Однако пойти пришлось. Турхельшнаубу прозрачно намекнули, что начальство требует его присутствия. Якобы сам Витопластунский желает лично провести с ним беседу после корпоратива. И он пошел, сдерживая нервную дрожь, с перекошенным лицом. Простоял весь вечер в углу, щедро подбадривая себя марочным коньяком, благо последний лился рекой. Зайдя в туалет, он посмотрелся в зеркало, преувеличенно застеснялся своей внешности, после чего с горя нализался в хлам.
В кабинет шефа он вошел, что называется, «на бровях», но вошел твердо, переступая одеревеневшими ногами по ковру без посторонней помощи. Достижение, достойное продвижения по службе. Какая ирония судьбы: возможно, шеф вызвал его именно с целью сообщить ему о грядущем повышении. В последнее время за Турхельшнаубом числились два или три неподписанных документа, а именно в них был кровно заинтересован один акционер по фамилии Боговепрь, чиновник из министерства. Визировать этот документ было опасно, да и уровень ответственности был не его. Речь шла о банальном выводе активов куда-то на острова Вануату. А вот если Вениамина приподнять на ступеньку, тогда все встанет на свои места. Таков был расклад, к тому же он ранее выказал лояльность и одну стремную бумажку все же подмахнул. Поэтому теперь и валялась у него дома смятая повестка.
Он робко втиснулся в кабинет и увидел легендарного Боговепря, лысого господина, загорелого до черноты в круизах по тропическим морям. Из расстегнутого пиджака Боговепря торчало аккуратное круглое пузо, которое тот поглаживал маленькой жирной ручкой.
Здрасте. Вызывали?
Заходите, заходите, Вениамин, мы вас с нетерпением поджидаем.
Витопластунский плеснул подчиненному от барских щедрот полный пузатый бокал коньяку. Турхельшнауб послушно чокнулся и выпил залпом, перебарывая нервную дрожь. Дальнейших слов начальства он уже не слышал. Наступил провал памяти, чернота.
Очнулся он уже под утро, на подземной стоянке, на заднем сиденье собственного автомобиля. Очнулся и не поверил глазам: рядом с ним дышало жаром обнаженное влажное от пота тело, принадлежащее сотруднице подчиненного ему отдела, по имени Наталья Поперхон. Уши его тем временем, наряду со вздохами и стонами, ловили слова, которые женатый мужчина слышать не желает даже на пьяную голову:
Ко мне переедешь, дочку родим. Крохотную такую, будет бегать и кричать: «Папа, папа»
Ему хотелось самому кричать: «Мама, мама!» Обоняние портило дело больше всего: изо рта Поперхон разило как из бочки, причем каким-то сладким пойлом, что вливают в себя молодые, очень здоровые женщины на корпоративах. Картину запахов довершал приторный аромат духов в сочетании с едким духом секреций возбужденного тела. Трахать собственную сотрудницу он всегда считал это низкопробным инцестом. Его начало тошнить. Он попытался набрать воздуху в легкие и задержать дыхание, но не смог.
Оттолкнув партнершу, Вениамин открыл дверцу, вывалился из машины, добежал до темного угла и начал с облегчением выливать из себя накопившееся за ночь безобразие. Потом он вышел на улицу и принялся ловить такси, прикрывая голову перчатками от ледяного дождя. Очень хотелось отлить, но было негде. Плюнув, он полез к фонарному столбу через сугроб и провалился по колено в коричневую жижу. Вот, собственно, и все приключения. Ничего особенного. Незачем Капитолине было переживать.
Помучавшись вдоволь угрызениями совести и опустошив кастрюлю жирного куриного супа, он протрезвел и в ночь на воскресенье уснул здоровым и освежающим сном. Приснилось ему пророческое видение. Будто бы понедельник это демоническое чудовище на шкале времени был кем-то отменен. На стеклянной двери офиса банка, как это давно следовало сделать, повесили ржавый замок и табличку «Опечатано в связи с утратой доверия». Веня мчался на поезде, а впереди вырисовывались берег моря, закат и обнаженная всадница неописуемой красоты, мчавшаяся галопом на белом коне. Всадница была почти так же красива, как тетя Рива из Черкасс, в которую юный Веня навсегда влюбился в тринадцать лет.
