Эй, Гренгуар, кто из них будет плясать? Или может, обоих повесим? Устроим «Весы Правосудия». Они вроде, примерно, одинаково весят, спросил коренастый, тот, что разбил Либертье нос.
Дай подумать, поэт наигранно задумался, проведя пальцем по черному шраму на правой щеке. Нет. Боюсь, их двоих эта балка не выдержит. Да и выбраться из «Весов» почти невозможно. А вот честь плясуна выпадет нашему благородному Фебу Шатоперу.
Полицейский только и успевал следить за странными приготовлениями, когда с него сняли сапоги, и он понял, что его ждет.
Коренастый в мгновение завязал один конец веревки в петлю и накинул ее на шею Либертье, а громила, ухватившись за свободный конец, потянул веревку на себя и Меркуцио медленно стал отрываться от земли, поднимаясь вверх, судорожно мотая ногами в разные стороны. У Шатопера перехватило дыхание, глядя на задыхающегося друга, когда его самого схватили под руки и поставили ногами на металлический таз, который накрывал костер. Меркуцио подняли достаточно высоко, чтобы его ступни были на уровне подбородка Феба и, тогда Либертье смог найти опору на плечах своего напарника. Он встал и жадно сглотнул воздух всей грудью.
Я думаю, условия испытания вам ясны, но на всякий случай все же объясню, звонко произнес поэт, с восхищением глядя на причудливую конструкцию. Испытание будет считаться пройденным, только в том случае, если вы оба останетесь живы. Сразу хочу помочь тебе, mon cher, и облегчить груз на твоих плечах если твой друг задохнется в петле, по твоей вине, считай, ему повезло, потому что тебе потом придется куда хуже.
На Шатопера напал ступор. Он чувствовал, как неуверенно Меркуцио стоит у него на плечах, балансируя с петлей на шее и его жизнь в руках Феба. Полицейский мог бы долго так стоять, но вдруг почувствовал, что его ступни безумно горят и тут он до конца осознал суть названия этого испытания. Он принялся прыгать с ноги на ногу, словно танцуя, тем самым раскачивая своего полуповешенного друга. Толпа ублюдков во главе с поэтом хохотала во все горло.
«Должно быть, это действительно смешно выглядит со стороны» подумал Феб, в то время как ему надо было срочно придумать план спасения, но соображать было просто невозможно. Ступни ног горели, а плечи ныли под тяжестью напарника, и все мысли крутились вокруг глупого смертельного представления, где он играл главную роль.
«Так, поэт сказал, что любой мальчишка сможет выбраться из этой западни! Соврал или действительно есть, какой-то трюк? Боже, как горячо» мысли вихрем неслись в его голове, но он был напряжен так сильно, что не смел, открыть рта, боясь, что дикий крик боли вырвется из него наружу «Думай же, думай! Что я могу сделать?»
Шатопер принялся растягивать веревку на запястьях и пытался отрешиться от боли жутко пылающих ступней. Он уже чувствовал, как кровь сочится из запястий, стертых веревкой. Боль от раскаленной стали была так невыносима, что он без особых страданий, разрезая веревкою кожу, освободил руки, и в душе появилась надежда на спасение. Юноша снова попытался собрать свои мысли в кучу. Он уже не видел восторженную толпу вокруг, а их голоса, крики, смех и свист, доносились откуда-то издалека. У него наступил болевой шок и мысли стали ясными и четкими. Феб словно прозрел.
«Этому зданию больше пятидесяти лет. Гренгуар сказал, что эта балка вряд ли выдержит нас двоих. Или выдержит? Варианта два либо мы спасемся, либо я своими руками убью друга и тогда всему конец. Была, не была!»
Феб отклонился, и Либертье соскользнули с его плеч, и повис в воздухе, задыхаясь и дергая ногами. Шатопер присел и, что было сил, оттолкнулся обожженными ступнями от таза и, подпрыгнув, обхватил Меркуцио за пояс и повис на нем. Юноше казалось, что прошло уже много времени, и его план провалился, и он своими руками убивает друга. Отчаяние накатило безумной волной, и слезы бессилия хлынули из его глаз. И в этот миг ему показалось, что что-то хрустнуло в теле напарника, и они со всей силы рухнули на пол.
