Надо поближе к трибуне подобраться, дёрнул Валерьян за рукав Мельтюхова. И наче не услышим ничего.
Легко сказать
Нажимая плечами на чужие спины, оба стали проталкиваться в направлении гостиницы, у подножья которой стоял грузовик.
Чёрта с два они такую толпищу разгонят, проорал Мельтюхову в ухо Валерьян. Никаких ОМОНов не хватит.
На бортах грузовика крепили подставки для микрофонов, проверяли звук. В кузове суетился Анпилов. Оборачиваясь, он покрикивал на толпящихся за машиной ораторов, распределяя очерёдность их выступлений.
Приехали!.. Вон! Вон! парень с повязкой красного дружинника запрыгнул на борт грузовика и, придерживаясь рукой за древко флага, стал указывать в направлении Моховой улицы.
Анпилов выпрямился, приложил к бровям ладонь, защищая зрение от слепящих лучей закатывающегося солнца.
Возле тротуара, тоже занятого людьми, стали останавливаться автобусы. Выходя наружу, депутаты замирали в невольной растерянности.
Ура товарищам союзным депутатам! проорал в микрофон парень с повязкой. У ра шестому съезду!
Депутаты топтались в нерешительности, не зная, как попасть к трибуне.
Проход! Дайте проход! Анпилов перехватил у парня микрофон. Товарищи, пропустите депутатов!
Сквозь кое-как организованный дружинниками проход депутаты вереницей потянулись к грузовику. Некоторые пугливо вертели головами, словно бы боясь, что гигантская масса их затрёт, поглотит. На кузов взобрались генерал Макашов, Алкснис и Умалатова.
Со-вет-ский Союз!!!.. Со-вет-ский Союз!!!.. заскандировали вокруг грузовика, и клич покатился по площади, быстро набирая зычность и мощь.
На продолжительные совещания с предводителями депутатов времени не было. Анпилов знал, что решения о низложении правительства съезд не принял. Не оставив окончательно надежду, он с жаром втолковывал депутатам своё.
Народ собрался! Народ ждёт! повторял Анпилов, простирая в сторону людского столпотворения руки. А с чем вы к нему явились?
Ну как низлагать-то?.. Без кворума, без большинства, в каком-то совхозе при свете свечей глухо оправдывался Макашов. Смешно же, право
Низложите прямо здесь!
Что значит «прямо здесь»?
Махнув рукой, Анпилов шагнул к борту грузовика, сдёрнул с головы кепку.
Товарищи! Я счастлив видеть такое огромное количество людей! Я верил в наш великий советский народ! кричал он, жестикулируя. Три месяца назад, два месяца назад мы радовались, когда нас собиралось на улице по десять по пятнадцать тысяч. Девятого февраля, здесь же, на Манежной площади нас были уже многие десятки тысяч. Антинародная власть решила нас запугать. Варварское избиение ветеранов в День Советской Армии было акцией устрашения! Но власть просчиталась! Сегодня нас вышло полмиллиона!..
Площадь ревела, торжествуя от своей небывалой, неслыханной многочисленности.
Советский народ желает жить в единой советской стране! Он заявил об этом год назад, на референдуме. Он подтверждает свой выбор сегодня в Москве! Воля народа священна! Мы добьёмся того, чтобы эта площадь, именуемая теперь так называемыми демократами Манежной, стала опять носить гордое имя Пятидесятилетия Октября
Анпилов кричал и кричал, то грозя кулаком на башни Кремля, то славословя собравшийся народ. Ему легко давалось с ним говорить, потому как он говорил просто: и когда старался распалить в манифестантах гнев, и когда внушал им веру. Поднимающийся ветер колыхал полотнища флагов, раздувая их, точно паруса в предштормовом море.
Как думаешь, прямо сейчас начнут объявлять правительство? толкнул Валерьян Мельтюхова локтем. Или ближе к концу?
Речь Анпилова проняла и его:
А чего тянуть? Собрались-то ради чего?
Народное правительство объявить и на Кремль! Вот он, вот он, рядышком, пробасил стоящий слева густоусый мужик, недобро зыркнув на кремлёвские стены.
