3
Полгода бок о бок отслужил с Ручневым и не знал к какой лаборатории он приписан. Тут посидит, там кого-нибудь подначит на регламентируемом самолете почти не бывает. А вот когда снега сошли, и стали мы убирать территорию, тогда узнал.
А случилось так Шел прапорщик Данилов мимо группы техников и механиков, грабивших прошлогоднюю траву в смысле, граблями выдирающих ее из насиженного места вместе с мусором.
Кто так работает! пожурил Данилов и показал как надо. Взял и поджег прошлогоднюю траву. А оно полыхнуло. Да по всей территории. И прямо фронтом на боксы в углу, где стояли машины с кунгами наши мобильные лаборатории. Вся ТЭЧ выскочила пожар тушить, но сдержать огонь было трудно.
Начальник наш майор Тибабшев осипшим голосом команду дает:
Выгнать кунги из боксов!
Боксы они какие? стены есть, крыша есть, а вот вся парадная часть и ворота выполнены в виде конструкции из арматуры. Ветер туда залетает, дождь попадает, снег заметает и, конечно, трава вырастает чуть не по пояс теперь высохшая и поникшая, отличная пища для огня. Так что приказ майора был правильный и своевременный.
Распахнулись ворота одна машина завелась и выехала, вторая, третья четвертая завелась и не смогла покинуть бокс. Колесо у нее спустило когда-то давно, село на обод и в луже примерзло так что никак, только сцепление дымит. А за рулем, понятно, Ручнев матерится. Раньше-то где был? Почему за машиной не следил? А не сказали
Подкатился другой кунг с буксиром, дернул и вытащил Вову юзом.
И смех, и грех.
Так вот, прапорщик Владимир Иванович Ручнев, мой родственник по материнской линии, был у нас в группе водителем кунга.
Кунг для чего предназначен? Чтобы в боевых условиях, когда, не дай Бог, будет ТЭЧ уничтожена, выехать в чисто поле и развернуть мобильную лабораторию АО (авиационного оборудования). Там и УКАМП стоял, только я к нему ни разу не подходил.
В целях совершенствования боевого мастерства мы должны по сигналу тревоги периодически выдвигаться на кунге в поле и разворачивать лабораторию. Этого мы за всю зиму ни разу не делали. Но отчетность была. И в подтверждение ее, как только потеплело, Ручнев разобрал тросик спидометра и какой-то хреновиной намотал положенные километры. Это я сам видел. А вот что дальше было дело темное.
Под намотанные километры должен быть списан бензин. Как его списывали знают двое начальник группы Турченков и водитель Ручнев. Злословили прапора мол у Турченка бензиновый бизнес: личной машины-то нет. А у Владимира Ивановича есть «москвич» отсюда и выросли ноги у байки: мол, попался Ручнев с канистрой бензина. Вова над ней только смеялся.
Может, правда это, может, нет я не следователь и не фискал. Мне за державу было обидно.
Бог с ней, партией она давно изжила себя и коммунизма нам не видать. Чем дольше я служил в ТЭЧ полка, тем более убеждался скоро и над советской армией закружат грифы, издалека чующие падаль. Ей оставался последний шаг перед пропастью с оружием в руках, выступить против бастующего народа. Где-то, кажется в Грузии, десантники уже рубили саперными лопатами демонстрантов. Об этом в прессе умолчали, но доложили вражеские голоса.
Как-то в конце марта зашел к семье с получкой. С Томой разговаривали у порога и вдруг чудо небесное! моя дочь, обеими ручками упершись в стену, делая первые осторожные шаги, выруливает из-за угла коридора.
Я на колени пал, руки к ней протянул:
Иди ко мне, солнышко ты мое!
Тома меня остудила:
Не зови, не надо пусть идет вдоль стены. А то потеряет опору, упадет, ударится и будет бояться.
Давно научилась ходить?
Вчера первый раз пошла.
Я забыл подняться с колен все смотрел и смотрел, как дочь преодолевает пространство. Огромные глаза ее блестят восторгом и упрямством мир прогибается под нее! И мама ей улыбается, и я.
Тома и мне улыбнулась радостно. Я не заметил в ее внешности никаких перемен. В глазах все та же печаль, но настроение, судя по всему, бодрым.
Я разделся, уселся с дочерью на коленях и осторожно поинтересовался:
Как дела?
Нормально, Тома гладила Настино белье. Как у тебя?
