Я нашел пристанище в просторной детской. Комната была завалена игрушками, как филиал «Детского мира», на столе стоял ноутбук, к которому я подходить боялся. У окна, выходящего на парк, стоял гардероб, в котором мне казалось, можно спрятать пару Нарний и легко потерять одного белого мальчика.
Меня усыновила состоятельная семья.
Меня. Белую ворону. Но я был уверен, что где-то есть подвох. И он был.
Ничего нельзя скрывать вечно. Это я понял спустя два года жизни с Алексом и Ромой. К тому моменту мою персону уже устроили в одну элитную школу. Она располагалась за городом в живописной роще и внешне была чуть ли не Хогвартсом. Отдавать меня на пансион Рома отказался напрочь, потому каждый день возил сам. Это был подвиг, ведь за него чаще всего всё делал штат прислуги или Саша. Сквозь пробки, превозмогая сонливость, мой усыновитель отважно каждое утро довозил меня до моего персонального ада. Можно сказать, Роман стал моим Хароном я умирал каждое утро, чтобы возродиться к вечеру.
С первых же дней я понял, что эта школа настоящий карцер под видом престижного заведения. Хоть учителя и персонал там были в высшей степени обходительными, на полу нельзя было найти ни соринки даже в то время, когда ученики носились толпами по коридорам, а всё оборудование соответствовало последнему слову техники и отвечало высоким стандартам обучения, те, кто там учились, были настоящими исчадиями ада, одетыми в костюмы от-кутюр.
Девочки и мальчики были преисполнены гордыни, высокомерия, жестокости и злобы. У них было всё, чего может пожелать не только ребёнок, но даже взрослый. От вседозволенности и осознания собственной власти ребята были не по годам развращённые, похожие на яблоки, которые сгнили изнутри, не созрев.
Первый урок того, что в обществе меня не примут, я получил от девчонки в коридоре. Это случилось в один из первых учебных дней. Она оживлённо жестикулировала, рассказывая своим подругам какую-то глупую историю, и, махнув рукой, сшибла со своей головы мелкую заколку. Сверкающая безделушка отлетела прямо под мои ноги. На автомате я поднял переливающуюся кристаллами штучку и протянул владелице.
Большего омерзения я не встречал даже на лицах взрослых, которые приходили в приют. Девочка взяла заколку двумя пальцами и стала протирать её антибактериальной салфеткой, отвернувшись от меня, как от гниющего трупа суслика. Если бы она смеялась, обзывалась и то было бы не так обидно. Они удалялись, а я чувствовал себя так, будто окунулся в городскую канализацию с головой и успел хлебнуть всей прелести, пока плыл к поверхности.
А ещё у этого урода родители геи! Прикиньте, девочки? Интересно, а кто из них «мама», а кто «папа»? донеслось до меня с другого конца коридора.
Я не понимал, о чём они, и решил вечером спросить у Ромы. Наверное, зря поторопился, но слишком уж жгучее ощущение чего-то страшного или постыдного терзало меня целый день. Вечером, натерпевшись насмешек и почувствовав себя полным ничтожеством, я сидел на заднем сидении автомобиля и пытался выдавить из себя хоть слово в ответ на бесконечные вопросы.
Берти, а как тебе столовая? Я видел, что там
Рома, мне сегодня одна девочка сказала, что мои родители геи. Как это понимать? вырвалось у меня. Мужчина замолк на целых три минуты, раздумывая над ответом.
Поговорим об этом позже, ангел мой, проворковал усыновитель, дома, хорошо? Хочешь пиццу? Или шоколадный торт?
Нет, спасибо.
Тогда я обязан купить тебе вкусный кофе!
В тот день я понял, что любые неприятности, любую душевную горечь, обиду и боль можно запить хорошим кофе, главное подобрать его под настроение. Пусть Рома был всегда глуповатым и капризным, но чувствовал он тонко. Потому мягкий раф, приправленный кленовым сиропом и маршмеллоу, который он вручил мне, стал моим спасением. Настроение поднялось, сменилось с откровенно мрачного на нейтральное, может, только немного печальное.
