ВХОД ВО ДВОР
СТРОГА ВОСПРЕЩАЕТЦА!
Иногда начальник пальцем показывал на эту табличку, в груди у него рождалось грозное львиное рычание, медленно ползло вверх и с губ в пространство срывались нравоучительные слова:
Вон какая темная жизнь была раньше, при царе А вы говорите царь, царь Да мы при нынешних коптюшках живем светлее.
А со светом в Ленинграде было плохо, очень плохо в квартирах дымили слабенькие коптилки, старые лампы, во многих домах, если хозяин человек неумелый, интеллигентного происхождения, поступали просто: в тарелку наливали остатки какого-нибудь горючего машинного масла, бросали в него обрывок крученого пенькового шпагата и конец подпаливали Этим светом и довольствовались.
Плохо, конечно, было, опасно тарелка могла целиком заняться высоким пламенем, но других источников света не было, приходилось довольствоваться тем, что имелось, и оберегать себя от огня, способного быть безжалостным.
Все это было хорошо знакомо Вольту, изучено основательно и засело в мозгу, в крови, в мышцах и костях его, наверное, на всю оставшуюся жизнь. На глазах возникало что-то мокрое, щиплющее, застилающее свет мутью, и приходилось брать самого себя в руки, чтобы не расклеиться.
Хоть и бурчал недовольно жактовский татарин, и щеки надувал, и фыркал, и рыжие волосы дыбом поднимались над его макушкой, а печушки подопечным жильцам выдал всем, к каждой печушке по десятку брикетов темного, как уголь, прессованного торфа. Горел этот торф не хуже угля.
Молодец был мужик. Через некоторое время он умер, прямо в своей служебной комнатке Умер от голода
Ребят на набережной ожидал вчерашний старший бригадир, на голове которого ладно сидел нарядный каракулевый пирожок, готовно протянул лопаты.
Ну что, друзья, поехали дальше? Бог даст, мертвые больше не попадутся Тогда вообще хорошо будет, оглядел сугроб, который вчера не успели добить, и выколотил из себя простудный кашель. Постарайтесь, ребятки, проговорил, откашлявшись, очень хочется, чтобы набережная была чистой Немцам назло.
Немцам досадить сам Бог велел, рассудительно произнес один из братьев-близнецов, то ли Борька, то ли Кирилл, Вольт пока не разобрал, пробурчал, словно бы не выспался:
Ребята, вы хотя бы шапки носили разные, что ли, не то, понимаете, и сами вы одинаковые, и одежда у вас одинаковая не различить.
Второй близнец на замечание среагировал обостренно и неожиданно вскинулся:
У кого четыре глаза, тот похож на водолаза!
Вольт втянул в себя воздух поглубже, с сипением выдохнул и ни с того ни с сего рассмеялся, затем, словно бы ощутив, что смех в бедствующем городе вещь нелепая, странная, кощунственная, произнес с какими-то виноватыми нотками в голосе:
Стишки эти недоделанные я бы подредактировал Чтобы острее были.
И в этот день они также не справились со снегом на камнях набережной остались сереть грузные, источающие холодную влагу кучи, похожие на копны прелой соломы, вольно рассевшиеся на сельском пространстве. Были и приятные моменты в снегу им больше не встретилось ни одного трупа.
Уходя на смену в госпиталь, мать велела Вольту:
Расковыряй ломом кусок двора посадим хряпу Будет больше шансов выжить.
Дальновидная мать оказалась права на хряпе, как в Питере величали кормовую капусту, выжили многие ленинградцы, одолевшие жестокую моровую зиму и свалившиеся уже весной, когда в небе начало пригревать забытое, окруженное радужным кольцом солнце.
Горожане невольно прикладывали к глазам дрожащие ладони: на проснувшееся светило было больно смотреть, слезы лились ручьем, радуясь, всхлипывали:
Это нам подмога с неба пришла Бог руку протянул
Выковыривать примерзшие к земле двора и не везде оттаявшие куски асфальта было трудно, с ломом Вольт не справлялся, железная дубина эта выворачивала ему руки, норовила свалить с ног, из ноздрей начала капать кровь, изо рта, кажется, тоже, наш трудяга отыскал ледышку почище и приложил к физиономии Как ни странно, тем и остановил кровотечение. Порадовался тому, что справился с тяжелым делом: у блокадников если начинала течь кровь, то останавливалась редко. Могла совсем не остановиться, и тогда возникала угроза, что человек вообще истечет кровью.