Деменция Карловна
Разбудил его дверной звонок, заливавшийся соловьиными трелями. Турхельшнауб, наполовину парализованный сном, натянул тренировочные штаны, засунул ноги в резиновые шлепанцы и посмотрел на будильник: пять утра. Кряхтя, как старик, он поплелся открывать дверь.
В ваших трубах протечка! Вы нас затапливаете!
На пороге стояли две возмущенные соседки. Голос одной хрипел басовой трубой, а другая выпускала из бледных губ звуки флейты-пикколо.
Мы с двух часов ночи слушаем, как струи стекают. Безобразие!
В лицах визитерш он уловил едва заметное сходство. Одной на вид было лет под семьдесят, другой от силы сорок пять, как и ему. Мать и дочь, наверное, с нижнего этажа. У дочери жиры свисали складками, как у борца сумо. Махровый костюмчик розового цвета только подчеркивал полноту. «Вот ведь фыфра, подумал Веня, засадит кулаком в глаз, и свезут меня в морг». Старшая дама, напротив, была с виду безобидна: запущенная какая-то, иссушенная и затертая годами.
Не может быть, сказал он, зевая, у меня сухо. Если хотите, взглянем на трубы.
Он провел их в ванную и продемонстрировал сухие, аккуратные и чистые поверхности. Проверили туалет, открыли дверцу в стояк ничего подозрительного. Раз уж разбудили в такую рань, он решил спуститься к соседкам, чтобы оценить ущерб. Дамы не возражали, все гуськом пошли вниз по лестнице.
Своей ванной дамы, видимо, пользовались редко: на кафеле был заметен слой пыли. Никаких следов залива не наблюдалось. Он всмотрелся в лица соседок с удивлением.
Вот, видите, нас систематически подтапливает, настаивала басом младшая.
Ровно с двух часов ночи дежурим, добавила старшая.
Ничего я такого не вижу, промямлил он и решил уйти подобру-поздорову.
В прихожей Веня случайно скосил взгляд на боковую глухую стену. Там висела необычная картина. В черном звёздном небе плыли маленькие цветные шарики планет. Только сгруппированы они были необычно: не по кругу, а составляя сложный многоугольник. В центре сверкало лучами красное солнце, под ним, на одной оси, располагались бледная желтая луна и голубая Земля. Над Солнцем на той же оси были нанизаны неизвестная Вене девятая планета, а еще выше над ней Уран. Сатурн, Марс и Меркурий парили слева, а Нептун, Юпитер и Венера справа. А вокруг комплекса планет был изображен символический силуэт светящегося космической плазмой человека с расставленными в сторону руками.
Что у вас такое нарисовано? Спросил Веня.
Не обращайте внимания, это пустяки, ответила старшая соседка.
Картина притягивала взгляд против его воли. Как ни противны были в эту минуту соседки, он задержался и рассмотрел ее получше. Веня заметил, что у каждой планеты на картине обозначено второе название. Солнце называлось «Тиферет», Луна «Йесод», Земля «Малхут» и так далее. Эти названия упорно напомнили ему что-то. Он изучал каббалу на пятом курсе, потому что в их институте ввели модную тогда теологию. Но он отнесся к этому предмету небрежно, глубоко не полез, сдал зачет кое-как.
Вениамин, если вам любопытно, я вам поясню, сказала младшая дама, Перед вами дерево сфирот или «дерево жизни». Здесь изображены девять сфирот и не-сефира Даат. Каждая сефира означает небесный сосуд и свойство мироздания. Например, Тиферет символизирует красоту и любовь, а Йесод основание. Соседка показала пальцем на два центральных кружка. Малхут царство.
Гвура означает строгость и суд, она соответствует планете Марс, добавила старуха.