Слава Богу, зима закончилась. В лаборатории стало теплей, а то, представляешь, паста в ручке застывала нечем писать было в журналах.
Мы оба ощущали неловкость. Тома ждала расспросов.
Мне и вправду хотелось знать выходит она из декрета или нет?
Что толку в конце учебного года? Теперь уже только осенью.
А Настю куда?
Попробую подготовить в ясли. Или с бабушкой.
Как я мог бросить ее, такую смирную и беззащитную?
Ты в порядке? вывела меня из транса Тома.
Что? Да, конечно.
Мы теперь чаще выходим на улицу присоединяйся, когда свободен.
А вы встречайте меня на приезде я непременно останусь с вами.
Я пробыл в тот день у семьи вплоть до Настиного отбоя. С Томой расстались очень сердечно. Однако от возвращения прежних отношений мысли мои были далеко.
Холодок и Альфия куда-то ушли. Я сидел в полутемной лаборатории. Внезапно дверь открылась, и грузной поступью вошел Ручнев. Он тяжело опустился на свободный стул.
Слушаешь вражеские голоса? События в Москве развиваются куда быстрее, чем в стране.
Я не отреагировал.
Ельцин мутит, как агент ЦРУ.
А мне, кажется, он порядочный человек. Крутого нрава, но порядочный. Довольно либеральных взглядов, справедлив. Начинал на Урале. Умеет заставить подчиненных работать. Рука у него тяжелая суд вершит скорый. Пресса вообще считает его одиозной фигурой.
Последовала долгая пауза. Ручнев подыскивал слова, почесывая неудобосказуемое место. Похоже, он явился ко мне набраться политграмотности.
Если Ельцин придет к власти, будет придерживаться жесткой линии.
Для коммуняк утешительного мало, зацепился Вовок. Я уже вижу петлю на твоей шее.
Рад, что ты не держишь зла, а умру со словами «Да здравствует советская власть!»
Стул жалобно скрипнул под телом Ручнева.
А как ты хотел? За все грехи перед народом кому-то следует отвечать.
Звучит пугающе, но не убийственно. То, что меня нагнали с райкома, и он до сих пор меня преследует, не звучит оправдательным мотивом? И потом в стране миллионы коммунистов, ты их всех собираешься вешать?
Мне интересен только ты, как пятно на нашей фамилии.
Какую фамилию ты считаешь нашей?
Мой дед был Апальковым.
Апалькова девичья фамилия моей мамы.
А время уже к отъезду. Я закрыл лабораторию и мы вместе вышли из корпуса.
Все-таки аэродром отличное место, где заблудшая душа может поразмыслить над тем, как жить дальше. Мне повезло, что сюда попал.
Однажды Ручнев подловил меня за работой над рукописью, которую я быстро убрал в ящик стола, что не ускользнуло от его взгляда.
Оперу пишем?
Ему, родному.
Что стукачу нужно? Жена, авторучка и получка! Верно?
Ты как всегда прав.
Только я не пойму никак ты у нас женат или нет? Или как тот пилот, который полжизни смотрит на приборную доску, а полжизни на задницу официантки?
На хороший зад не грех посмотреть.
Вот и я говорю пока в баках топливо есть, надо иметь запасной аэродром.
Да ты, Владимир Иванович, у нас ходок!
Есть в кого! Дед Апальков в семьдесят лет женился на молодухе под сорок и ребеночка ей заделал.
Значит и нам с тобой не грозит преждевременная импотенция.
М-да! Ручнев мечтательно закатил глаза. Другие уже начинают жаловаться то литра керосина не хватило, то метра высоты в этом деле А у меня всегда на 12-00.
А я почему-то не чувствую себя счастливым.
Несколько месяцев назад решил, что никогда не буду злить Ручнева, ибо распсиховавшись он становился диким животным. А в обычном своем состоянии он был отъявленным сукиным сыном, собиравшимся меня повесить за мою работу в райкоме партии.
А вообще-то наш аэродром просто райское место. Вроде бы построен среди болот, но там где надо бетон и асфальт, а рядом в кустах гагары кричат и на чистую воду порой выплывают серые утки с утятами и гуси с гусятами. Говорят, что видели лебедя и журавлей. Ну, а уж про простых обитателей болот что говорить их тут пруд пруди. И авиаторы, надо сказать, в большой массе своей охотники и рыболовы, с сочувствием относятся к пернатым соседям.