Однако Анпилов, прокричавшись до хрипоты, никакого правительства не объявил и к приступу не призвал. Заканчивая говорить, он передал слово депутатам:
Товарищи, союзные депутаты прямо сейчас дадут вам своим избирателям подробный отчёт о прошедшем сегодня шестом внеочередном съезде. На съезде обсуждалось будущее нашей страны.
«Значит, сейчас объявят», решил Валерьян.
Выступления депутатов, против его ожиданий, вышли половинчатыми и путаными. Депутаты ругали Ельцина, новый курс, малодушно попрятавшихся и не прибывших на съезд делегатов, жаловались на угрозы милиции, прокуратуры
Да знаем мы это всё, знаем! раздалось поблизости от Валерьяна раздражённо-нетерпеливое. Д елать-то что?
Провозглашённый в Вороново разрыв Беловежского договора депутаты преподнесли как исторический акт.
Советский Союз будет восстановлен! кричала Умалатова, прижимая руки к груди. Советский Союз жив!
Площадь шумела, подхватывая бросаемые лозунги.
Выступления продолжались. К микрофону вставали ораторы не из числа политических активистов.
Все помнят, как Ельцин обещал лечь на рельсы, если от его реформ ухудшиться жизнь простых людей. Сегодня на мою зарплату медицинской сестры я едва могу купить пачку макарон и буханку хлеба, но Ельцин ни на какие рельсы ложиться не собирается, звенящим от ярости голосом восклицала желтолицая женщина в скошенном на бок берете. Вместо себя он решил бросить на рельсы русский народ
В словах репортёра Невзорова, подтянутого, фотогеничного шатена, сквозил упрёк:
Мы очень долго раздумывающий народ! Народное вече надо было созывать ещё в августе прошлого года. Если бы все те, кто стоит сегодня на Манежной площади, вышли на неё двадцать второго двадцать третьего августа, Ельцин и его банда не захватили бы власть. Сегодня мы жили бы в Советском Союзе.
Писатель-эмигрант Эдуард Лимонов, писавший хлёсткие статьи в «Советскую Россию» и «День», предостерегал:
Либерально-компрадорский режим пойдёт на всё, чтобы удержать власть. Одними лишь постановлениями съездов этих деятелей не скинешь, стоя перед громадной толпой, он в волнении ежеминутно поправлял крупные очки. Борьба с режимом будет долгой и трудной. Внутри оппозиции следует прекратить все дрязги, собрать волю в кулак.
Слово получил и Геннадий Зюганов из Общенародного Союза дородный широколобый вельможа, бывший член ЦК. Валерьян помнил его по случайной встрече в августе, в редакции «Дня». Теперь, на вечевой трибуне, Зюганов держался твёрже:
Усевшийся в Кремле режим с первых же месяцев проявил себя как компрадорский и антинародный, рявкал он, точно серчающий медведь. Режим обобрал до нитки простых тружеников. Своими так называемыми экономическими реформами режим лишает их самого главного права на жизнь. Режим должен, наконец, услышать свой народ
А Жириновский где, не пойму? вытягивал шею Мельтюхов. Или нарочно не пускают его на трибуну?
В кузов взбирались военные: подполковники и полковники из «Союза офицеров», отставные генералы. Говорили они кратко, но о бедственном: армия разлагается, солдаты дезертируют, на окраинах расхищаются армейские склады, в Таджикистане и на Кавказе банды националистов нападают на военные городки, надругаются над офицерскими жёнами и детьми.
Один из бывших командиров рижского ОМОНа, курносый, обритый в кружок крепыш, прорычал с ненавистью:
Прошу вече об одном: назначьте меня после победы начальником литерного состава! Даю слово, что ни один из них, он поглядел волком на Кремль. Не доедет до места заключения живым! Все гады до единого словят свои девять грамм «при попытке к бегству»!
Меркли солнечные отблески на зубцах-бойницах кремлёвской стены, кровавились в темнеющем, обрызганном ранними звёздами небе рубины на башнях. Сгущались сумерки, сиреневые и влажные, затеняя притомлённую толпу. Речи произносить ещё продолжали, но пресытившийся ими народ отзывался на них уже вяло. Прорывалась и досада: