Поняла, вздыхаю, потому что остаётся лишь смириться с установленными правилами и плясать под дудку Воропаевой.
Пусть так и будет первое время, пока буду работать с малышами и присматривать иные варианты. Возможно, в другом городе.
Что делаешь? перевожу тему, потому как появляются незнакомые мне девушки, скидывающие вещи на скамью и собирающиеся занять каток.
Откатываю праздничную программу. Скоро Эля придёт. Ты когда?
А когда здесь никого нет?
После шести. А в семь только охранник. Любишь одна кататься?
Да. Так больше нравится. И так никто не увидит, если моя нога вывернется, и я распластаюсь посреди катка, собирая по кусочкам свою гордость. Занятия у меня начнутся только после праздника, поэтому я поеду в торговый центр, вернусь позже. Но у меня ключа нет от нашей комнаты. Не хочу тащить с собой вещи.
Держи. Света достаёт связку, снимает ключ и вручает мне. Теперь можешь приходить в любой момент.
Спасибо.
Девушка отталкивается от бортика и делает большой круг, завершая прыжком, который мне теперь противопоказан. Дикая зависть просыпается внутри, подначивая исполнить элементы, которые запрещены для исполнения моим врачом. Но ведь никто не увидит? Мама и папа точно, а узнать не смогут.
Надеваю куртку и хватаю сумку, прежде осмотрев содержимое, среди которого устроилась подаренная Гришей брошка, ставшая напоминанием моей ошибки и конца того, что так и не началось для нас. Приятно осознавать, что вещь была куплена специально для меня много лет назад и он её хранил, чтобы когда-нибудь всё же подарить. Подарил Поглаживаю фигурную поверхность, украшенную камушками, и улыбаюсь, вспоминая, с каким трепетом Гриша вручал подарок. Если бы не моя импульсивность и неспособность анализировать ситуацию мгновенно, этого бы не произошло.
Вызываю такси и направляюсь в город, где несколько часов хожу по магазинам, скупая необходимые для жизни вещи, отсутствующие в квартире. Немного кухонной утвари, повседневная домашняя одежда и продукты для сегодняшнего ужина. Намного проще заказать еду, но иногда я люблю готовить что-нибудь вкусное. Мама пыталась мне привить любовь к кондитерским изделиям, но, увы, той эйфории от десертов, что испытывает она, мне не суждено ощутить.
Затем просто гуляю по городу, рассматривая улочки и дома, забредаю в парк, где устраиваюсь на скамейке и сижу, пока замерзаю окончательно. И думаю о Грише. Его образ стоит перед глазами, а неприятный жест, стирающий следы моего поцелуя с губ, отдаётся пульсирующим покалыванием в груди. Я настолько ему противна? Мама часто говорила, что я красивая, а папа поддерживал это мнение, да и мужчины на меня засматривались, одаривая комплиментами, но сама я себя особенной никогда не считала. И даже многочисленные подарки поклонников в шестнадцать лет не производили особого эффекта.
Сколько себя помню, в моих мыслях всегда присутствовал он, не позволяя переключиться на кого-либо другого. А если это и происходило, я всегда неосознанно сравнивала всех с Гришей, который являлся безоговорочным фаворитом. И оттого сейчас втройне больнее, когда меня заполняет осознание: я сходила с ума по образу, оригинал же значительно отличается.
Возвращаюсь к семи, беру свои коньки и иду на каток, который приветливо встречает меня полумраком и тишиной. Ступаю на лёд, ощущая, с какой лёгкостью скользят лезвия, унося меня в большой круг. Набираю скорость и, расставив руки, закрываю глаза, чтобы слиться с тишиной и хрустом, сопровождающим каждое движение. Бесподобное чувство свободы и пространства, в котором ты паришь и двигаешься как пожелаешь.
Спустя пятнадцать минут и несколько кругов решаюсь нарушить запрет и выпрыгиваю в аксель в два оборота, приземляясь на правую здоровую ногу. Меня захватывают необыкновенные ощущения, и в этот момент я решаю, что обязательно исполню его в программе на праздничном мероприятии. Я могу попробовать бильман и волчок, но после четырёх прыжков подряд не решаюсь дать нагрузку на проблемную ногу и качусь к бортику, где меня ждёт Гриша.
Не знаю, сколько он здесь находится, но, судя по выражению лица, недоволен. И я предполагаю, моим отказом Андрею и желанию самостоятельности.
