Ну, а теперь стоит сказать и о главном герое сего повествования, то есть обо мне. Вот этот белобрысый мальчуган, с коротким, выгоревшим от солнца волосом, стоящий в пыли, в «постолах» (вид сельской обуви) на сельской дороге в коротеньких штанишках и есть я. Зовут меня Павка, и я уже взрослый, ибо у меня есть младший брат вечно что-то жующий пузатый коротыш, за которым я должен следить и годить ему, иначе мне будет горе. Излишне говорить, что когда появился Иван (так зовут моего братца), детство для меня закончилось, и я стал «здоровилой», к слову сказать, на то время шел мене уже пятый годок. Конечно, я его невзлюбил, однако свои обязанности нес исправно, в том числе и от того, что опасался батьковых тумаков. Батько мой, Владимир, был человек суровый, каких и вынашивала тогда наша земля, он работал «в скале», чем кормил семью, продолжая свой род Заболотных. От него я знал, что дед его, Тарас, в далекие царские времена пришел пешком из Украины и основал здесь род свой, взяв в жены девушку и родив двух сыновей Харитона (моего деда) и Трофима, который рано умер, отчего продолжения своего рода не имел. Кем была моя прабабка я не знаю, и имени ее уже никто не вспомнит.
Мама моя, Мария, была женщиной дородной, с красивым открытым лицом, и, не смотря на суровый быт окружающий ее, была женщиной задорной, и я бы даже сказал искрометной, чем, несомненно, нравилась моему отцу, хотя, все равно ей от него и попадало, ведь время и нравы были такие. Тогда считалось, что если муж свою жену не бьет, то и не любит он ее вовсе, будто она ему безразлична. Мама рассказывала мне, что дед ее был по национальности пОляк, однако далее подробности мне неизвестны.
Конечно, у меня были дед и баба, по отцовской линии, к которым я любил бегать в гости, так как жили они неподалеку. Деда звали Харитон, как я уже говорил, однако многие его звали дед Пультэка, почему именно возникло такое прозвище, по какой причине и что явилось основанием, мы уже никогда не узнаем. Вообще деревенские жители были еще те мастаки давать прозвища достаточно было не так произнесенного слова или фразы и к человеку мгновенно она приклеивалась, и он становился обладателем прозвища.
Одним прозвища давали по происхождению, другим по наитию. Достаточно было одному парню обмолвиться и на шпака (так у нас называли скворцов), сказать «пштак», так он тут же стал Пштаком, а позже и дети его пштаками, или детьми Пштака или пштакинчатами. Одна женщина, имени ее я уже не помню, приехала, сбегая от голода из Поволжья, и поселившись в Булаганке, женила своего сына, Ивана на местной девке. Уж как звали эту несчастную девушку никто и не помнил, а все потому, что свекровь назвала ее при людях, как привыкла у себя на родине снохой (что до сего случая никто в селе не слыхивал), так и осталась бедная девушка Снохой, а дети ее Сночынчатами. Особо запомнилась мне баба Мещиха, которая жила неподалеку, она разговаривали с сильным поволжским акцентом, делая ударение на «о», и врезалась мне в детскую память ее фраза:
Пойду домой, в избе у меня Вовка гОлодный и Мешка гОлодный.
Фраза, в общем-то, совсем не смешная, но нам не смотря на то, что и мы были не лучше этих голодных Мешки и Вовки и также, не доедали, она, благодаря чисто манере ее произношения с определенным акцентом, казалась очень смешной.
Так вот, дом свой мой дед построил сам, из камня ракушечника, «семерика», так называемого, который сам и добыл, и камень этот был настолько крепок, что забить в стену гвоздь, оказывалось непосильной задачей. Люди, работавшие в скале, знали, что камень, добываемый с самых верхних слоев ракушечника, был более крепким, чем тот, который добывали с глубины, поэтому и ценился он выше. Наиболее крепким был камень, выходящий на поверхность, так называемый «дикарь», но его не брала уже никакая пилка.
