Я вижу, Вениамин, вам нехорошо, вы побледнели. Выпейте кофе с сахаром, скушайте печенья. Может быть, у вас давление упало? Молчите! Я знаю, что вас похмелье не отпустило. Я все про вас знаю, но не обольщайтесь. Даже я что-то пока о вас не знаю. Это нормально, существует принцип относительности субъективных знаний. Чем больше изучаешь человека, тем меньше его знаешь. Пейте кофе, не хватает мне еще скорую к свидетелям вызывать. Да не волнуйтесь, вы пока что свидетель. Никто вас ни в чем пока не обвиняет. Нет, не подумайте, что я гарантирую вам статус свидетеля навечно. Не подумайте ничего плохого о наших методах.
Как я могу плохо подумать, если я не в курсе, что за методы?
Я вам все сейчас объясню. Женщина говорила нежно, с придыханием. Вы читали классиков немецкой философии? Знаю, что читали. Вы в курсе, что мы неизбежно продвигаемся к светлому будущему? Вы изучали теологию и другие предметы, и вы знаете, что по мере развития нашего общества растет и кассовая борьба, потому что денег в бюджете все меньше, желающих нечестно нажиться пруд пруди.
Но при чем тут я? Я мелкий служащий, делаю что прикажут. Мне и по должности не полагается знать лишнего, за бюджет начальство отвечает. Турхельшнауб не понимал, куда клонит следователь.
Вы здесь при том, дорогой Вениамин, что вы свидетель. Дорис Викторовну как будто радовало обзывать его свидетелем. Вы не удивляетесь, отдельных безобразий творится немало. Что это означает? Каждый гражданин о чем-нибудь может нам сообщить. Здесь нужна правильная стратегия работы со свидетелем. А для этого и создали наш отдел.
И как вы работаете со свидетелем, если не секрет?
Мы смотрим и пытаемся определить степень вины свидетеля, и для этого берем за основу принцип относительности. Этот принцип гласит: нельзя быть невиновным сразу по всем признакам. Чем меньше мы наблюдаем вины в одном аспекте дела, тем больше ее скрыто в каком-то другом аспекте.
Как это непостижимо! пробормотал Веня.
Вы не волнуйтесь, пожалуйста, к настоящему моменту вы только свидетель, так что сидите тихо, пейте кофе Давайте сейчас мы с вами прервемся. Ступайте домой, отдохните. В банк не ходите. И без вас там разберутся, кого наказать. Поняли? Ну что вы сидите, мусолите целый час эту чашку кофе? Вставайте, идите. Хватит философствовать. Развалились! Здесь вам не ресторан и не клуб дискуссий!
Турхельшнауб озверел от галиматьи, произносимой следователем, но сама женщина так нравилась ему, что он согласился бы часами ловить каждый ее жест. Только вот проклятое смущение, не дававшее ему свободно вздохнуть. Он послушно встал, пошел к двери, обернулся, еще раз грустно взглянул на нее и вышел из кабинета. Следователь догнала его в коридоре.
Возьмите открытку! прошептала эксцентричная служительница Фемиды и протянула конверт.
Какую открытку?
Вы забыли, какой сегодня день?
Какой? удивился он.
Четырнадцатое февраля, День всех влюбленных, шептала умопомрачительная Дорис Викторовна в самое ухо. Вот я вас и поздравляю. Вы же влюбленный? Только не говорите мне, что я вам хоть немножечко не нравлюсь, не поверю!
Дорис Викторовна улыбнулась так мечтательно, словно вспомнила романтический момент из любовного фильма.
Нравитесь, прошептал он, невольно почесывая ухо, растревоженное ее горячим дыханием. У него закружилась голова.
Вот и забирайте вашу открытку. И валите ко всем чертям! Последнюю фразу Дорис Викторовна произнесла громко и грубо, на весь коридор.
Веня в полной растерянности покинул здание и сразу вспомнил о своем намерении накачаться в хлам. Домой идти не стоило: там было слишком одиноко и неуютно после ухода Капитолины. Хорошо было бы пойти в какой-нибудь ресторан.
