Ты чего? Что такое? Все же подходит. То, что мы и искали! Меркуцио тоже встал со стула и выхватил листок у напарника, пытаясь понять, почему тот вдруг поник, и быстро пробежал глазами написанное. Ну! То, что нужно! В чем дело? Что не так?
Прочти еще раз, друг мой. Шатопер разочарованно посмотрел на Либертье.
Меркуцио вновь прочитал полицейскую заметку, но все также не понял в чем дело.
Да что тебе здесь не понравилось? Меркуцио уже слегка нервничал от непонимания.
Она была девственницей.
И? Все жертвы нашего маньяка девственницы.
Меркуцио, она БЫЛА девственницей! расстроенный Феб рухнул обратно в кресло, и, казалось, ушел в себя. Он ее изнасиловал.
Ну и что? Может она ему сильно понравилась или он решил разнообразить свои будни, а может это был его первый опыт
Нет. Исключено. Шатопер оперся подбородком на кулак и равнодушно посмотрел куда-то в сторону.
Но почему? Меркуцио аж покраснел и сильно разнервничался. Фэб, почему ты так думаешь? Ответь! Я не понимаю, хоть убей!
Все просто, мой друг. Наш маньяк ненавидит женщин. Ему чуждо все прекрасное. Он ни за что на свете не осквернил бы себя женской плотью. Как ты этого не понял? Он убивает самых молодых и красивых, но при этом ни одну из них не изнасиловал. Почему? Он призирает своих жертв, весь женский пол и потому уничтожает самых прекрасных его представителей.
Либертье расстроено вздохнул и медленно опустился в кресло, запрокинув голову назад.
Так они и сидели в тишине, молча потупив взгляд. Еще минуту назад были полны надежды, что нашли начало клубка, а теперь опустошены и подавлены.
Это все? встав со стула и повернувшись к окну, спросил Феб.
Он смотрел на закат. Все небо окрасилось в пурпурно-розовый цвет и невольно напоминало полицейскому о том, сколько уже пролилось крови и сколько еще прольется, если он не сможет выполнить обещание.
Меркуцио поднял голову и разочарованно посмотрел на усыпанный бумагой стол.
Да. Все. Убитые вдовы, галантерейщики, изнасилованные девственницы и полсотни убитых шлюх в бедном квартале. Вот и все что мы имеем.
Что? Шатопер резко обернулся к напарнику. Что ты сказал после девственниц?
Полсотни убитых шлюх, озадаченно повторил Либертье. А что?
И как же их убили? Феб медленно, будто боясь кого-то спугнуть сел в кресло и придвинулся к столу.
Перерезали горло
Бритвой?
Да, бритвой. Меркуцио пододвинул к напарнику толстую папку.
Шатопер открыл ее и начал перебирать протоколы. Либертье видел, как в глазах друга зажегся огонек, и он тоже придвинулся ближе и зажег ночной светильник. Феб оторвался от записей и посмотрел в глаза напарника.
Это он! сдавленным от возбуждения голосом произнес Феб и расплылся в торжествующей улыбке. Это он, Меркуцио!
Да не может быть. Наш маньяк убивает прекрасных молодых девушек из богатых семей, а этот какую-то шваль, до жизни и смерти которых никому нет дела
Вот именно! А раз никому нет дела, значит это отличное поле для оттачивания своего мастерства. Помнишь? Я уже говорил, что его жертвами могли быть и другие слои общества. Опять-таки, проститутки это олицетворение женской порочности, и они как нельзя лучше подходят для маньяка-женоненавистника. А убивая их в бедном квартале, куда никто из наших добровольно не сунется, он обеспечил безопасное удовлетворение своих кровавых потребностей. Понимаешь?
Либертье сидел с широко открытыми глазами. Осознание свалилось на него как снег на голову.
Так все это было у нас прямо под носом! Как же мы этого сразу не заметили?
Иногда, лучше всего прятаться на виду. Истина всегда лежит на поверхности, мой друг, на губах Шатопера на миг появилась самодовольная улыбка, но он тут же принял серьезное выражение лица. Итак, наш убийца живет в бедном квартале, а значит мы стали на шаг ближе.