Привет, Тась. Голос шелестит, словно мы вернулись во вчерашний день до момента его негодования.
Привет, опускаюсь на лавочку, расшнуровывая коньки и надевая ботинки.
Почему отказалась от водителя?
Я не ВИП-персона. Не нужно меня контролировать, возить и ждать часами. Я вполне могу быть самостоятельной, произношу каждое слово, всё ещё не решаясь взглянуть на него. В курсе, что приказал папа и о чём просила мама, но у тебя своя жизнь, а я лишь временный элемент, доставляющий неудобства. Мне необходимо научиться жить самостоятельно, полагаясь лишь на себя.
Я за тебя переживаю, звучит над моей головой, и я сглатываю, желая, чтобы его слова оказались правдой. Но это не так, и вчера Гриша дал мне понять, что справляться придётся самостоятельно.
Не стоит, правда.
Поднимаюсь, наконец решаясь посмотреть в тёмный взгляд, в котором плещутся стыд и смущение. Почему? Он словно на моём месте: девочки, которая посмела прикоснуться к тому, о ком давно мечтала, и её мечты были скомканы и выброшены в мусорку. Или же это стыд, потому что не смог объяснить, сорвавшись и покинув меня? Не желаю гадать и направляюсь к выходу, по пути забрав вещи и пакеты с приобретениями, которые Гриша молча забирает и несёт к машине.
Я отвезу домой.
Не стоит мнусь, не зная, как отказать и остаться одной, чтобы не пребывать в смущении в закрытом пространстве долгих полчаса.
Садись, не просьба приказ, которому приходится подчиниться.
Вжимаюсь в сиденье и забиваюсь в угол, чтобы в темноте Гриша не рассмотрел панику в моих глазах. Я вновь испытываю трепет рядом с ним, сминая пальцы и желая, чтобы эта чёртова машина ехала быстрее, а на светофорах не появлялся красный. Бесконечное количество минут, утонувших в тишине, наконец заканчивается, когда машина останавливается у главного подъезда.
Тась окликает Гриша, всё же желая продолжить разговор.
Не надо. Не стоит, останавливаю, чтобы не сказать лишнего и не быть уничтоженной его словами. Я всё поняла вчера. Ещё раз прости.
Мы сможем общаться нормально? Меня гипнотизирует пытливый взгляд.
Не знаю.
Натягиваю капюшон, пряча глаза, застланные подступившими слезами и, собрав пакеты, спешу оказаться подальше от Гриши и тех чувств, что вызывает во мне этот мужчина, который никогда не будет моим.
Глава 7
Яров
Блядь.
Единственное слово, которое крутится в мыслях со вчерашнего дня. Сразу после того как Тася прикоснулась к моим губам, вызвав тем самым необъяснимую и жёсткую реакцию, которую я сразу же вывалил на неё. Охренел настолько, что поспешил стереть с губ её отпечаток, словно доказательство чего-то преступного и наказуемого.
Это ведь та самая маленькая Тася, которую я закрыл собой, не думая о последствиях. Как зарубка два шрама, которые каждое утро напоминают о том самом дне. Парадоксально, но все остальные отметины на теле не вызывают эмоций, а причины появления некоторых и вовсе забылись.
И мне бы отпустить ситуацию, чётко и по пунктам объяснив Тасе свою позицию и убеждения на её счёт, но я боюсь, что это увеличит между нами и так разразившуюся пропасть. Да, блядь, боюсь. Потому как то мимолётное, промелькнувшее в её взгляде, даёт понять Тася испытывает ко мне нечто иное, совсем не похожее на дружеские чувства, возникшее давно и основательно укоренившееся.
Почему-то вспоминаю двоюродную сестру Нинку, которая с восьмого класса была влюблена в нашего учителя географии. Оказывала ему знаки внимания, провожала домой, а на школьных дискотеках всегда приглашала на медленный танец, в котором он ей не отказывал. Весь посёлок над ней подшучивал, а ей было плевать, и вплоть до выпуска из школы Нина таскалась за мужчиной, надеясь на взаимность, которой в итоге не получила. Уехала, поступила в институт, а затем познакомилась со своим будущим мужем, с которым состоит в браке уже двадцать лет. Но часто повторяет, что, возможно, чувства к взрослому мужчине, ставшему мечтой, до сих пор самое невероятное, что она испытывала.