Я рада, сказала она. Ты хороший и славный. Я рада.
Я подумал, что, может быть, она знала парня из военно-воздушных сил, который ее бросил. Буйные малые те из них, с которыми мне приходилось сталкиваться. И я вспомнил, как она смотрела на юнца, который пил чай за стойкой. Как-то задумчиво, точно она о чем-то вспомнила. Но мне не хотелось думать о том, что ее кто-то обижает.
А что тебе в них не нравится? спросил я. Что они тебе сделали?
Они разрушили мой дом.
Это были немцы, а не наши.
Все равно они убийцы, разве нет? сказала она.
Я смотрел, как она лежит на надгробии; в ее голосе уже не было жесткости, с какой она спросила, не служил ли я в военно-воздушных силах, теперь в нем звучала усталость, грусть и какое-то странное одиночество. У меня засосало под ложечкой, и мне захотелось сделать чертовски глупую вещь: взять ее к себе домой к мистеру и миссис Томпсон и сказать миссис Томпсон (она добрая душа и не стала бы возражать): «Послушайте, это моя девушка. Позаботьтесь о ней». Тогда я бы знал, что она в безопасности, что с ней все будет в порядке и никто ее не обидит. Я вдруг испугался именно этого, что кто-нибудь придет и обидит мою девушку.
Я наклонился, обнял ее одной рукой, поднял и почти прижал к себе.
Послушай, сказал я, идет сильный дождь. Я собираюсь отвести тебя домой. На этом мокром камне ты насмерть простудишься.
Нет, сказала она, положив руки на мои плечи, домой меня никто и никогда не отводит. Ты вернешься к себе один.
Я не брошу тебя здесь, сказал я.
Нет, я хочу, чтобы ты так и сделал. Если откажешься, я рассержусь.
Я в недоумении уставился на нее.
В призрачном ночном свете ее лицо казалось немного странным и бледнее, чем раньше, но оно было прекрасно, о господи, оно было прекрасно. Я не могу сказать иначе.
Что ты хочешь, чтобы я сделал? спросил я.
Я хочу, чтобы ты оставил меня здесь, ушел и не оглядывался, сказала она, как те, что ходят во сне, их называют лунатиками. Возвращайся под дождем. На это у тебя уйдет несколько часов. Но ничего: ты молодой, сильный и у тебя длинные ноги. Возвращайся в свою комнату, где бы она ни была, ложись в постель, усни, а утром проснись, позавтракай и отправляйся на работу, как всегда.
А как же ты?
Обо мне не беспокойся. Просто уходи.
Можно мне зайти за тобой в кино завтра вечером? Может это быть похожим на то, о чем я тебе говорил, ну на что-то постоянное?
Она не ответила. Только улыбнулась. Она сидела совершенно неподвижно и смотрела мне в лицо; затем закрыла глаза, откинула голову и сказала:
Поцелуй меня еще раз, незнакомец.
Я ушел так, как она сказала. Я ни разу не оглянулся. Протиснулся сквозь ограду кладбища и вышел на дорогу. Казалось, вокруг никого не было, кафе у автобусной остановки уже закрылось.
Я пошел по тому же пути, каким нас привез автобус. Впереди тянулась бесконечно длинная, прямая дорога. Наверное, какая-нибудь Хай-стрит. По обеим ее сторонам были магазины, и вела она на северо-восток от Лондона, туда, где я никогда раньше не бывал. Я по-настоящему заблудился, но это не имело значения. Я чувствовал себя лунатиком, как она и сказала.
Я все время думал о ней. Пока шел, я видел перед собой только ее лицо. В армии это бывает когда девушка так забирает парня, что он почти ничего не видит, не слышит и не знает, что делает; я считал это пустыми выдумками, думал, что такое случается только с пьяными, теперь же я понял, что это правда и что это случилось со мной. Я больше не беспокоился о том, как она доберется домой; она просила меня не беспокоиться и, наверное, жила где-то поблизости, иначе не заехала бы так далеко, хоть и нелепо проделывать такой путь до работы. Возможно, со временем она обо всем рассказала бы мне. Я не стал бы ничего у нее выведывать. Одно я решил твердо следующим вечером забрать ее из кинотеатра. И ничто не помешало бы мне это сделать. Время до десяти вечера покажется мне целой вечностью.
