Слова это только слова, возразил Генрих и с вызовом посмотрел на отца.
Нет, Генрих. Ты же знаешь меня, я не сторонник высокопарных слов, которые так любят произносить наши политические деятели, выступая перед народом. В 1918 году Германия тоже проиграла войну с Россией и вынуждена была подписать Версальский договор. Тогда многие офицеры и солдаты покинули армию. Они уже не верили в то, что Германия может возродиться. Я же ни минуты не сомневался и оказался прав. Уже в 1926 году наши научные учреждения начали разрабатывать новую военную технику, не имевшую аналогов во всем мире. А через несколько лет Германия стала вооружаться.
Хорошо, отец, тогда ответь мне на один единственный вопрос. Почему мы проиграли войну? Почему? Чем больше я думаю над этим вопросом, тем больше склоняюсь к мысли, что если о любой политике судят по ее результатам, то военная политика Гитлера была в корне неправильной. К этой мысли я пришел не сейчас, когда русские уже на пути к Берлину, а тогда в 1943 году под Сталинградом. Именно эта мысль, а не страх перед близившимся концом, не голод и не сильный мороз, были причиной того, что бесконечно долгие часы в «котле» превратились для меня в адскую муку. Я никогда тебе не рассказывал, как же мне удалось вырваться из окружения.
Генрих, уже поздно, прервал сына старый барон. Давай лучше поговорим об этом завтра. Ты слишком возбужден, чтобы говорить сегодня на эту тему.
Чего ты боишься, отец? Я не настолько пьян, чтобы не отвечать за свои слова, Генрих встал и, чуть покачиваясь из стороны в сторону, прошелся по комнате.
Затем подошел к окну, наклонив голову, коснулся лбом холодной поверхности стекла. Несколько минут он стоял молча, вглядываясь в темноту ночи.
Я приехал в генеральный штаб рано утром, Генрих медленно повернулся и, посмотрев на отца, тяжело вздохнул. В штабе царила полная неразбериха и паника. Повсюду валялись груды служебных бумаг, папки с грифом «совершенно секретно» и даже винтовки. Я не без труда попал в приемную фельдмаршала Паулюса. Адъютант фельдмаршала, полковник Адам, пытался связаться с 13-м армейским корпусом, но все было напрасно, связь была прервана. Я подошел к столу и стал ждать, пока освободится полковник. Вдруг мое внимание привлек документ, который лежал на столе. Отец, как ты думаешь, что это был за документ?
Старый барон быстро посмотрел на сына и пожал плечами.
Это был приказ, подписанный фюрером, через минуту произнес Генрих. Я не удержался и прочитал его. Фюрер, обращаясь к своим офицерам и солдатам 6-й армии, милостиво предлагал им путь к спасению. Для этого необходимо было сделать самую малость прорваться на юго-запад в район Котельниково, где днем и ночью самолеты нашей авиации должны были подбирать замеченные группировки наших войск и транспортировать их в тыл. Приказ был от 20 января 1943 года Поздно слишком поздно Почти двести тысяч офицеров и солдат нашли свою смерть в бескрайней заснеженной степи под Сталинградом. Но даже те, которые не погибли, а продолжали воевать, выполняя свой воинский долг перед фюрером и своей родиной, не смогли воспользоваться последней возможностью вырваться из окружения, так как наш генеральный штаб не счел нужным довести этот приказ до сведения воюющей армии. Отец, нас предали Предали дважды, произнес Генрих, задыхаясь, с перекошенным от злости лицом.
Генрих, Генрих решительно воскликнул старый барон и, пытаясь успокоить сына, взял его за руку, но тот резко выдернул её и поспешно отошел в сторону.
А дальше, отец, было еще интереснее, не обращая внимания на слова отца, усмехнувшись, продолжил Генрих.
Я прекрасно понимаю, Генрих, что тебе пришлось испытать, но
Перестань, отец Я по горло сыт твоими нравоучениями о долге, чести, любви к фюреру и Германии. Можешь ты хоть раз выслушать меня и понять? Генрих замолчал и с болью посмотрел на отца.