«Холодное сердце»
Ресторан «Холодное сердце» располагался неподалеку, в полуподвале старинного особняка, чудом уцелевшего от реновации. Поговаривали, что в советскую эпоху в здании располагался секретный институт, где разводили боевых пчел в пику американцам, работавшим, по данным разведки, над загадочным «боевым комаром». В эпоху девяностых в доме временно учредили кооператив по производству полиэтиленовых мешков, которые очень пригодились для упаковки трупов после многочисленных разборок. А когда хозяева кооператива разбогатели, они сделали ремонт и открыли ресторан. С названием у них вышла промашка. Один из владельцев услышал старый девиз: «чистые руки, горячее сердце и холодный ум», но он по невежеству все перепутал и решил, что ум должен быть чистым (в этом ему слышались отголоски буддизма), руки горячими (от непрерывной борьбы), а сердце холодным (чтобы не испытывать сочувствия к врагам). Впоследствии ошибка вскрылась, но курирующие ресторан чиновники сочли такую версию даже забавной.
Интерьеры ресторана отличались нарочитым аскетизмом с налетом тюремной эстетики. Скамьи и столы были выполнены из неструганных почерневших досок, потолки были темные, низкие, сводчатые с медными керосиновыми лампами, свисавшими на толстых цепях. Вдоль стен укрепили настоящую колючую проволоку. У входа дежурили часовые в шинелях советских времен, с хрипящими от надрывного лая овчарками на поводу. Заведение специализировалось на советской кухне, но и русскую национальную кухню здесь тоже пытались возродить.
Официанток для шика одели в военную форму старого образца. Особенно пикантно смотрелись на молодых девчонках грубые хлопчатые колготы и огромные, стучащие по полу кирзовые сапоги. На головах их красовались пилотки со звездами. Выпивка и закуски подавались в алюминиевых мисках и граненых стаканах. Для пущего погружения в эпоху официантки могли и нахамить клиенту, и бросить миску на стол небрежно, и даже забыть протереть стол. Из динамиков, стилизованных под советские радиорепродукторы, лился блатной шансон.
Турхельшнауб заказал традиционный фирменный чефир, миску квашеной капусты, шматок сухой краковской колбасы, пива и водки, которую приносили в литровых бутылях без этикеток. Выйти из шока Вене удалось лишь минут через сорок, и то только после того, как он осушил несколько рюмок водки и две кружки пива. Он достал из кармана конверт, врученный ему следователем, и распечатал. Внутри лежала самая настоящая «валентинка», с розочками и голубями, на открытке было написано: «Не теряйся, влюбленный глупышка», а внизу номер телефона. «Вот так Дорис!» удивился Вениамин.
Подумав минуту, он позвал официантку.
Что у вас есть нового в меню? Есть что-нибудь вкусненькое из русской кухни?
Шпырь чебоксарский попробуйте, улыбнулась официантка.
Это что еще?
Старинное охотничье блюдо из сырого фарша
Нет, я, пожалуй, воздержусь А что-нибудь более традиционное есть?
Пожалуйста, яловичина фронтовая, просроченная
Почему просроченная?
Так положено по рецепту Так деды наши употребляли
А что-нибудь совсем простое?
Кровяночка
А это что?
Колбаска из печени с кровью.
А еще проще?
Котлетки свиные, рубленные с гречневой кашей.
Вот, это подойдет. Несите.
«Скушать сжаренной свининки после водки с пивом не в этом ли состоит истинный патриотизм?» подумал Веня. В соцсетях утверждали, что свинина укрепляет иммунитет. Правда, сами соцсети его при этом разрушали диалектика.
Отхлебнув еще пива, Турхельшнауб набрал телефон Сергеева: не заливать же горе в одиночку, в самом деле. Он не сомневался, что приятель примчится, как обычно, готовый прыгнуть в огонь и воду. А уж если звать Сергеева, то почему не пригласить и Белгруевича? Гриша был слишком осторожным и осмотрительным человеком, но чем черт не шутит. Белгруевич, как и Турхельшнауб, отмучился некогда пять с половиной лет в институте, а потом устроился протирать штаны в НИИ «КОРЯГА». Название НИИ было сложной аббревиатурой, смысл которой Веня забыл. Что-то насчет комплексного образования, русского языка и городского администрирования. Гриша был завзятым ипохондриком и занудой, но поддержать мужской разговор умел.