В первое десятилетие нашего брака мы с Джонатаном были одинаково привержены карьере, и занимались тем, что нам нравилось, ни в чем себя не ограничивая. Большую часть времени я проводила в Лондоне, а последние пару лет Джонатан жил в Токио. Я бы никогда не по-просила его отказаться от карьеры, которая привела его в Азию, да и он ни за что не потребовал бы от меня бросить работу Лондоне, которую я так любила, и это был ключевой ингредиент уникального романтического клея, который удерживал нас вместе. Мы были классическим единством противоположностей, мы жили порой на разных континентах, встречались друг с другом как можно чаще в интересных местах между этими географическими точками. Мы ощущали себя достаточно комфортно в обществе друг друга и наедине с самими собой, чтобы никогда не нуждаться в такой близости, которая заставила бы кого-то из нас пойти на компромисс. Я никогда не считала наши отношения на расстоянии неприятным осложнением или недостатком. Они помогали нам не воспринимать друг друга как нечто само собой разумеющееся и подстегивали в нас желание посетить тысячи укромных уголков Юго-Восточной Азии, которые в ином случае мы бы никогда не открыли для себя. Я рассматривала свою карьеру как с трудом завоеванный кусок территории, где я приобрела свой собственный опыт, на который могла претендовать, если только не прекращала достаточно усердно трудиться, чтобы сохранить его.
Ужасно было узнать, что при самых благоприятных обстоятельствах понятие «стабильная работа» всего лишь выдумка, утешительная сказочка, которой взрослые убаюкивают себя по вечерам. Когда экономика Лондона начала рушиться, банки перестали выдавать кредиты, а бизнес обанкротился. Великобритания последовала за США, переживая худший спад со времен рецессии 1929 года, и дорогие костюмы стали поспешно искать убежище. Атмосфера в моем шикарном офисном здании в Лондоне становилась заметно более разреженной по мере того, как оттуда утекали средства. Всякий раз, как я набирала номер с чьей-нибудь визитки, оказывалось, что телефон отключен, и мне казалось, что я вижу, как мой коллега падает в шахту лифта.
Я прожила в Лондоне достаточно долго, чтобы получить двойное гражданство в придачу к американскому паспорту у меня был теперь и британский, так что в этой ситуации я оказалась не только между двух работ, но и между двух родных стран. Поскольку Джонатан базировался в Азии, его бизнес процветал, тогда как мой буквально испарялся, так что впервые показалось разумным найти место, которое устраивало бы нас обоих. Мы провели множество долгих ночных дискуссий о логистике и возможностях, о сравнительных налоговых ставках и всяческих факторах, благодаря которым где-то можно обрести новый дом. Когда мы отфильтровали все возможности, сопоставив их с картой самых привлекательных вакансий, осталось выбрать между Гонконгом и Сиднеем.
Гонконг, решила я. Он вне конкуренции.
Действительно, вы только задумайтесь об этом: в Австралии проживают 60 % самых опасных сухопутных или морских тварей, включая пауков, змей и утконосов, с другой стороны, Гонконг шестизвездочный, высокотехнологичный, первый в мире метроплекс, битком набитый обувными магазинами и новыми возможностями. Мне нравилось, как город трогает меня, в буквальном смысле. В Гонконге самая большая в мире система уличных эскалаторов и движущихся тротуаров, что позволяет каждому заниматься своими делами с максимальной быстротой. Китайцы придают огромное значение эффективности, трудолюбию и накоплению богатства. В этом я разделяю их убеждения. Гонконг располагал всем, что мне требуется для работы. Вот только самой работы не было. И осознали мы это в полной мере, лишь пробыв в этом городе некоторое время.
Никто на меня не давил, никто не требовал, чтобы я сразу же устроилась на работу. Я предусмотрительно отложила кое-какие деньги как раз на такой черный день, да и доход Джонатана помогал нам удержаться на плаву, но мне неприятно было находиться там, где у меня не было причин быть. Цель для меня была не просто делом чести, она была источником самоуважения. С тех пор как мне исполнилось 15, я ни разу не проводила целый день, не работая. Всю свою сознательную жизнь я куда-то ходила и где-то трудилась. И вот теперь я впервые перебралась куда-то, чтобы не работать, и тротуары Гонконга уносили меня вперед, помогая двигаться в никуда с максимальной эффективностью.
