По Бьют-стрит грохочет трамвай, поднявшийся ветер барабанит в оконные стекла. Одно большое настоящее викторианское, на закате отбрасывает искаженное отражение на стену. Другое пришлось заменить в сорок седьмом, когда какой-то солдат швырнул в окно лавки кирпичом, чтобы отомстить по своему разумению за двоих британских солдат, которых Иргун повесил в Палестине. До дурня явно не дошло, что один из этих двоих тоже был евреем. Розенбергам в Манчестере пришлось еще тяжелее. Пабы закрылись в те банковские каникулы из-за нехватки пива, и какая-то шпана воспользовалась снимками мертвых Томми на первых полосах газет как предлогом, чтобы разгромить столько еврейских лавок, сколько нашлось в Читем-Хилле. Потрясение, которое испытала Вайолет в ту летнюю ночь, когда разлетелось стекло в их окне, еще живо: от каждого неожиданного грохота или лязга ее нервы натягиваются туго, как струны. Она терпеть не может время закрытия соседних заведений, когда улицы наполняются мужскими криками, звоном разбитых бутылок и руганью, а между матросами, докерами и рыбаками с траулеров вспыхивают драки.
Этот клочок земли, отвоеванный у болотистой низины и все еще жидкий глубоко под фундаментами, их единственное убежище. Однако сырость ползет вверх по стенам домов, подтачивает их, предостерегает, что им здесь не место и что когда-нибудь их домом вновь завладеет море.
Кажется, что дождь не прекращается ни на минуту, и сегодня льет сильнее обычного, струйками стекает на тротуар с насквозь промокшего парусинового навеса над входом в лавку. Вайолет выглядывает в окно как раз в тот момент, когда мимо проезжает такси: дворники скользят по стеклу туда-сюда, внутри хорошо одетая пара страстно целуется, закрыв глаза. Открыв дверь, она выходит подышать минутку свежим воздухом; даже в такую погоду компания мальтийских моряков стоит возле их ночлежного дома и беседует во весь голос. Дальше по улице мистер Зюссен высовывается из дверей, озабоченно присматривается к переполненной сточной канаве перед его ломбардом. Он похож на персонажа из Библии: длинная белая борода свисает до пупа, рослое, нервное, плоскозадое тело живет, кажется, уже не первый век, унылое лицо обычно глядит равнодушно десятилетием больше, десятилетием меньше из застекленной будочки кассы. Вайолет любит и его, и всех персонажей, среди которых выросла, любит их цельность и приземленность. Налетает ветер и бьет, сырой и холодный, ее по щекам. Еще один день закончился, шепчет она себе под нос, потом закрывает дверь.
Взглянув на наручные часы, она видит, что минутная стрелка дрожит почти у восьми, и, когда уже собирается запереть все пять замков, две молодые, броско накрашенные женщины шагают из-под дождя под навес.
Паршивый вечер! А я, как назло, забыла зонт дома. Можно нам заскочить на секунду, мисс Волацки?
Вайолет узнает обеих: девушки из кафе. Сплошь перекись и румяна.
Ох, не следовало бы мне, ведь закон о времени закрытия вступил в силу и так далее, ну ладно, входите, только поживее.
Спасибо, дорогуша, говорит Мэри.
Вам чем-нибудь помочь?
Шарф будьте добры, не для того я столько билась с укладкой, чтобы явиться в паб, как мокрая шавка.
Укладка чудесная, улыбается Вайолет, окинув взглядом обесцвеченное подобие нимба вокруг головы Мэри. Идите сюда, выберите, какой вам нравится.
Пока Мэри примеряет шарфы перед зеркалом, повязывая их то так, то этак, Маргарет подходит к прилавку.
Знаете, мисс Волацки, я, пожалуй, заодно посмотрю пару туфель для своей старшей. Ступни у нее растут, словно она каждую ночь сует их в удобрения.
Кожаных?
О нет, обойдется и парусиновыми, все равно и месяца не пройдет, как понадобится новая пара.
Скоро нас перерастут, говорит Мэри, обдирая облупившийся лак ногтем большого пальца.
Какой у нее размер?
Кажется, первый, или чуть меньше.
