрета для меня и нет?»
И юноша, довольно возмужавший,
За эхом вновь пришёл в «учебный» зал,
Опять встал в круг, как делал постоянно,
Чтоб слышать лучше звук, что там витал.
Хранитель ожидал его, желая
Раскрыть секрет напевов соловья.
Уроки продолжали давать знанья,
Всё больше привлекая и маня.
Но всё-таки Давид спросить решился
Пред тем, как его стали обучать:
«Прошу у Вас покорно извиненья
За то, что я хочу вопрос задать.
Вы много мне вниманья уделяли,
Но я стал забывать свой прежний мир,
Какими могут быть на небе звёзды,
Луна На что смотреть всегда любил.
Мне хочется попробовать на воле
Постигнуть это вновь и рассказать
Мелодией, как я теперь умею,
И может быть, что упустил познать.
Возможно ли хотя бы поздней ночью,
Когда все спят, наружу выходить?
И не сидеть, как утром молчаливо,
А музыкой с природой говорить?»
Хранитель звуков произнёс: «Я слышал
Ваш тайный необычный разговор.
Действительно, настало видно время
Расширить ещё дальше кругозор.
Конечно, допустить, чтоб кто-то слышал
Тебя в ночи, позволить не могу.
Никто не должен проложить дорогу
К тому, что я веками стерегу.
Но погулять поблизости позволю.
Закончив обученье выходи.
Свет, что дозволил обладать собою
Используй в нахождении пути.
И вот ещё, тебе жизнь сохранили
С условием, что ты будешь играть
Когда-нибудь для всех моих собратьев.