За хлопотами по приготовлению скромного ужина Витя пытался отвлечься от назойливых мыслей, которые возвращали его к событиям прошедшего дня. В голове непроизвольно прокручивался разговор с начальником, оставивший неприятный осадок и даже побуждавший вступать в мысленный диалог, дерзко отвечая на его давление. Он как будто боролся с фантомами в своей душе. Впрочем, он даже рад. Рад, что все так разрешилось. Будто ливнем прошла понурая грозовая туча, разрядив и истощив свои силы. Что-то в глубине души отлегло, но спокойствия все равно не было. Перед глазами то и дело возникали мерзкие фигуры, виденные им в тоннеле. Витя попробовал было взяться за книгу, которую читал в основном за едой «Грозовой перевал», подаренную ему Катей, но всё тщетно. Книга лишь подбавила тоски, и всё вместе смешалось в очень скверное чувство смятения. Ему явно требовалась сейчас дружеская поддержка, требовалось поделиться своими переживаниями с близким человеком. Но кто его воспринял бы сейчас адекватно? Он ведь и сам не был уверен в себе, в своих ощущениях, в своих мыслях. Может, позвонить Кате? Нет, пожалуй, не стоит. К чему нагружать её и без того болезненную неустойчивую психику?.. Оставалось одно: написать старому другу, с которым, ввиду его большой занятости, общение так и поддерживалось редкими письмами по почте. Они даже не созванивались в эти последние месяцы.
Устроившись за столом, Витя начал писать
2
В пятницу, 16 октября 2009 года, совершал свой обычный рейс аэроэкспресс, совсем недавно только с лета этого года соединивший аэропорт Шереметьево и Белорусский вокзал. Почти все его пассажиры прилетели сегодня в обеденные часы в северные воздушные ворота столицы из разных уголков мира. Некоторые возвращались с отдыха их выдавали бронзовый загар на лице и увесистые, перемотанные скотчем сумки. Напитанные щедрым солнцем морских курортов обоих полушарий, где они еще вчера загорали и купались, сейчас, попав в пасмурную сырость московской осени, путешественники остывали и, казалось, излучали вокруг себя тепло. Других пассажиров отличал деловой стиль одежды; иные ехали совсем налегке, с одним лишь портфелем. То был деловой народ. К их числу принадлежал солидного вида пассажир брюнет, плотного сложения, в дорогом серебристо-сером костюме. Чуть приспущенный галстук и расстегнутый ворот рубашки придавали некоторую непринужденность его облику; на соседнем кресле лежал аккуратно сложенный плащ, а рядом темно-коричневый кожаный портфель, замечательно сочетавшийся с его туфлями того же цвета. В руках он держал книгу с заголовком «Десять принципов высокоэффективных людей» и, кажется, полностью погрузился в чтение. Со стороны сложно было определить его возраст; скорее до тридцати, хотя серьезный, сосредоточенный взгляд под линией густых, чуть сдвинутых бровей говорил о сильном волевом характере, какой обычно закаляется в мужчинах к более зрелому возрасту. Это был Александр Крайнов. Сейчас он возвращался из деловой поездки в Стокгольм, где, как финансовый директор, в составе первых лиц московского подразделения шведского цементного концерна участвовал во внеочередном собрании директоров, посвященном глобальному финансовому кризису.
В Шереметьево он прилетел отдельно от своих коллег всё из-за корпоративной политики безопасности, согласно которой руководители высшего звена не должны были летать одним рейсом в группе более двух человек, политики, писанной кровью, что красноречиво подтверждалось прошлогодним трагическим крушением Boeing 737, выполнявшего рейс Москва Пермь и навсегда унесшего жизни восьмидесяти восьми человек (среди которых по роковой случайности оказались давние партнеры компании). Примечательно, что на следующий после падения самолета день произошло ещё одно крушение, на сей раз крупнейшего инвестиционного банка Lehman Brothers, ставшее первым звеном в цепочке разорений других компаний, беспрецедентных обвалов фондовых индексов и, по мнению тех же аналитиков, которых к тому времени уже изрядно подсократили, ознаменовавшее условное начало кризиса, что, по сути, являлось лишь эффектным схлопыванием давно созревавшего в экономике пузыря. Размышляя о горе-прозорливцах, которые только и опомнились, заглянув в открытый зев этого с безобразно раздувшимся чревом «ничто», до сих пор будоражащего финансовые институты, Александр мельком вспомнил школьного приятеля Мишу Штейна ассоциация совсем отдаленная, тот после окончания магистратуры успел поработать немного в инвестбанковской сфере, но вот уже как полтора года сидел без работы и, словно одержимый навязчивой идеей, пытался устроиться по тому же профилю деятельности.
