После потухающего водопада малой реки дорога, которая тянулась от шахты, по горе вздымаясь ввысь, обратно возвращалась в поле зрение завода и, наконец, взбиралась к «Олимпу». Не по камню и не по земле, так как «Олимп» теперь отдельный, зависший в воздухе остров, на самом пике горы. Этот остров объёмом со спортивное поле, долгое время придерживался за счёт бьющей снизу энергии, но не отрывался из-за магнитной породы, притягивающей его к горе. Когда предсказали энергетический кризис, то остров в срочном порядке подпёрли балками и сваями. Слишком велика и значима историческая ценность места. Энергия отступила, а остров завис гигантским козырьком над пропастью. Там вырос только один дом, в который долгое время водили экскурсии для детей. Этот лакомый кусок уже с сотню циклов прибрали к себе вершки власти. Настолько высокие вершки, что никто толком не знал, кто именно там находится и чей теперь остров.
Домик тот всегда чист и свеж, выстроен в старом стиле из белого цельного камня, но как будто только что закончен. Он белоснежен, а вокруг весь простор застилают зелёные водоросли. Низкая плотность не позволяет им удлиняться, а свет не позволяет тускнеть. По всем краям остров светится круглосуточно яркими лучами. Купол тут всегда казался бело-голубым. Но к низкой плотности нужно ещё привыкать. Дышать становилось здесь всегда труднее из-за разряженной воды, но натренированные альвеолы с силой всасывали вдох в несколько раз большего объёма. Движения тут приходилось контролировать, ведь конечностям пространство почти не мешало, а сильные кисти могли что-то и сломать. Вода с воздухом тут сливались воедино. Данные условия были единственно благополучными для цветения серебрянки, пурпурные цветы которой у самых краёв поля, выглядывали всего на пару смен, каждые четыре цикла. Пыльца их вылезала мелкими кристаллами, и яркие переливающиеся, мерцающие блики стреляли всеми лучами в стороны. Пыльца эта оседала на яркую траву, освещённую светящимся пространством, и всё окружение сияло.
С зелёного острова Олимпа спускалась одна мраморная лестница. Скрываясь за горизонтом, она входила в металлический лифт, своей холодной архитектурой не вписывающийся в утончённость острова. Лифт опускался мимо свай и балок, поддерживающих остров и нырял в бельведер, выстроенный окаймля шиворота горы. Обзорное строение это обзавелось залами и торжественными приёмными, в одном из таких, окна которого выходили на побелевший завод в паре километров ниже и мутнеющие первые районы, стояло негодующее существо, активно проминая по очереди предплечья. Оно пару раз бегало в противоположный кабинет, откуда открывалась приглушённая фильтрами стекла картина изливающейся лавины энергии. Существо смотрело выше за козырёк острова в выглядывающий мутный купол. Ничего не обнаружив, оно стремительно возвращалось к остальным, иногда запинаясь о провод, тянущийся по всему коридору и так же входящий в главный конферентзал. Ещё пару раз оно просило своих помощников сходить и посмотреть в дымящуюся даль. Капсула всё не прибывала. В итоге существо склонилось над динамиком, длинный провод от которого разлёгся по всему столу.
На стульях, вдоль стола, сидело ещё тринадцать существ, с той же напряжённостью ждущие ответа из аппарата. Они общались и смеялись в моменты, когда главное выходило за двери, но в присутствии строили наисерьёзнейшие лица, как будто бы данная проблема не даёт им покоя. Главное, не унимающееся существо, знало о показушности этой собравшейся шайки, но не могло сейчас заниматься манерами субординаций, в связи с важностью проблемы. Ведь проблема касалась всё известное население и ему приходилось переживать за всех разом. Не то, что окружающим, которых заботили лишь их отдельные участки, причём сразу видно у кого какой. Даже самое неосведомлённое ни в новостях, ни в политике существо с лёгкостью могло бы подтвердить, что кураторам именно к лицу и к поведению подходили их районы.