Жили дед с бабой под Валком, так назывался продолговатый холм, закрывавший село от пронизывающих северных и северо-восточных ветров и тянувшийся, практически, от самого побережья Азовского моря до Вонючей балки, которая делила, собственно, село пополам. Та половина, на которой жили мы, называлась «Чортоскубы», а противоположная «Та Сторона». За Валком, простиралась степь, упираясь в подножье Вала, господствующего над всей округой, образовывая своим правым краем балку, выходящую к самому морю. Балка эта в месте выхода к морю, как говорят, имела название Куликовская балка, по-видимому, в честь моих предков по материнской линии, которые издревле там ловили рыбу. Море в этом месте, имело небольшую глубину, и, соприкасаясь с берегом, образовывало песчаный пляж, обрамленный со стороны степи, невысоким обрывом. В этой степи чуть поодаль виднелись грязевые вулканы, куда мы любили бегать пацанами, наблюдая как из-под земной толщи вырываются клубы вонючего газа, образовывая огромные бульбы. Недалеко от грязевых вулканов жили люди одна семья основала свой хутор, что было удобно не приходилось гнать далеко свою скотину, она паслась тут же неподалеку. Конечно, весной и в начале лета, скотине было хорошо кормов хватало вдоволь, степь расцветала буйством красок, пела многоголосьем пения жаворонков, колосилась стеблями ковыля, наполняя воздух благоуханием чабреца и полыни. С приходом зноя, степь выгорала на солнце, и представляла собой пустыню с пожухлой травой, с небольшими, разбросанными кое-где, островками зеленой растительности, приспособившейся к невыносимому зною.
Бегая на вулканы, по дороге мы купались в ставках, разбросанных по степи, невдалеке от деревни. Ставки имели разную глубину и обладали илистым дном, и всегда первыми купались старшие, которые умели плавать, не поднимая ил со дна, после них, ставок уже доставался всем остальным, и вымазанные детишки, после купания в мутной илистой воде, шумной ватагой неслись домой, где ждали их родные.
Местность, расположенная за Валом так и называлась Завал, другое ее название Камышлык, который разделялся условно на Великый Камышлык и Малый Камышлык. Место, где Вал выходил к морю, образовывая огромные величественные обрывы, соединяясь с Малым Камышлыком, получило название Семеновы кручи. Происхождение этих названий уходит в давние времена, а в дни сегодняшние, с уходом предыдущих поколений, лишь единицы знают, какой местности они принадлежат. Берег моря в Камышлыке усыпан крупными камнями, перемежающимися с галькой, и встречаясь с урезом воды, резко уходит на глубину. Вода, не смешиваясь с глинистыми обрывистыми берегами, была всегда чистой и прозрачной. Благодаря этим природным качествам здесь водилось много рыбы, которую при этом можно было ловить недалеко от берега. Благодаря рыбе здесь водилось и много змей, которые питались, в основном рыбой, встречались здесь и гадюки, отсюда и еще одно название этих мест Гадючник.
Проехать в Камышлык можно было только через Завальские ворота седловину, благодаря которой Вал делился надвое примерно посередине, через эти ворота вела дорога, которая за ними разветвлялась на несколько дорог, все из которых вели к морю. Правая крайняя дорога к морю вела вдоль кустов шиповника и боярышника, разросшегося там в изобилии, невдалеке от обрыва, за которым образовалось обширное оползневое пространство огромные слои земли, вместе с растительностью, год за годом, начиная от Семеновых круч, сползали к морю, захватывая все больше и больше пространства, и делая эту часть Завала абсолютно непроходимой. В равнинной части Завала, славившейся своими полями, цветущими разнотравием и спускающимися, с небольшим уклоном к самому морю, мужики косили сено, заготавливая его для скотины, на берегу же обосновались рыбацкие артели. Все это были рыбацкие места Булганакских рыбалей, которые справа граничили с Кутянскими артелями, а слева с Мамскими (жителями Мамы Русской). Хоть мужики были и суровые, но каких-либо стычек, а не дай бог, поножовщины, не возникало моря и его запасов хватало на всех. А о том, чтобы пересыпать чужие сети, или не дай Бог поживится за счет других, не могло быть и речи. Нечастые случаи, возникающие, когда-никогда, жестоко и навсегда пресекались. Это был суровый рыбацкий закон, и тот, кто хотел жить, в буквальном смысле этого слова, его исполнял. Весной, во время нереста осетровых, существовал негласный запрет на всякую ловлю, который исполнялся всеми беспрекословно. И в случае нарушения, при необходимости, карался, вплоть до смерти. И такие случаи изредка, но бывали можно было наткнуться невдалеке от берега на перевернутую лодку, в который был утопленник, при этом руки его канатом были привязаны к лодочной банке. Таковы были суровые будни жителей небольшого приморского села под названием Булганак.