Речь Тарковского на «отказной» пресс-конференции в Милане не может не вызвать «испанский стыд». Перечисляя претензии к Правительству, Госкино и Ермашу лично, Союзу кинематографистов Тарковский повторяет всё те же тезисы о простое и нищете. Начав список обид с «крупного» в конце концов, приходит к жалобе, что СК не дал бесплатную путевку в санаторий. Он серьезно? Это судьбоносное заявление гениального творца или фантасмагория в духе Войновича о распределении шапок в творческом союзе? В Милане Тарковскому же вторили в том же духе Растропович и Любимов, сводя всё к тезису «в СССР нас сильно недооценивали».
Выводы значительной части итальянской прессы из его миланской речи однозначны: «Тарковскому мало платили в СССР, на Запад он приехал заработать». Что, конечно, Тарковского сильно уязвило. Опровергать итальянскую прессу он не стал
Имеются «голодные годы» в его биографии. Целых три года после скандала с «Андреем Рублевым». Ни работы, ни денег. Что было, то было. Тогда выручил сложившийся вокруг Тарковского круг восторженных поклонников, готовых бескорыстно помогать гению, в том числе ссужать деньгами. Или «одалживать», без надежды когда-то получить свой «взнос» обратно.
Тарковский жаловался Ермашу и на пресс-конференции в Милане «из-за простоев не на что кормить семью». Дневники Тарковского порой выглядят как бухгалтерские книги, где фигурируют суммы авансов и гонораров, которые легко опровергают подобные утверждения. Имелся еще приварок «творческих встреч со зрителями» неплохо оплачиваемых соло-концертов кинодеятелей. Плюс преподавание, сценарии, в том числе авансы за них. Гонорары за их публикацию в «бумажном виде», за книгу в соавторстве (это отдельная история).
Судя по его «Мартирологам», отдельные месяцы «творческих встреч» приносили ему годовое жалование библиотекаря. В начале 80-х Тарковский вошел во вкус «чёса» домов ученых и клубов любителей кино, подняв личную «ставку» от 50 до 200 рублей «за сеанс», «состригая» до полутора тысяч рублей в месяц. Незадолго до объявления себя «нищим». Упомянутые в дневниках суммы как минимум на порядок (а то и два-три) выше того, чем располагал инженер или старший научный сотрудник. «Плохо» и «хорошо» вещи абсолютно разные для режиссера и для библиотекаря, хоть оба считались работниками культуры.
Кому меньше сорока вряд ли поймут, о чем я. В конце концов, всё равно, сколько он получал, важно понять «как так получалось»? В те времена уже появились «официальные советские миллионеры». Писатели, популярные народные артисты, особенно поэты и композиторы, писавшие эстрадные хиты, зарабатывали немыслимые для простого советского человека деньги вполне легальным путем. Тарковский в эту страту не попал. Попади, возможно, ему жилось бы много спокойней.
Спокойней? Есть пример альтернативной режиссерской судьбы. Алексей Герман (старший) весь советский период не знал особых материальных затруднений, поскольку имел «подушку» в виде авторский отчислений за переиздания произведений своего отца классика советской литературы Юрия Германа. Потому гонорарная сторона снимаемых фильмов его не сильно беспокоила.
Сделали ли деньги отца Германа счастливым? Возможно. В перфекционизме Герман превзошел Тарковского, создав пару шедевров плюс один вполне «смотрибельный» фильм. Явил эталонный пример «человека-кино», для которого процесс работы над фильмами стал образом жизни. История съемок «Трудно быть богом» («Хроники Арканарской резни») уникальна для мирового кинематографа. По сравнению с ней история съемок «Сталкера» просто игра «Зарница». Почти полвека от первой заявки до экранного воплощения. Почти 15 лет съемочно-монтажного периода. Герман работал до самой смерти, переснимая, перемонтируя, переозвучивая. Массовый зритель фильм не принял, большая часть кинообщественности тоже. Разумеется, нашлись «эстеты и ценители» громко аплодировавшие на премьере.