Я все шел под дождем, пока мне не удалось остановить проходивший мимо грузовик; водитель подвез меня на добрую часть пути, пока не свернул налево в противоположном направлении. Я вышел из машины и пошел дальше. До дому я добрался, наверное, часа в три.
В обычном состоянии я бы испытывал неловкость, стуча в дверь, чтобы мистер Томпсон впустил меня, к тому же такого никогда не случалось, но теперь все во мне светилось любовью к моей девушке и я больше ни о чем не думал. Наконец он спустился и впустил меня. Мне пришлось позвонить несколько раз, прежде чем мистер Томпсон услышал, и вот он здесь, посеревший от сна бедный старикан в помятой пижаме.
Что с вами случилось? спросил он. Мы беспокоились, моя жена и я. Мы думали, вас сбила машина. Мы вернулись и увидели, что дом пуст, а ваш ужин не тронут.
Я ходил в кино, сказал я.
В кино? Он удивленно взглянул на меня. Кино заканчивается в десять часов.
Знаю, сказал я. Потом я пошел прогуляться. Извините. Спокойной ночи.
Я поднялся по лестнице в свою комнату, оставив доброго старика, который, что-то бормоча себе под нос, запирал дверь на засов, когда услышал, как миссис Томпсон спрашивает из спальни:
В чем дело? Это он? Он пришел домой?
Я причинил им беспокойство, и мне следовало пойти извиниться, но я не мог, мои извинения прозвучали бы неестественно, поэтому я захлопнул свою дверь, сбросил одежду и лег в постель, при этом меня не покидало чувство, будто моя девушка по-прежнему рядом со мной в темноте комнаты.
На следующее утро за завтраком они были непривычно сдержанны, мистер и миссис Томпсон. На меня они не смотрели. Миссис Томпсон молча подала мне копченую рыбу, он не отрывал глаз от газеты.
Я съел свой завтрак и сказал:
Надеюсь, вы приятно провели вечер в Хайгейте?
Миссис Томпсон слегка поджала рот и сказала:
Очень приятно, благодарю вас, в десять мы уже были дома.
Она тихонько хмыкнула и налила мистеру Томпсону очередную чашку чая.
Мы снова замолчали, некоторое время стояла полная тишина. Наконец миссис Томпсон спросила:
Вы будете ужинать сегодня вечером?
Нет, не думаю у меня встреча с приятелем, ответил я и тут же заметил, что старый добряк смотрит на меня поверх очков.
Если вы собираетесь поздно вернуться, сказал он, пожалуй, стоит дать вам ключ.
Он снова принялся читать газету. Они были явно обижены тем, что я им ничего не рассказал и не сообщил, куда иду.
Я отправился на работу. В тот день в гараже было много дела, одно задание за другим, и в любое другое время я бы не имел ничего против этого. Я любил, когда день целиком загружен, часто работал сверхурочно, но сегодня я хотел уйти, пока не закроются магазины; с тех пор как мне в голову пришла одна мысль, я не думал ни о чем другом.
Было уже почти половина пятого, когда ко мне подошел мой босс и сказал:
Я обещал доктору, что он получит свой «остин» сегодня вечером. Сказал, что ты все закончишь к половине восьмого. Все будет в порядке, так ведь?
У меня упало сердце. Я рассчитывал уйти пораньше, чтобы успеть сделать то, что задумал. Я быстро прикинул, что, если босс отпустит меня сейчас, я зайду в магазин, пока его не закрыли, затем вернусь и займусь «остином». Поэтому я сказал:
Я не против того, чтобы задержаться, но мне надо на полчаса отлучиться, если вы будете здесь. Я хочу кое-что купить до закрытия магазинов.
Он сказал, что ему это подходит, я снял комбинезон, вымылся, надел пальто и пошел в сторону магазинов у подножия Хаверсток-Хилл. Я знал, который из них мне нужен. Ювелирный магазин, где мистер Томпсон обычно чинил свои часы; там продавали не какой-нибудь хлам, а добротные вещи: серебряные рамы, ножевые изделия, столовое серебро.
Конечно, там были и кольца, и браслеты, но мне они не нравились. Все девушки, служившие в женском батальоне, носили браслеты с амулетом, это было вполне обычно. Я все смотрел на витрину и вдруг увидел то, что мне было нужно, в самой глубине.