Эль Греко стал без малого символом города, соединившись с его духом средневековья и запечатлев в оригинальных образах его людей, архитектуру и пейзажи; он словно слился душой с этим вековым сатрапом. Став известным испанским художником, он всё же оставался уроженцем Крита, но его настоящее имя Доменикос Теотокопулос было слишком непривычным для испанцев, быстро заменивших его на прозвище, навечно прикрепившееся к нему. Его стиль был узнаваем и экстравагантен. Тёмные тона, вытянутые формы, острые линии что-то от греческой иконописи и от импрессионизма прослеживается в его творчестве. Может быть, поэтому его работы словно протягивают творческий мост между средневековьем и нашей эпохой.
Ксения Михайловна Малицкая пишет: «Одарённый философским умом, широко образованный, остроумный, с своеобразными художественными нормами, Греко в Толедо нашёл тонких ценителей своего искусства. Приехав сюда, он уже не мог жить вне Толедо. Его художественная деятельность настолько обогатила город, что до сих пор в Толедо едут главным образом для того, чтобы посмотреть созданные Греко шедевры. Толедо, где минарет звучит в унисон с готическими колокольнями, где роскошь мавританской орнаментики преобразует ренессансные мотивы в сказочные фейерверки, где рядом с народными испанскими романсами нередко звучат заунывные восточные мотивы, гармонировало с внутренним обликом живописца Греко, в котором отголоски искусства Крита с его византинизмом, широта и смелость художественной манеры венецианцев и монументальность художественных образов Рима слились в своеобразное, поражающее своей цельностью и оригинальностью искусство».
Всю свою жизнь после приезда в Испанию Эль Греко прожил в Толедо, оставив в городе множество полотен. Среди них были не только работы религиозного характера, но и портреты жителей города. И в каждом из них так или иначе прослеживаются какие-то неземные черты, словно художник хотел приписать им вместе с человеческими качествами ангельское начало. Особую экспрессию многим из героев его картин придаёт жестикуляция, положение рук, словно жаждущее передать эмоции немых изображений.
Недалеко от дома, в котором жил Эль Греко, когда-то располагался мавританский дворец. Возможно, там до сих пор сохранились следы ямы, в которую скатывались головы сотен именитых горожан, приглашённых на пир Амрюком в «толедскую ночь» начала девятого века. Их всех вероломно обезглавили, позвав на пир в честь перемирия после того, как они поддержали неудавшееся восстание против арабов. Ошарашенная таким званым ужином, бывшая столица вестготов на несколько веков потеряла желание поднимать какие-либо бунты против Арабского халифата. Правда, после взятия города католиками и дальнейшей реконкисты испанцы тоже не остались в долгу. С присущей тому времени средневековой галантностью, одержав одну из побед, воины триумфально вошли в ворота города, неся на пиках головы своих врагов над живыми пленными. А потом королева Беренгела попросила их забальзамировать и отправить обратно жёнам убитых.
Отрубленные, отрезанные, оторванные головы в городе, кажется, повсеместно, стоит только приглядеться. Даже в аркатуре Ворот солнца, рядом с которыми мы оказались в самом начале, выгравирован медальон, изображающий двух девушек, держащих поднос с головой. По преданию, это голова градоначальника, решившего, что власть даёт ему право посягать на честь молоденьких жительниц города. Король, однако, был иного мнения, видимо, полагая, что таким правом обладает только помазанник божий, то есть он сам. Именно поэтому тело хозяина городской ратуши было навсегда разъединено с его головой и это навеки запечатлено на городских вратах.
Дом Эль Греко располагался в Еврейском квартале, в котором сохранились две синагоги. Синагога дель Трансито (Sinagoga del Transito), ничем не примечательная снаружи, внутри изумляет великолепным деревянным потолком из резного кедра, украшенным лепниной. Стены густо испещрены изящными орнаментами. В их мотивах, наряду с кастильскими гербами, чётко прослеживается иудейская символика. Среди витиеватых рисунков встречаются и письмена, возможно, из Торы. Но богослужения тут уже давно не проводятся: теперь это музей. Вторая синагога, Санта Мария ла Бланка (Santa Maria la Blanca), с самого начала была не совсем синагогой. При постройке это была мечеть, которую затем выкупили зажиточные евреи, чтобы создать здесь свой главный храм; позже она горела, а во время еврейских погромов здесь успели обезглавить предостаточно иудеев. Лишь после этого её сделали христианским храмом, который вскоре вновь забросили. Потом здесь размещалась казарма, а после склад. И только в позапрошлом веке её объявили памятником и отдали женской монашеской общине. Теперь здесь проводят выставки. Наиболее яркими деталями внутреннего убранства являются аркады в форме подков и капители колонн в мудехарском стиле.
Ремесленные мастерские, прильнувшие к узким проулкам, щетинятся сотнями клинков кинжалов, ножей и мачете. Толедо в западном мире был не менее известен в средние века, чем Дамаск на востоке, благодаря мастерству изготовления оружия, которым экипировались самые богатые дворы Европы. Сегодня толедская сталь дорогой и достойный подарок, который некоторые посетители города рады увезти с собой на родину. Неимоверное разнообразие форм клинков, ажурных ручек, гравировки и инкрустации притягивает к себе так, словно это прилавки ювелирных магазинов. Жаль, что в наше время нельзя носить на поясе оружие. И если у дам статус всё так же, как и в средние века, определяется по серьгам и колье, то мужчинам сегодня остаются только часы и ботинки. Наш век технократии не терпит холодного металла разве только тот, что приковывает нас к «насиженным местам».
Мир везде одинаков: все сидят на своих цепях. Чьи-то цепи длиннее, чьи-то короче, одни предпочитают из золота, а другие из несбывшихся надежд. Но все мы, как по указке, волочём их с собой, изматываясь от веса пудовых звеньев и не осознавая, что эта ноша неподъёмна. Мы быстро устаём, сами не понимая, почему. Но не находим сил, чтобы вырваться из придуманных пут. Год от года мы только укорачиваем нашу цепь, изобретая всё новые и новые якоря, запутываясь в её узлах и накручивая на себя петли. Кто-то из нас привязан ей к своему дому, кто-то к семье и друзьям, а я, например, привязан к своему одиночеству и обречён тащить эту цепь за собой до самой смерти. Экзюпери писал: «В нашем мире всё живое тяготеет к себе подобному, даже цветы, клонясь под ветром, смешиваются с другими цветами, лебедю знакомы все лебеди и только люди замыкаются в одиночестве». Но если нет ни единого шанса избавиться от своей цепи, то пусть она будет ежесекундно натянута до предела, чтобы всегда знать, на что ты способен!
Благодаря реке Тахо, делающей крутой изгиб своего русла, у города с самого начала были чётко сформированы рамки развития и застройки территории. Поэтому даже через триста лет он имеет практически тот же вид, что и прежде: оформленную цельность и неповторимый архитектурный ансамбль, отчего антураж Толедо бесподобен и способен влюблять в себя гостей города. Природа будто с самого начала собиралась защищать его от всех невзгод и, словно заботливая мать, прятала за ущелья, речные пороги и скалы. Застройка хаотична и сумасбродна, узкие улицы петлями извиваются между крепостями, церквями и резиденциями, каменные стены вплотную обступают дома, но эта бессистемность, вписанная в природный ландшафт, и составляет единый облик Толедо такой величественный, гордый и нерушимый.