Когда Феб очнулся, то увидел рядом с собой Меркуцио, который судорожными руками, пытался снять с шеи веревочную петлю и надышаться воздуха. Невероятное облегчение охватило Шатопера и, светясь от счастья, он бросился к другу, заключив его в крепкие объятья.
Мы справились, Меркуцио, мы справились! Мы живы!
Либертье с жаром обнял друга, и они разразились безумным смехом. Рядом с ними валялась переломленная деревянная перекладина, на которой держалась веревка. Юноши были столь увлечены своим торжеством, что не сразу услышали медленные хлопки.
Браво! Честно? Это было великолепно, mon amie. Вы меня повеселили и удивили! Гренгуар с довольной улыбкой и, хлопая в ладоши, смотрел на двух, будто заново рожденных друзей. Поздравляю! Вы справились! Только избавьте нас от созерцания мужских ласк, а то никогда не поздно передумать
Полицейские отвлеклись от собственного счастья и, глядя с опаской на поэта, поднялись на ноги, но Шатопер вновь рухнул бы, если бы его не подхватил Либертье. Ступни Шатопера продолжали гореть от боли, но он пересилил ее.
Мы свободны?
Как я и обещал! Гренгуар развел руками в стороны. И в следующий раз будь осторожней, mon cher
Следующего раза не будет. Полицейские приблизились к поэту, с ненавистью глядя ему в глаза. Дорогу будьте любезны.
Певец Парижа улыбнулся от уха до уха, снял шляпу-цилиндр и, изобразив реверанс, освободил им путь недовольная и расстроенная финалом представления толпа, тоже неохотно расступилась и друзья направились к выходу из «храма Артемиды».
До скорой встречи, mon amie! крикнул им вдогонку поэт и Феб, придерживаемый Либертье, не реагируя, покинул это проклятое место. Оставаться здесь еще хоть на секунду, было просто невыносимо.
Глава 5. (Из клетки на волю)
За днями шли недели и, несмотря на свое положение узницы, Джульетта больше не ощущала страха и тех жутких страданий. Она смирилась и довольствовалась тем, что ей было дано. Она верила, что ее светлый рыцарь и возлюбленный скоро схватит убийцу и она вернется домой. Девушке осталось только набраться терпения и ждать. Ей больше не было одиноко. Почти все свое время она проводила в компании доброго и отзывчивого горбуна. Она даже представить не могла, что когда-нибудь будет наслаждаться компанией уродливого подобия человека и радоваться каждый раз, когда он входит в ее темницу. Квазимодо сделал ее пребывание в заточении максимально комфортным. Он приносил Джульетте все, что она просила и даже больше, если, конечно, мог это достать. Теперь девушка спала на новом пуховом матраце, у нее был теплый шерстяной плед и мягкая подушка. Раз в три дня горбун приносил ей огромную дубовую лохань и наполнял ее горячей водой, по десять раз бегая с ведрами вверх и вниз, чтобы она могла принять ванну. Он принес ей расческу и, однажды, она даже позволила ему себя расчесать. Закончился этот небольшой эксперимент парой клоков вырванных светлых волос и совместным добродушным смехом над его неуклюжестью.
Каждое утро Джульетта просыпалась, а возле нее в глиняном горшке стояли цветы. Горбун мог часами собирать их для нее в лесу возле башни. То это были пионы, то тюльпаны, то герберы, а как-то раз, он усыпал всю ее клетку дикими розами. Квазимодо сам готовил для нее еду. Он старался изо всех сил, вкладывая в каждое блюдо всю свою душу, но выходило у него это не очень хорошо. Однако она с большим аппетитом уплетала за обе щеки пережаренную перепелку с томатами или засушенную треску в лимонном соке. На ужин Квазимодо собирал для пленницы всевозможные ягоды, которые находил в лесных дебрях, а утром приносил вареные яйца и хлеб с маслом и ветчиной. Одним словом, девушка никогда не оставалась голодной.