В целом поездкой Александр остался доволен. На зарубежных коллег произвел впечатление его развернутый доклад с анализом текущих угроз для бизнеса в России (из московского офиса управляли деятельностью группы цементных предприятий, расположенных в нескольких регионах страны и прибранных к рукам шведов ещё в начале девяностых). Он был отличным оратором, умел захватить внимание аудитории, четко, по существу, но и с увлекательностью излагая мысли своим глубоким, приятным баритоном, который он поставил ещё со времен занятий сольфеджио. Впрочем, практики публичных выступлений у него в последнее время было предостаточно, он, несмотря на большую загруженность, с сентября этого года раз в неделю читал лекции по макроэкономике в Академии им. Плеханова.
Командировка порадовала Александра не только успешным решением деловых вопросов. Вылет, запланированный на утро следующего дня, оставлял время для знакомства с достопримечательностями вечернего Стокгольма, тем более что тихая и ясная погода этому благоприятствовала. Так как же было не прогуляться по его старинным узким улочкам, не окунуться в самобытный североевропейский колорит, в это пёстрое, из разных стилей, смешение эпох и, наконец, заслуженно не перевести дух в отдохновение от напряженного, но успешного дня?
Старый город, расположенный преимущественно на острове Стадсхольмен, встретил Александра изящным барокко Королевского дворца. За дворцом начался настоящий лабиринт средневековых улиц, которые вывели его в самое сердце старого города на площадь Стурторьет. Там Александру больше всего приглянулись дома на западной стороне площади, вероятно относящиеся к позднему Ренессансу. С расстояния они казались игрушечными такие аккуратные, выкрашенные каждый в свой индивидуальный, приятный для глаз цвет: розовато-красный, зеленый, нежно-желтый Из их окон исходило какое-то особенное тепло, словно они излучали вовне частицу внутреннего уюта.
Неподалеку от площади он случайно набрел на улочку, изобиловавшую разнообразными бутиками и сувенирными магазинчиками. Здесь в нескольких местах он приобрел немного мелких вещиц на память о своем пребывании в Стокгольме и для подарков друзьям и коллегам. В бутиках пару раз он мог наблюдать, как какая-нибудь девушка покупает одежду, причем одежда во всех случаях показалась ему чересчур старомодной (вышедшей из обихода, наверное, этак с середины прошлого века). Или ему просто показалось? Во всяком случае, он не замечал, чтобы по Москве ходили в чем-то подобном.
Ох уж эти шведские девушки! Они очаровали его своей необыкновенной нордической красотой; по-своему пленительной, яркой и лучистой, как переливы северного сияния! Но он, видимо, и сам был к тому расположен, хотя прямо не признавался себе, стараясь не поддаваться на импульсы, исходящие из области чувственного. И не столько по красоте, сколько по душевному теплу, какое дает преданное, любящее сердце, он тосковал уже давно. В последние несколько лет, в период его стремительного карьерного продвижения, личная жизнь почему-то обходила Александра стороной. Не то чтобы он совсем не уделял ей внимания, нет, он находил время для нечастых встреч с представительницами прекрасной половины, но очень быстро в них разочаровывался. Большинство знакомых девушек, которые были открыты для романтических отношений, не пробуждали в нем сильных чувств, совсем не возникало желания посвящать им страстные порывы своей широкой души. К девушкам, как и к себе, Александр был весьма требователен, хотя старался смотреть на вещи реалистично: он понимал, что существует неуловимый баланс между внешним и внутренним, и главное найти то самое заветное, волнующее сочетание. Внешняя эффектность, например, вызывающая сама по себе у любого нормального мужчины вполне естественный интерес, но не подкрепленная другими достоинствами, быстро утрачивала в его глазах какую-либо значимость. Не находил он в большинстве той душевной глубины, утонченности, сердечной искренности А ведь в своей избраннице он чаял увидеть ещё и яркую индивидуальность, соединяющую в себе нравственную принципиальность с волей к развитию и личностному росту.