Так, например, Жаззу, ответственное за малую реку и платформу на ней, не замечало вальяжности, с которой сопровождались все его движения. Они ненамеренно гладки и вычурны. Оно готово вновь выслушивать чужие проблемы и помогать в совершенно не касающемся его деле. Оно ощущало свою работу, как разгребание хлопот другого, и полностью приготовилось к этому, как ему думалось, сейчас, как и всегда.
Чем выше поднимался порядковый номер района, тем укомплектованней ощущались его предводители. Начиная от десятого, у всех существ уже держались ушные раковины, выше автоматически поднимались плечи, скулы и брови стремились к друг другу. Всё это признаки холода, всечасно оказываемого на них. Хотя на улицах не они работали, а в машинах и кабинетах их тепло оставалось и во время регулярного отключения энергии. Да и сейчас они грелись, и даже расслаблялись, а у себя, в далёком районе, близь хребта ещё постоянно заводили печи с горячим маслом, или тратили энергетические батареи, однако всё это не могло расслабить глубоководное давление, которое совершенно не ощущалось у источника.
От того погодные условия сразу выдавали, так сказать «далёких» существ: неосторожность читалась в размахах кистей, поворотах головы или даже шевелении челюстью. Сопротивления плотности воды почти не чувствовалось. Подобная неосторожность (в связи с усиленными разжижающими свойствами близь источника) проявлялась даже у предводителя второго района с его расчётливостью и перфекционизмом. Да, штаб его базирования и располагался, казалось бы, ближе некуда к источнику, однако себя его контора ещё не считала приверженцами «тёплых краёв», хотя жители, как второго, так и третьего района, крайне редко надевали тёплые куртки, выходя на улицу. В то время, как некоторые поселения у хребта иногда спали вообще не раздеваясь.
Так же, со всем внешним выражающимся соответствием стилю района, по некоторым существам нельзя прочитать схожести их отношения к проблеме, с тем, как они выглядели. Так, у кого-то, богатая самодостаточность воплощалась закрывшейся и безучастной, а у другого сочувственно переживающей. У третьего переживания оставались лишь на уровне ощущений, но, ни в коем случае, ни действий \/ предложений. Те, у которых данные ощущения перекрывали образцовую сдержанность, не на шутку вспотели и скинули пиджаки, ожидая ответа из аппарата. Главное существо в центре стола посменяло зрачки, вытерло вспотевшие ладони о штаны и наклонилось ниже к динамику, хотя громкость того не требовала.
Там Пузырь, глав Донёсся дребезжащий голос из динамика. Пу-пузырь.
Все тринадцать существ всполошились. Некоторые вскочили и зашагали по кабинету, от других вырвалось недоумение, перерастающее в возмущение. Последние же, сохранили туже каменность, что и Густавус то самое существо, которому обращалось сообщение. Оно было ниже всех ростом и куда жилистее. Даже зрачок его не дрогнул, приняв информацию как должное. За ним стоял город, который услышал этот вердикт вместе с ним. Город, которому президент обязано.
Растрёпанный вид одежда Густавус приобретала с каждой новой сменой или оставалась таковой с прошлых смен, если оно вообще не ложилось. Таких смен, чтобы отсидеться в офисе, подписывая бумаги на встречах, у него не было. Оно все документы направляло на советников, подписывало их в дороге или, когда сроки уже совсем исходили. От советников требовалось не советовать, а прислуживать распределить папки поочерёдно и вовремя их подсовывать президенту. Но и в определённой очерёдности распределения папок и своевременной подаче, могла заключаться скрытая игра образцового советника. Само же Густавус летало по городу, следя за выполнениями поручений, в дороге обсуждая новые. Нельзя переносить результаты проделанных работ в отчёты, ведь обязательно, где-то могла засесть ошибка, не точность или намеренное сокрытие. Каждая проверка должна быть спонтанной и ни с кем не обсуждаемой. Таким образом существа стали побаиваться возможных резких и критических мер и начали налаживать производство.