В фильме Американский психопат2 есть сцена, в которой небольшая группа бизнесменов-руководителей сравнивает визитные карточки, оценивая друг друга по толщине бумаги и качеству печати, пока один из них не заставляет остальных замолчать, приглашая взглянуть на визитку Пола Аллена: это настоящий шедевр, с большим вкусом набранный на картоне желтоватого цвета шрифтом Copperplate Gothic. Отныне мне не было больше места среди счастливых коллег, занятых приятной корпоративной болтовней, как не было и визитки на тисненом картоне, которую можно было бы протянуть за ланчем. Если бы я предложила свою карточку, получатель обнаружил бы, что мой телефон отключен. Как оказалось, это я теперь лечу в шахту лифта. Когда я стояла в баре Kee Club с сотрудниками высшего звена, к числу которых я совсем недавно принадлежала, они не просто осуждали меня, нет, все было еще хуже, они смотрели сквозь меня, словно я стала прозрачной. В конце концов, я разговорилась с единственной женщиной среди присутствовавших: с управляющей баром по имени Стефани, и она представила меня своим чудесным подругам-эмигранткам, Пиппе и Майе. Вчетвером мы быстренько образовали компактное маленькое племя. Несмотря на то что происходили мы из совершенно разных слоев общества, у нас отлично получалось общаться и вести доверительный разговор: это была бесподобная смесь остроумия и сочувствия с сарказмом, причем ингредиенты подавались по мере необходимости.
Освоиться в Гонконге после Лондона оказалось несложно. Почти все говорили по-английски, и час чаепития считался священным. Красные телефонные будки и двухэтажные автобусы ничем не отличались от тех, что стояли на улицах Кенсингтона. Китайское искусство и архитектура незаметно вплетались в городской пейзаж, однако неприятно было слушать национальный гимн Китая перед вечерними новостями, которые транслировались по государственному телевидению на мандаринском диалекте3, а не на кантонском4, на котором говорят коренные жители Гонконга, и уж точно не на английском. Это была откровенная пропаганда китайского национализма, проводимая назначенным правительством Комитетом по содействию гражданскому воспитанию. На углу напротив магазина 7-Eleven в Коулуне раньше находился уличный книжный развал под названием Книжный магазин Вонг Фук Хина. Люди шутили, что если вам никак не удается найти то, что нужно, должно быть, вы находитесь в Книжном магазине Вонг Фук Хина. Я начинала ощущать это на космическом уровне: место Вонг Фук Хина, время Вонг Фук Хина. В Гонконге кипела бурная деятельность, но я мечтала о цели, в которую могла бы с наслаждением вцепиться.
Я настояла на том, чтобы оборудовать себе рабочее место в нашей квартире. Кем бы я была без своего офиса? Я не знала и не хотела этого знать. Еще до того, как я научилась водить машину, поняла, что именно работа определяет человека, именно она дает ему возможность обрести свое место в мире. Моя первая работа была типичной для американского подростка: сначала присмотр за детьми, потом в фастфуде, где я переворачивала гамбургеры, доставка газет и обслуживание столиков. Тогда у меня не было выбора трудиться или нет. Когда я училась в средней школе, я была несовершеннолетней, но эмансипированной: жила самостоятельно в двухэтажном доме в колониальном стиле в пригороде Детройта, давно принадлежавшем моей семье. Комната, до которой никому не было дела, служила естественным убежищем для всякого, кому надо было скрыться от родителей. Куча народу то приходила, то у уходила, однако у меня было собственное компактное племя мой друг Аспен плюс еще несколько человек, на которых я могла положиться. Они помогали мне готовить, убирать, содержать в порядке большой двор и вышвыривать за дверь пьяниц, когда это было необходимо.