Заглянула сначала в синий ботинок и обнаружила, что внутри осталась ступня, лодыжка и сломанная голень с большим количеством плоти на кости. Качество тканей напомнило маринованные свиные ножки, которые так любила моя мать беловатая мякоть, мраморная от застывшего в желе жира. В детстве я содрогалась, видя, как она наслаждается этим блюдом. Теперь мне показалось, что я вряд ли смогу спокойно смотреть на них в отделе гастронома по соседству. С другой стороны, передо мной было множество возможностей получить образцы ДНК. Я не эксперт, но понимаю основы и полагала, что смогу достаточно спокойно провести забор образцов, поскольку с самого детства была довольно стойким ребенком.
Помню, как в возрасте 8 лет впервые пошла на похороны. Мать подвела меня и моего младшего брата Бена к гробу, чтобы проститься с умершим. Бен был слишком мал, чтобы заглянуть внутрь, но я привстала на цыпочки и спросила: «А потрогать можно?» Мама кивнула, и я протянула руку и погладила твидовый рукав жесткого серого костюма. Этого человека я не знала. Он был для меня, как вешалка с одеждой. Все говорили, что его душа отправилась в рай, и я с детской непосредственностью верила в это. Я до сих пор в это верю. Однако сейчас я достала из кармана набор для забора образцов хирургические перчатки, ножницы, маску, контейнер для тканей и складной швейцарский нож; руки дрожали. Передо мной была не лягушка, которую нужно было препарировать на уроке биологии. Погибший был чьим-то братом, и, подумав о своем младшем брате, я почувствовала, как моя стойкость куда-то девалась.
Эй, Бениньо, позвала я, и он вскарабкался на ледяной холм и встал рядом со мной, выдыхая белые облачка пара.
Что-то мне нехорошо, сказала я, протягивая ему маску и перчатки. Ты же не откажешься мне помочь? Или, вернее, ему.
Бениньо с усмешкой пожал плечами. Альпинисты привыкли к черному юмору. Я держала ботинок, указывая товарищу, какие куски плоти нужно отрезать, и открыла контейнер, чтобы поместить в него образец.
Вот так. Супер. Теперь ты можешь отломить отсюда кусок кости? Отлично. И то же самое из другого ботинка. Сейчас я достану второй контейнер.
Мы проделали то же самое с другим ботинком. Когда все было сделано, я сняла маску и перчатки, пометила контейнеры и убрала маску, перчатки и нож в отдель-ный пакет.
Эй, не выбрасывай нож, попросил Бениньо. Лучше отдай мне. Я очищу его и сохраню.
Я позволила ему залезть в рюкзак и достать нож. В нескольких метрах от нас была глубокая трещина, поэтому мы собрали все видимые останки и аккуратно сложили их в темную трещину, сохранив координаты GPS.
Теперь дай помолиться, попросила я.
Бениньо стоял, почтительно склонив голову и заложив руки за спину.
Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; Да приидет Царствие Твое; Да будет воля Твоя и на земле И на земле Как на небе.
Мой голос пресекся. Вот уже сорок лет, сколько я себя помню, я день за днем читаю Отче наш. Теперь же глаза наполнились слезами, я моргала, встревоженная тем, что знакомые слова куда-то пропали, так как множество неведомых до той поры переживаний охватило меня.
И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Аминь.
Фарман, наш повар и управляющий Базовым лагерем, сказал, что сохранит взятые образцы на льду. Я отправила еще одно сообщение Секвойе, и на этот раз ответ пришел быстро. Ни ее отец, ни брат не носили таких ботинок.
Черт. А я так надеялась, что это они. Мне больше нечего было предложить им, матери и дочери, они так и будут страдать дальше, пребывая в неизвестности. Их неутоленное горе резко противоречило факту наличия в холодильнике неопознанных образцов ДНК. Какой смысл в этих образцах, если их нельзя сравнить с ДНК членов семьи погибших. Я слишком хорошо это понимала. Моя мать умерла, страдая от той же боли. Отец никогда не мог говорить об этом, еще до того, как болезнь Паркинсона лишила его способности говорить вообще.
