Его читателей интересует не только Москва и Петроград, но и другие города России. И мне поручено помочь Мишелю с организацией интервью. Я, когда узнала, что ты в Москве, решила, что товарищ Аксенов не станет отказываться.
Звучит, вроде бы, правдоподобно, но есть кое-какие нюансы.
В той жизни давать интервью я смог бы лишь по разрешению вышестоящего начальника. И даже, не по разрешению, а по приказу. Давать интервью по личной инициативе? Да боже упаси! Такие вещи, как сотрудничество с прессой, строго регламентированы. Вот и сейчас, едва Наталья упомянула о сотрудничестве с прессой, я задумался. А имею ли я право давать интервью, да еще представителю зарубежного СМИ, без разрешения Дзержинского?
Любой сотрудник спецслужб шарахается от журналистов, как черт от святой воды. Скажешь одно они услышат другое, переиначат по-своему, а потом иди, доказывай, что ты совсем не это имел в виду. Так что, товарищи представители второй древнейшей профессии, вам прямая дорога в пресс-службу, где сидят улыбающиеся девочки и немолодые юноши, они вам всю информацию и предоставят. Дозированную, согласованную, и все прочее.
Но недопонимание это полбеды. Во все времена дипломатия и журналистика лучшее прикрытие для шпионов.
Борис Алимович Сагадеев, который бывшего Генерального штаба экс-полковник, рассказывал на лекции, как немецкие и австрийские разведчики, накануне Первой мировой войны, «разводили» наших офицериков на выдачу государственных тайн.
Методика, к слову сказать, очень проста. Жалованье младших офицеров было скудным, а расходы, как правило, большими, а уж амбиции непомерные. Из тысячи начинающих военную карьеру офицеров, дай Бог, если в генералы выбивался один, а десяток становились полковниками. Большинству же уготовано выйти в отставку, на половинное жалованье, в чине штабс-капитана, а в лучшем случае капитана-подполковника. А жить-то хочется и перед барышнями в ресторациях краснеть не охота, копаясь в кармане, в поисках серебряного рубля. Тогда вопрос а где найти копеечку, чтобы и на шампанское хватало, и на цветы с шоколадом от «Жоржа Бормана»? Но немалое количество прапорщиков и поручиков знало, что светила русской литературы, такие как Лермонтов, Толстой, Достоевский (список можно продолжить) вышли именно из их среды. А литератор это почет и уважение, а еще неплохие деньги. А чем, черт возьми, пехотный поручик Белоножкин хуже артиллерийского поручика Толстого? Кто сказал, что прапорщик Тягнибок пишет слабее, нежели хорунжий Иванаев, пишущий о быте казаков? И вот, пожалуйста, на ловца и зверь бежит. Появляется некий господин, представляющийся журналистом какой-нибудь иностранной газеты (совершенно безобидной, к правительству не имеющей никакого отношения), и предлагает вышепомянутому прапорщику и прославиться, и немножко заработать. Скажем, написать о нравственном состоянии нижних чинов и офицеров, об обмундировании. И, никаких государственных тайн, сплошная беллетристика, и платит щедро по двенадцать копеек за строчку, как платили самому Чехову. А вот расписку о получении денег нужно дать. Я же их не из своего кармана отсчитываю, а из казенного. А редактор у нас строгий! А так, спасибо. Пиши, карман подставляй. Можно потом вручить новоявленному литератору десяток газет, отпечатанных на аглицком, или французском языках, чтобы не смущал готический шрифт заголовков. Прапорщик, на радостях раздарит газеты знакомым девицам, гонорар пропьет и захочет снова подработать. А почему нет? Напиши, дружище, о местах, где расположены воинские части (ничего секретного, просто укажи, куда солдаты за самогонкой бегают), о генералах (можно фамилию в тексте не указывать, упомянуть лишь мне тет-а-тет, это для отчета главному редактору). Забавно же, что генерал Н. начинает утро со стакана портвейна, обед запивает коньяком, а к ужину он уже «никакой», и дивизией вынужден командовать полковник С., у которого геморрой, а из-за этого перепоручает дивизию подполковнику, который строит себе домик, в ожидании выхода на пенсию. И читателю иностранном любопытно узнать, что у генерала М. молодая жена постоянно клянчит деньги, потому что ей приходится оплачивать карточные проигрыши любовника. И, чтобы потрафить супруге, рогоносец уже запустил руку в казенные деньги. В чем же здесь государственные тайны? Напротив, сплошной смех, почти по Аверченко. И заплатят уже не двенадцать копеек, а четырнадцать. А, вот еще о чем можно написать о дорогах, по которым войска вывозят на смотры, и на учения. Если везут по железной дороге то на каких станциях что-то интересное происходит? Можно о военных складах и магазинах. Небось, дороги сплошные колдобины? И начальственные лица, отвечающие за вооружение и обмундирование сплошные воры? Если есть приличные люди замечательно! Честные люди в русской армии за это еще пару копеек за строчку.