Раз организм еще работает, не сдается значит, есть надежда, смерть отодвигается
Выдохшись, Вольт сел на горку асфальтовых комьев, как на стул, вытянул ноги и неожиданно ощутил, как перед ним поплыл, сделался трескучим воздух, вместе с воздухом в сторону сдвинулся и кусок чугунной ограды, окаймлявшей их двор. Кучу снега, гнездившуюся у дома, пространство, обозначавшееся за ней, игриво пробивали острыми мелкими вспышками капли, срывающиеся с крыши
Вольт вытер кулаком глаза, сглотнул соленую жижку, собравшуюся во рту.
Когда он отдышался и снова подтянул к себе лом, из соседнего подъезда вышла стройная тоненькая девушка с серьезными серыми глазами, подняла руку она знала Вольта еще с детской поры, это была Люба Жакова.
Невесомо, почти неслышно подошла к Вольту, тронула пальцами за рукав.
Не сиди на льду, на грязи этой Простудишься!
Вольт отрешенно покачал головой, через несколько мгновений пришел в себя и заторопился, словно бы его где-то ждали:
Все верно все верно кряхтя, как старик, поднялся, подцепил с земли лом. Какая-то голодная хворь, о которой раньше он ничего не знал, вела его в сторону, заваливала на землю, сопротивляться ей было трудно, но он сопротивлялся, пытался, во всяком случае.
Люба Жакова работала в семенном институте, где была собрана лучшая коллекция семян, это Вольт знал, как знал и другое в институте от голода умерло почти два десятка человек (если быть точным восемнадцать), хотя еды там было более, чем достаточно и пшеницы с ячменем, и картофеля с рожью, не говоря уже о разных бобах, горохе, чечевице, фасоли
Коллекцию сотрудники сумели сохранить, хотя и голодали, в том числе и Люба, и отец ее, кандидат наук Жаков, недавно ушедший на фронт. Воевал он там, где и отец Вольта на Невском пятачке.
Слушай, товарищ Вольт, голос у Любы неожиданно сделался тихим, словно бы хозяйка считала, что его никто, кроме Вольта, не должен слышать: Сегодня вечером дают Седьмую симфонию Шостаковича. Дирижирует Карл Элиасберг, Люба вскинула указательный палец, ткнула им вверх, в сторону солнца. У меня есть два билета, так что приглашаю.
Как работает этот дирижер, по национальности, говорят, швед, Вольт уже слышал, даже один раз был на концерте и остался в восторге от него немалом, после концерта хотелось радоваться и одновременно плакать, звуки музыки проникали глубоко внутрь, больно сжимали сердце.
Ну что, идешь со мной на симфонию? Люба закашлялась, прижала к губам руку в варежке.
Пойду, Вольт наконец одолел собственную квелость, выпрямился. Пойду обязательно.
Зрители, пришедшие в концертный зал на Седьмую симфонию, которую печать уже прозвала героической и теперь старалась поднять композитора Шостаковича на пьедестал, размещенный где-то далеко вверху, в горних высях, прикрепили к своей одежде, к лацканам, фосфорные пуговички. Сделали это не ради украшения или удовольствия, от такого удовольствия иного блокадника может до самого конца жизни выворачивать наизнанку, а по другой причине.
В зимние вечера, когда в городе темнело очень рано, а ночи были угольно-черными, промороженными, эти плоские фарфоровые пластинки спасли много людей. В этом нет преувеличения в кромешной темноте один человек видит другого только когда сталкивается с ним лоб в лоб А это, извините, опасно.
Умные головы придумали цеплять на одежду фарфоровые пластинки, и если в ночи навстречу движется светлячок, значит, кто-то идет Об этом предупреждает светящаяся фосфорная пуговица.