Увиденное оставалось со мной, вплетая кошмарные темы в беспокойные видения на большой высоте в течение следующих дней, которые и без того стали похожи на скверный сон. Лавина, очень напоминавшая ту, что унесла тех отца и сына, снесла третий лагерь внизу, пощадив жизни, но лишив нас тщательно подготовленного снаряжения, палаток, припасов и кислорода. Моя вторая попытка подняться на вершину К2 закончилась проклятым сочетанием мерзкой погоды и невезения. Я не знала, потяну ли я третью попытку, физически, финансово или эмоционально. В тот момент я чувствовала себя так, словно меня раздавили катком.
Чем больше восхождений я совершаю, тем чаще вижу, как повторяется одна и та же история. Динамика делового мира, моя предыдущая жизнь, будь это к лучшему или худшему, отражает динамику восхождений: то, как мы учимся, взаимодействуем; что происходит во время подъема и неудач, как меняется культура команд-ной работы, сотрудничества. Я действительно считала, что диплом MBA поможет найти решение любых проб-лем, отделявших меня от вершины. Горы исправили мою ошибку.
Тем не менее друзья приветствуют меня, как героиню, потому-то, возвращаясь из очередной экспедиции, я с нетерпением жду встречи с ними. Мой муж, с которым мы вместе уже более 20 лет, целый мир для меня, и с тех пор, как я была ребенком, с тех пор, как моя собственная семья распалась, я нашла убежище в создании особой семьи, где бы я ни оказалась. Мои друзья первые, кому я озвучиваю все свои мечты, надежды и страхи. Когда я возвращаюсь домой с триумфом, они помогают мне не слишком погружаться в эйфорию от победы. Если возвращаюсь с неудачей, они снова вселяют в меня оптимизм. Джонатан не спешит разделять мой оптимизм, пока он не будет подкреплен цифрами.
В момент знакомства с мужем я пребывала на вершине мира и, говоря об этом, я имею в виду вовсе не Эверест. Я жила в Лондоне, только что получила диплом MBA, имела успешную карьеру в финансовой сфере. Джонатан, корпоративный бухгалтер, выживший в ледяной пропасти английской школы-интерната, где учился с 7 лет, счел все вышеперечисленное неотразимо сексуальным. Он обожал мой «дух приключений», подразумевавший рискованные действия, в том числе умение повернуться на пятках, запрыгнуть на лыжный подъемник (хвать за перекладину!), готовность сделать все возможное, чтобы не опоздать на сафари. Мне кажется, все это лучше всего можно охарактеризовать словом «веселье»; благовоспитанные маленькие мальчики в английских школах-интернатах незнакомы с этим техническим термином. Кроме того, тогда Джонатан не знал (и узнал лишь позже, когда об этом стало известно и мне), что в моей жизни произошли ужасные события, которые не прекращали тревожить меня. Я просто очень хорошо умела никогда не говорить о них.
Теперь у меня это получается не так хорошо. Каждая покоренная вершина изменила меня: теперь я уже не так склонна скрывать свои переживания. Тем не менее я не стану утверждать, что альпинизм помог мне достичь юнгианской самореализации или как-то этак на меня повлиял. Я подписываюсь под классическим высказыванием Джорджа Мэллори, объяснявшего одному из репортеров в 1923 году, почему он хочет подняться на Эверест: «Потому что он есть. Само его существование вызов». С этим я согласна. Но Мэллори продолжил: «Ответ инстинктивный, я полагаю, это отчасти желание человека завоевать Вселенную». Может быть, таково желание мужчины. Но не мое. Мне никогда не хотелось покорить К2, Эверест или любую другую гору. Я представляю себе, как забираюсь на колени матери-горы. Я бы никогда не смогла считать себя сильнее, величественнее, мудрее и благороднее, чем она.