В предверии Пасхи брат пригласил их к себе на виллу.
Собрались почти все родственники и сослуживцы брата, который был крупным строительным подрядчиком.
Собравшиеся предпочитали общаться друг с другом на иврите.
Их детей, уже неплохо владевших ивритом, сверстники почему-то игнорировали.
Андрей и Ева сразу же почувствовали отчуждение. У них было ощущение, как-будто они попали в пустое пространство, куда нет доступа.
Это ощущение особенно усилилось во время церемониальной части, когда читались молитвы и рассказывались пасхальные истории.
Они присутствовали, но не участвовали во всем этом.
Все их участие ограничивалось тем, что они сидели за столом и Андрей был в кипе.
Оба чувствовали себя неловко, но пока не решались встать и уйти.
Между тем родственники продолжали беседовать между собой на иврите.
Когда официальная часть закончилась и началась сначала торопливая, потом все более размеренная трапеза, присутствующие вспомнили наконец о своих родственниках.
Похоже он у них вызывал лишь одну ассоциацию: с неевреями и бывшей Родиной, на которую они все были жутко обижены.
Многие из присутствующих имели высшее образование, благодаря которому трудились в Израиле врачами, адвокатами и инженерами. Некоторые успели защититься до отъезда. Да и работали они там все без исключения, не на самой черной работе.
И странное дело- чем больше они получили благ от своей бывшей Родины, тем больше ее ненавидели.
«Бывшей», или как они ее называли-«доисторической», любуясь при этом собственным остроумием.
Обращаясь к нему, они шутили по поводу «покойного Союза», интересовались что из того, что было на столе и вобще на вилле они с Евой имели «там».
Андрей держался спокойно, как волк, окруженный стаей собак.
За все время разговора ни один мускул не дрогнул на его лице.
Он спокойно слушал обращенный к нему треп и пока не произнес ни одного слова в ответ.
И лишь когда кто-то из гостей стал интересоваться его военной карьерой, почему он всего лишь майор- ведь он не еврей, которых «не пускали», затронув при этом афганскую тему и его участие в той войне, Андрей лишь с усмешкой бросил: «Зачем вам жизнь старого майора?».
Не спеша он поднялся из-за стола, потом помог встать жене и вместе с детьми они направились к выходу, глядя перед собой.
На какое-то время над столом повисла тишина. Никто из присутствовавших не пытался вернуть их назад.
Белла
Одни считали ее слишком скромной. Другие- слишком вздорной.
Третьи и вовсе считали ее дурой.
Возможно ее так воспринимали потому, что ей всегда больше всех было нужно и она постоянно и везде боролась за справедливость.
В детстве, она бесстрашно дралась с мальчишками за право кошек на существование.
Мальчишки кидали в кошек камни и стреляли из рогаток стальными шайбами и
Изюминка этой забавы заключалась в том, чтобы точно попасть кошке в голову.
В этом случае, животное валилось на землю как подкошенное, под восторженные аплодисменты зрителей и торжествующие крики самих стрелков.
Однажды став на защиту кошки в буквальном смысле слова грудью, она получила первое свое боевое крещение- железный гвоздь попал ей в руку чуть выше локтя, оставив метку на всю жизнь.
О слабых она заботилась и в школе, где помимо прочего была передовицей и по сбору мукулатуры и по сбору металлолома. Ей с детства нравилось опекать стариков и инвалидов. Ее все любили, но при этом почему-то считали странной.
Как-то в 8 классе у них появился очень близорукий юноша.
Он тоже ни на кого не был похож и одноклассники развлекались тем, что забрав у него очки, засовывали ему то в портфель, то в парту огрызки яблок и прочую дрянь, заставляя искать очки то в парте, то в портфеле.
Эта идея принадлежала одному из парней по имени Сергей высокому красавцу-блондину, который был признанным неформальным лидером.
«Верни ему очки», сказала тогда Белла очень тихо, вплотную приблизившись к Сергею.
Непонятно почему, но Сергей тут же ее послушал и вернул парню очки. Больше над этим парнем никто не издевался.
Ее знала вся школа, эту лохматую девочку, небольшого роста, с большими, выразительными глазами.
Она мечтала быть врачом и 7 раз поступала в медицинский институт, но так и не поступила, хотя сдавала все экзамены.
То не хватало баллов, то не проходила по конкурсу, но врачом она так и не стала.
Она работала в детском саду, в больнице в доме престарелых.
Ее душевного тепла хватало и детям и инвалидам и старикам- всем, кто больше всего в этом тепле нуждались.
В годы перестройки, она сначала появилась в первых рядах народного фронта, но спустя какое-то время сцепилась с руководством из-за оппортунизма и коррумпированности последнего, а потом разочаровавшись, вдруг вспомнила что она еврейка и примкнула к только организовывавшемуся тогда еврейскому объединению.
Здесь, отдавая должное ее энергии, Беллу избрали в совет как тогда называлось это объединение- центра еврейской культуры. Здесь она заведовала отделом социальной помощи и заботилась о больных и стариках.
Для нее это была не просто должность. Она навещала больных и престарелых, умудряясь совмещать общественную деятельность со своей основной работой. При этом она стремилась помочь каждому чем только могла и постоянно выдвигала какие-то инициативы как эту помощь сделать еще более эффективной.
С этими инициативами она постоянно обращалась как к руководству общины, так и во всевозможные учреждения города.
Солидные люди отмахивались от нее как от назойливой мухи, или морщились при ее появлении как от зубной боли. Она им мешала, отвлекая от серьезных дел. Но Белла не унималась и все чего-то добивалась, причем не для всех сразу, а каждый раз для какого-то конкретного человека или семьи.
Похоже, у нее было достаточно времени и сил для всех, кроме самой себя.
Она была одинока и по-прежнему жила с матерью. Семью ей заменяли кошки и собаки, которые странным образом жили вместе на редкость дружно.
Четвероногими была полна их с матерью и без того крохотная квартирка. Казалось она собирала кошек и собак со всего города- кормила, лечила и уже не представляла своей жизни без них.
Мать зная слабость дочери к животным, терпела.
Между тем, конфликт Беллы с председателем быстро перерос в открытое противостояние и она начала борьбу с коррупцией уже в самом центре еврейской культуры.
Как партизан она неожиданно появлялась на каждом мероприятии центра и начинала неумолимо обличать, задавая вопросы во всеуслышание прямо в лоб: где деньги выделенные на закупку дорогих лекарств? Где обещанная матерриальная помощь старикам?
Ей пытались заткнуть рот, навсегда закрыть в психушке, угрожали физической расправой, но все было бесполезно. Во-первых, она была популярна- ее любили за честность, доброту и открытость. Во-вторых, она похоже никого и ничего в этой жизни не боялась.
Подобно вьетнамским партизанам, она выживала в любых условиях и продолжала свою войну против несправедливости.
С годами, она становилась все более набожной. Стала посещать занятия по Торе, организованные в синагоге для женщин. Начала носить широкополую шляпу и длинное платье.
И вскоре пришла к выводу, что ее место на Святой Земле.
А решив так, быстро оформила документы и вместе со своей уже престарелой матерью отправилась в Израиль.
Прилетев в Израиль, она какое-то время жила в благополучном Рамат-Гане, снимая здесь вместе с матерью квартиру.
Но размеренная жизнь среди израильских бюргеров была не для нее и она отправилась в самую гущу событий, поселившись в одном из еврейских поселений Сектора Газа, со всех сторон окруженном арабскими деревнями лагерями беженцев.