Не имей Тарковский «денежных затруднений», аналогично тянул бы процесс съемок и монтажа своих картин. Что отражено в дневниках, где часты как записи типа «скорей бы сдать фильм, получить постановочные и расплатиться с долгами», так и «смотреть старые свои фильмы стыдно в них столько недоделанного».
Дневники Тарковского в биографической литературе о нем фигурируют под названием «Мартиролог». Сам автор делил их на тома-тетради, ставя очередному тому латинскую нумерацию. Некоторые тетради велись параллельно. Поэтому уместней называть их во множественном числе.
К 60-70-гг термин «мартиролог» утратил религиозное значение и воспринимался как «перечень заслуг покойного» или «дневник страданий», даже «перечень ушедших». «Скорбный мартиролог».
Советским поклонникам Тарковского «Мартирологи» лучше вообще не читать, дабы не разочароваться в кумире. Не окунаться в постоянно извергающиеся струи дерьма в адрес коллег, всех окружающих. Исключения редки: его младший сын, мать, отец и Тонино Гуэрра.
Что поделать, большинство гениев обладали несносными характерами. Осознание своей гениальности ставит человека в положение абсолютного одиночки. Развивает фанаберию независимо от реальных успехов. Мало у кого хватает мудрости и терпения сдерживать себя, поскольку творческие процессы связаны с повышенным эмоциональным статусом. «Мусор характера» часто изливается вместе с гениальными творениями.
Комплиментарные биографы обычно становятся в позицию «обеления» своего персонажа, умалчивая, искажая неблаговидные поступки или интерпретируя их в оправдательном ключе. Находят оправдание даже тем поступкам, которых сами гении стыдились.
Гении же в оправданиях не нуждаются. Их произведения живут отдельно от их биографий. В биографии любого человека, если он только не законченный психопат, есть поступки, за которые он испытывает чувства вины или стыда. Это часть жизни. Более того, для человека творческого часть мотивации к творчеству.
Почитатели выбирают путь наименьшего сопротивления. У них нет ни мужества, ни потенциала для объективной оценки гения. В стремлении оправдать всё, истолковать в пользу кумира любую его ошибку, даже гнусность, ссылаясь на цитату Пушкина, о гениях они оказывают гению медвежью услугу. Встречаются фанатики, называющие «Мартирологи» «дневником христианского подвижника», толкуют заглавие в первоначальном церковном значении термина. Занавес!
Так же не стоит читать поклонникам мемуары Ольги Сурковой «Тарковский и Я. Дневник пионерки». Будучи знакома с ним 20 лет, являясь «сторонним доверенным лицом», постоянно рассыпаясь в дифирамбах гению Тарковского, порой просто воспевая ему осанны, тем не менее, она напрямую называет его бабником и скрягой, разворачивает перед читателем историю превращения истерика, чистоплюя и подкаблучника в стяжателя и фарисея, одержимого мессианской гордыней.
Положа руку на сердце, основной «герой» её мемуаров вовсе не Тарковской, а его жена Лариса Егоркина-Кизилова-Тарковская, с которой Ольга заочно сводит, как говорят в народе «бабские счеты». За два десятилетия Суркова имела с Тарковским тысячи бесед, большей частью о «высоком и духовном», но их содержание остается для читателя глубокой тайной. Лишь изредка проскакивают какие-то краткие намеки на темы бесед, не более того. Самое интересное, что может быть в биографии гения его мысли. Они присутствуют в книге только в форме стенограмм его публичных интервью.
Читать стоит ее книгу «Запечатленное время», в которой она собрала, систематизировала, литературно обработала высказывания Тарковского об искусстве кино. Вокруг издания этой книги разгорелся скандал. Тарковский «кинул» Суркову с соавторством. После его смерти ей пришлось в суде доказывать свое соавторские права. Здесь она абсолютно честна. Несмотря на то, что ей удалось доказать 90% собственного авторства, Суркова пишет, что последняя глава книги написана Тарковским. Что видно по тексту скорей проповедь, чем размышления о природе кино.