Но как эта нищета смогла незаметно убивать на центральных улицах Парижа? Этого оборванца бы точно заметили, если бы он крутился возле богатых домов. Контраст. Понимаешь?
Я не могу точно ответить на этот вопрос. Не знаю. Но меня это не смущает. Маньяк дьявольски хитер. Он ни разу не оставил ни следа, как тень. Поэтому рискну предположить, что перемещаться по городу незамеченным для него совсем не сложно.
И что же мы теперь будем делать? Соберем людей и двинемся с оружием в бедный квартал? в глазах Меркуцио вспыхнул огонек, и он сжал кулаки.
Нет. Ни в коем случае. Мы не можем так рисковать. Это пока всего лишь хорошее предположение, но это не значит, что так оно и есть. Мы даже не знаем, кого искать, а он знает от кого прятаться. Да и ты же не хочешь устроить там кровавую бойню? Вряд ли нас там тепло встретят. Нет. Поступим иначе. Фэб посмотрел на напарника. Я отправлюсь туда на разведку.
Что? возмущенный Меркуцио резко вскочил, опрокинув стул. Один!? Ты с ума сошел? Друг мой, да тебя там повесят, не успеешь оглянуться.
Меня не повесят. Это я тебе обещаю. Феб успокаивающе улыбнулся, но внутри у него кипела кровь от мыслей об этой идее и разгоняла адреналин по венам. Я пойду туда не в таком виде. У меня есть отличный план. Я прикинусь своим это не сложно. Нужно лишь правильно подобрать гардероб. Похожу средь местных и послушаю, что там говорят про убийства проституток. Уж они точно не могут ничего не знать об этом.
Ты точно рехнулся, Феб! Это очень опасно
Не столь опасно, как на войне
Умереть от рук черни не столь почетно, как от вражеских пуль и штыков
Смотря кого считать врагами в этой ситуации. Шатопер встал со стула и направился к дивану, на котором лежал его сюртук. Смысла спорить больше нет. Я все решил. Просто верь мне, друг мой. Все будет хорошо.
Феб надел свой черный дорожный френч, поправил воротник белой рубашки и принялся завязывать галстук.
Позволь поинтересоваться, куда ты собрался, на ночь глядя? Надеюсь, не прямо сейчас в логово бандитов на поиски маньяка? На тебе безумно плохая маскировка. Либертье облокотился на письменный стол и скрестил руки на груди.
Не сегодня. У меня есть еще одно дело, которое не может ждать, с теплой улыбкой ответил юноша.
Очередной безумный план? Меркуцио недоверчиво смотрел на напарника.
Можно и, так сказать. Ну все. Если хочешь, останься на ночь здесь, я все равно буду поздно, и довольный Фэб покинул кабинет, а затем и дом семьи Шатопер.
Солнце уже почти полностью опустилось за горизонт, и свежий осенний воздух заполнил улицы Парижа. На небе уже проявились первые звезды, как маленькие капельки росы. Улицы были совершенно пусты, не считая одинокого фонарщика в шляпе с висящими полями, который зажигал фонари по всей улице настал комендантский час.
По улице к центральной площади Парижа шел одинокий высокий силуэт в длинном плаще, а его лицо скрывал капюшон. Избегая встречи с полицейскими патрулями, он старался не попадать под свет фонарей, держась ближе к домам, чьи крыши и карнизы удачно прятали его от уличного освещения. Только легкий шорох сапог по вымощенной камнями улице едва мог выдать позднего путника.
Виляя между домами и временами сворачивая в узкие переулки, прохожий добрался до главной площади Парижа, в центре которой перед деревянной сценой более сотни полицейских выслушивали инструктаж своего начальника. Застыв в кромешной тьме меж домов, силуэт терпеливо наблюдал, как получив последние инструкции по поводу охраны города на сегодняшнюю ночь и разбившись на патрули полицейские покинули площадь Согласия, оставив лишь один караул из двух человек.
Эта восьмиугольная площадь, по углам которой стояли восемь аллегорических статуй, в ночное время суток самое освещенное место, и пересечь ее незамеченным совершенно невозможно, если, конечно, не знать, что все восемнадцать домов, расположенных по радиусу площади связаны общей сетью канализационных тоннелей.