Вайолет наклоняется над коробками, вытащенными с полки, корсет врезается ей в живот. Она еще не разобрала эти коробки, руки не дошли, и вот теперь ей приходится рыться в беспорядочной куче парусиновых туфель на резиновой подошве.
Первого размера я не нахожу, Маргарет. Вайолет с громким вздохом выпрямляется и встает. Но я точно помню, что где-то у меня они были, так что приходите утром, и мы вам что-нибудь подыщем.
Мэри повязывает голову новым шарфом, глядя в зеркало, проверяет, не испачкала ли зубы губной помадой и оборачивается к Вайолет, сияя самой ослепительной из своих улыбок.
Раз уж я зашла, возьму заодно невидимки и коробок спичек, говорит она, протягивая монеты.
Ладно, мисс Волацки, я приведу ее к вам утром, чтобы заодно уж сразу и примерить. Извините за беспокойство, отзывается Маргарет.
Ну, что вы, никакого беспокойства. Будьте осторожны, не промокните под дождем.
Ничего с нами не сделается, нам только до паба добежать, нас ребята ждут.
Они открывают дверь, и входит ночь: шлепают шины по мокрому асфальту, несет кунжутным маслом и жареным мясом из китайского ресторана Сэма Он Вэня, металлически позвякивает калипсо с пластинки, тонкие тени жмутся к автобусной остановке, затаившись на корточках.
Пока, мисс Волацки.
Доброй ночи.
Сколько же угля ты бросила в камин, Дайана? Здесь прямо тропики. Вайолет обмахивает лицо, входя из лавки в соседнюю столовую.
Сначала выставь эту ногу вперед, затем другую ох, ну попробуй еще разок Дайана держит Грейс за руки, Грейс пошатывается в материнских туфлях на высоких каблуках. Для того, чтобы сохранить равновесие, надо стоять прямо, но колени не сжимать.
Радио громко играет Хэнка Уильямса, трещит пламя в камине, раскаленный докрасна уголь рассыпается, ударяясь о решетку.
Я попросила маму научить меня танцам в линию, кричит Грейс через плечо и спотыкается о материнскую ногу.
Только не ушибись, Грейси, еще успеешь в жизни находиться в неудобной обуви. Вайолет протискивается мимо них в кухню и моет руки.
Грейси, давай прервемся и поедим. Дайана вынимает дочь из туфель с перепонкой и усаживает на стул во главе стола.
От вчерашней говядины ничего не осталось? спрашивает Вайолет, вытирая руки посудным полотенцем.
Нет, к сожалению, сегодня утром я сделала с ней бутерброды для Грейси.
Ничего, я и без нее найду, чем нас накормить.
Сегодня вечером на столе пустовато, но в кладовой есть покупной заварной крем, а во фруктовой вазе несколько груш.
Едва Вайолет садится, в дверь лавки звонят.
Да не открывай, и все. Уже десять минут как закрыто. Утром придут, вздыхает Дайана.
Вайолет медлит в нерешительности, но все же встает. Этот звонок и лавка подчиняют ее себе так, что она не в силах сопротивляться.
Должно быть, кто-то из постоянных покупателей. Я сейчас, только выясню, кто это и что ему надо.
Смотри только, чтобы еда не остыла.
Я недолго.
Грейс рискованно откидывается назад на стуле, глядя, как ее тетя проходит по тускло освещенной лавке и отпирает входную дверь. Дайана успевает придержать стул дочери, пока тот не опрокинулся.
Сядь как следует и ешь.
За пару секунд они успевают увидеть цветного мужчину, стоящего под дождем на крыльце, а потом Дайана закрывает дверь столовой, спасаясь от холодного сквозняка.
4. Афар
Миссис, вы не убавите музыку? спрашивает тяжело отдувающийся полицейский в форме, возникая в дверях столовой. Свою черную каску он прижимает к животу, его веки подрагивают.
Выключи приемник, Грейси. Чем могу помочь? Опять сработала охранная сигнализация?
На его лице отражается замешательство.
Нет произошло несчастье. С вашей сестрой.
Что?.. Дайана выглядывает из-за его плеча и видит в лавке других людей. Прошу прощения говорит она, мягко отстраняя полицейского с дороги.