Дома Рома отправил меня мыть руки и переодеваться, а сам поспешил в комнату к Алексу. А я терпеливо ждал ответа на свои вопросы. Рокочущий голос Саши вызвал меня в гостиную, и там состоялся разговор, который сделал меня взрослее и осторожнее.
Рома вставлял редкие фразы, в основном поддакивал партнёру, который объяснял мне, кто такие геи, почему их так называют, почему их ненавидят. Когда моя неокрепшая психика приступила к перевариванию информации, то посыпались вопросы, на которые парни отвечали долго, вымученно и со скрипом.
Чем взрослее я становился, тем больше стыдился себя и приёмных родителей. Под давлением окружения я замыкался, пока не превратился в классического школьного лузера.
Представьте себе одетого с иголочки альбиноса, который говорит тихо и постоянно прикидывается интерьером. И я не жаловался, просто мечтал, что когда-нибудь я сбегу от этого всего туда, где меня будут уважать, даже почитать, как бога! Ребенку, начитавшемуся и насмотревшемуся сказок, это простительно. Кому не хочется жить без унижений, покарать обидчиков и обрести любовь всей жизни?
Школа закончилась, а я так и не влюбился, чем сломал все жанровые законы. Слишком инертный и забитый для сильного чувства, я осознавал свою отрешённость от мира.
Пришла пора поступать, что я и сделал блестяще. А на экскурсии по университету преподаватель намекнул, что группа может принять меня холодно.
Так оно, в сущности, и было, но лузеру по жизни это привычно. Я замкнулся в себе, постарался ни с кем не заговаривать без надобности. Так или иначе, приходилось общаться с группой, но к всеобщему облегчению, это случалось редко. Однако теперь широкая студенческая тусовка обратила на меня свой взор, и некоторые ребята из параллельных курсов решили повысить свою самооценку за счёт молчаливого белого призрака студента, который не может дать отпор ни морально, ни физически.
Естественно, уже к первому курсу универа я превратился в человека, резистентного к выпадам. Проучившись два года среди ядовитых или безразличных сверстников и космически отстранённых преподавателей, я настолько сам очерствел, что перестал верить в любое спасение из этого жестокого и холодного мира, привыкая к отношению окружающих. Душа пропитывалась сарказмом, а ум квинтэссенцией цинизма, вера в волшебников, избранность или просто везение покинули меня вместе с верой в себя.
***
Затылок с размаху встретился с чем-то твёрдым, мимо проскрипели неритмичные шаги, и гнусавый голос со смешком оборвал череду видений:
Разлёгся, особого приглашения ждешь? Не будет! Поднимайся, бледное чудовище, Мастер зовёт!
Часть вторая. Мастер
Хромой горбун недовольно ворчал и пинал своими тяжёлыми сапогами тонкую подошву моих туфель. От этого ноги начинали гудеть. Пришлось встать, пока этот Квазимодо с замашками садиста не перешёл к попиныванию почек.
Стоило мне оторвать голову от пола, как зрение превратилось в калейдоскоп, разбивая картинку на мелкие, не связанные друг с другом кусочки, голова закружилась, и к горлу подступил ком тошноты. Кое-как удерживая ось вращения своего мира, холодными ладонями сжимая виски, я пытался рассмотреть всё вокруг, но мой сопровождающий был явно обделён терпением.
Горбун вздёрнул меня на ноги за воротник пальто, затрещали швы. Мир вокруг ушёл во тьму.
Когда я пришёл в себя, то обнаружил, что болтаюсь на плече мужчины, как дохлый полярный лис. Заметив, что моя персона соизволила очнуться, Квазик стряхнул меня на пол, придержав тяжелой лапищей за плечо. Без этого мой череп рисковал снова встретиться с твердью под ногами.