Старый барон, ни слова ни говоря, подошел к креслу, сел и, закинув ногу на ногу, приготовился слушать. Генрих в нервном возбуждении несколько минут ходил по комнате, собираясь с мыслями. Старый барон не мешал ему.
От моего батальона осталось всего десять человек медленно начал говорить Генрих. Но я все-таки решил рискнуть. Обессиленные от голода и холода, мы, стараясь не вступать в бои, ночами пробирались в район Котельниково. Однако в назначенный пункт удалось дойти только мне и солдату Гельмуту Кросту. Остальные погибли, видно, такова была их судьба Впрочем, это я сейчас так могу утверждать, а тогда нам ничего не оставалось, как только верить в счастливую звезду. Район Котельниково постоянно обстреливала русская артиллерия, и поэтому не многим нашим боевым самолетам Ю-52, любовно называемым солдатами «добрая тетушка Ю», удавалось миновать зону зенитного огня русских и совершить посадку. Ю-52 мог принять на свой борт только двадцать человек, а желающих улететь было больше тысячи. И поэтому, как только самолет приземлялся, сильные как быки жандармы оцепляли его и прикладами автоматов отбивались от обезумевших солдат, которые, неистово крича, ругаясь и кусаясь, сметали все на своем пути. Слабые падали на землю, их топтали ногами, а более сильные, орудуя кулаками, лезли по самолетному трапу. Картонные коробки и ящики с продовольствием тут же раздирали на части и жадные руки хватали хлеб, шоколад, водку все, что попадалось под руку. Обычно нескольким счастливцам удавалось добраться до дверей самолета, но здесь им приходилось бороться не только со своими товарищами по оружию и охраной аэродрома, но и с солдатами транспортного подразделения. А однажды мы с Гельмутом были свидетелями ужасной сцены. Пилот самолета, наблюдавший за людьми, которые пытались прорваться в самолет, понял, что обезумевшую массу людей невозможно сдержать, и он запустил моторы. Отец ты бы видел, что после этого началось! Шум моторов заглушал крики людей, и лишь широко раскрытые рты и глаза, полные страха и отчаяния, свидетельствовали о том, что люди орали как одержимые. Самолет сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее побежал по взлетной полосе. За открытую дверь самолета держались десятки рук. И когда самолет взлетел, эти отчаявшиеся люди сразу же попадали в снег и больше не поднимались, а те, кто сидел на крыльях, были отброшены воздушной волной. И только одному человеку удалось забраться внутрь самолета.
Твой рассказ, Генрих не удивил меня, прервал сына старый барон. Война по своей сути жестока, но только она дает возможность испытать человека на прочность, поэтому тебе необходимо вернуться в дивизию.
Даже если меня ждет там смерть? с вызовом спросил Генрих.
Да. Ты должен выполнить свой последний долг перед Германией и своим народом. И если ты погибнешь, я буду знать, что ты погиб как герой, защищая свою родину. Но если ты предпочтешь отсидеться в замке, я буду считать тебя трусом, старый барон решительно встал и направился к двери.
Мне жаль, отец, что мы так и не поняли друг друга, хриплым голосом произнес Генрих. Хотя чему удивляться За свои двадцать семь лет я только и слышу от тебя: «Ты должен, ты обязан». И все-таки, отец, что бы ты обо мне ни думал, я не вернусь в дивизию.
Старый барон резко повернулся и, не владея собой, громко закричал:
Ты жалкий трус! И дверь за ним тотчас с шумом захлопнулась.
IV
Сознание медленно возвращалось к Ольге. Ресницы дрогнули, и она с трудом открыла глаза. Темная пелена стала постепенно рассеиваться, и вместо нее появилось расплывчатое изображение предметов, которые находились перед ней: массивный комод из темного дуба, чуть левее небольшой стол и несколько стульев, на окне шторы с незамысловатым рисунком.