Ну, а коли напишешь о крепостях, о вооружении, о дислокации части на случай войны будет тебе двадцать пять копеек за строчку. Не напишешь? Тайна, говоришь? Нет, дружище, напишешь. Почему на «ты»? Так все потому, что ты теперь мой подчиненный. Так я и говорю, что напишешь, куда ты теперь денешься, если расписку дал о сотрудничестве. Думаешь, давал расписку о сотрудничестве с газетой? Ну, герр лейтенант, надо бы в юнкерском училище иностранный язык учить. Там же черным по белому сказано, что герр лейтенант подписался сотрудничать с разведкой Имперского Генерального штаба. Что скажут в полку, если я передам им копию расписки? Повесить, разумеется, не повесят, но семь лет каторжных работ обеспечено. А будешь умницей повысим тебе оплату до пятидесяти копеек за строчку, а коли контрразведка возьмет, станешь упирать на то, что никаких шпионских заданий не получал, а занимался литературным творчеством.
С тех пор мало что изменилось. В бурные девяностые годы, помнится, сотрудники секретных научных учреждений и лабораторий писали статьи для «научно-популярных» иностранных журналов, куда «сливалось» столько информации, что шпионы лапки потирали от радости.
Так что, доверия у меня к журналистам, особенно, к иностранным, не было. Я и в Архангельске-то отделывался от пишущей братии дежурными фразами, хотя они порой и взывали к корпоративной солидарности (знали, что я и сам некогда был причастен к журналистике), уверяя, что в работе ЧК сенсаций быть не должно, а если они происходят, это значит, что чекисты работают плохо.
По правилам, почерпнутых мной из моей эпохи, следовало позвонить либо самому Феликсу Эдмундовичу, либо Ксенофонтову, который курировал Архангельскую губернию, но тут была маленькая «закавычка». Если верить Наталье, француз, представитель компартии, а согласуй я свое интервью с руководством ВЧК, покажу, что наши партийцы стоят под контролем государственной службы. Они, то есть мы, под контролем стоим, но зачем об этом знать разлагающемуся Западу, пусть и в лице прокоммунистически настроенных читателей? Посему, решив, что доложу руководству уже после общения с журналистом, отправился за Наташей.
Глава 3. Тонкости перевода
Наташа проводила меня на четвертый этаж, где обитал французский журналист. Пока поднимались, успел ее пару раз чмокнуть. Если смотреть на себя со стороны, то вроде бы и смешно. Другое дело, что в этот момент со стороны на себя не смотришь. И Наталья особо не противилась. Пожалуй, еще немного, и мы просто застрянем на лестнице, как два влюбленных школьника. Но внизу донесся шелест чьих-то подошв, и мы отпрянули друг от друга, вспомнив, что люди мы взрослые, да еще и с солидным общественным положением, а таким целоваться на лестнице неприлично.