Откуда ты знаешь моё имя? Меня замуровали? я встала, опираясь о стену; было странно слышать гортанное наречие и видеть чужого мужчину рядом, но сил спорить не было, их вообще не было, и это тоже было странным.
Колдун усмехнулся:
В камне не слышен стук сердца; мне не нужно, чтобы тебя нашли раньше времени. И не питай иллюзий. У Князя нет намерения тебя отпускать, колдун улыбнулся еще шире, хотя взгляд его оставался жестким, цепким,
Гонцы уже повезли дары твоему отцу. Мой господин не хочет войны. И женится на тебе, как только привезут согласие, первый мой вопрос остался без ответа.
У нас спрашивают согласие у девушки, вспыхнула я,
А разве ты против, осклабился он, Будешь Княгиней, ярость придала мне сил. Я бросилась на него,
Верните меня домой! Колдун схватил меня за локти, прижимая:
Ты можешь выйти отсюда прямо сейчас, вместе со мной, привести себя в порядок, и занять покои княгини, приготовленные для тебя, звучало как насмешка,
Или продолжать свой бессмысленный бунт, сидя в этом каменном мешке и теряя силы, он наклонился к моему уху,
Ты чувствуешь, как камень пьёт твои силы, Дара? и отступил на шаг,
Выбор за тобой, я осела на пол, предпочтя солому покоям княгини.
Колдун развернулся к выходу, и уже делая шаг в проём, оглянулся:
Да, и не советую кричать или впадать в истерику, больше всего Тьма любит негативные эмоции. Тебя лишь выпьют быстрее, и камень вновь уехал в стену, закрывая проход за Колдуном, отрезая меня от мира.
Я оценила совет. Даже не совет, а эту внезапную странную откровенность. Может Колдун думал, что дети пустыни ничего не знают о чёрном камне? Или пытался меня запугать еще больше?
Я знала. Поэтому и не кричала, не звала на помощь, старалась держаться спокойно, не впуская в голову ни одну мысль, ни свою, ни чужую.
Когда мы ослаблены, больны, дезориентированы, наступает место для Неуверенности, которая тянет за собой Страх, а тот привлекает чудовищ Тьмы. Мы сами впускаем этих сущностей внутрь. Заворачиваем их в правдивую обёртку, и оживляем внутри себя, говорил отец, Тьме не нужна открытая дверь. Ей достаточно трещины, куда она сунет свое щупальце.
Думай хорошие мысли. Думай хорошие мысли, твердила я как мантру. Но хорошего не вспоминалось. Оставалось лишь не думать плохие.
Время тянулось как бархан в пустыне. Длинно и однообразно.
Почему иногда день пролетает птицей, а иногда час кажется нескончаемым?
Когда-то отец наказал меня, заставив носить воду овцам. С утра и до вечера. Тогда день тоже казался бесконечным. Плечи ныло, руки покрылись волдырями. И откуда у нас столько овец? злилась я. Хорошо, что он не заставил напоить всех животных вообще.
Теперь я понимала, что наказанием было правильным, но тогда оно казалось до нельзя обидным и унизительным,
Я самая важная в стане! От меня зависит то, что никто не умрёт от жажды! да что там от жажды, думала я, мои источники питают растения и наполняют купальни.
Почему ко мне не относятся согласно моим заслугам? и даже топнула ногой от возмущения.
Заслугам, прищурился отец, пусть будет, по-твоему. Сегодня ты сделаешь только одну маленькую часть из всего, чем так гордишься, напоишь овец. Своими руками. Из кувшина. Воду от поилок отведи. А вечером расскажешь мне, чем отличается Дар от заслуг.
Вечером врачеватель накладывал на мне ладони толченый стебель первоцвета и ругал отца за неправильные методы воспитания детей.
Но методы были правильными. Я на всю жизнь запомнила, что Дар, это то, что даётся свыше, и ничего общего с заслугами не имеет. Потому что заслуги, это то, что делаем мы своими руками.
Тем вечером за общим столом, впервые, в мою честь был произнесен тост об использованной мной возможности напоить животных. Мне было семь. И чувствовала я себя так, словно не было боли в руках и ломоты во всём теле, так, словно мне действительно предоставили возможность, а не дали наказание.
Впрочем, так и было. Отец учил в каждой неприятности видеть возможность.
Силы заканчивались. Я ждала солнца, чтобы напитаться Светом, но точно зная, что оно уже поднялось, по-прежнему не видела ни одного луча; света в каморке не становилось ни больше, ни меньше. Окно казалось нарисованным.
В следующий раз Колдун пришёл, когда сумерки начали сменяться темнотой; в его руках была корзина с фруктами и лепешками, кувшин с водой.
Милая строптивица, не соскучилась? Я пришёл с миром, черные глаза смотрели на меня испытующе,
Поверь, мы не злодеи. И если первоначальный план не выполняется, есть и запасные варианты, он сел рядом. Было неприятно находиться к нему так близко, да и еда выглядела возмутительно дразняще. От запаха свежего хлеба закружилась голова.
Я подумала, что выгляжу как драная степная кошка, у которой под пылью не виден цвет окраса. Моё самое нарядное платье напоминало грязную тряпку. Обереги и амулеты с меня сняли стражники князя. Волосы цвета спелой пшеницы, струившиеся вчера ниже пояса, сейчас были заплетены кое-как, и казались грязной паклей. Наверняка от меня воняло.
Но больше жажды, голода и отвращения к себе, меня мучали вопросы: добралась ли Лейла до стана? Смогла ли поднять тревогу? Почему за мной до сих пор не приехали?
Колдун протянул мне виноград,
Ждёшь воинов-освободителей? Забудь. Я написал твоему отцу, что у вас с Князем всё было сговорено заранее. Ты сама сбежала, он дернул уголком рта, к любимому.
Я возмущенно посмотрела на него,
Это неправда! Лейла подтвердит. Она видела, как меня похитили!
Колдун прищурился, цокнул языком,
Милая, милая Лейла! Но почему ты решила, что она вернулась домой? Её роль в этом спектакле была короткой, впрочем, как и её жизнь, он притворно вздохнул,
Всё закончилось для неё быстро. Впроче, если бы она не согласилась заманить тебя, то я бы нашёл другой способ.
Встретившись с ним взглядом, я четко, по слогам произнесла: Я ни-ког-да не стану женой Князя!
Мужчина посмотрел на меня серьёзно, Это твоё последнее слово? и протянул мне кувшин:
Попей! Не зачем себя так мучать. Жаль, что ты не передумала.
Я взяла кувшин, сглотнула пересохшим горлом и только начав пить, поняла, что он с жадностью следит за каждым моим глотком, не сводя взгляда с моих губ.
Какая же я дура! подумала вдруг, поняв, что вода начинает горчить, а Колдун, неотрывно глядя на меня делает пассы пальцами опущенной руки.
В ушах зазвенело. И падая, я почувствовала, как сильные руки подхватили меня. Колдун, развернувшись, сделал шаг к выходу.
Глава 3. Свадьба
Пришла в себя я ранним утром. За окном серело.
Вошла рабыня с умывальными принадлежностями. Мочка ее правого уха была разрезана, как и у всех рабов. Поклонившись и не поднимая глаз, она поставила все на столик в углу. Ощущение слабости никуда не делось. Мысли текли вяло. Комната, в которой я проснулась была богато убранной и казалась мне странной. Я никогда раньше не видела кроватей и это тоже казалось странным, лежать так высоко, как на постаменте. Дома мы спали на тюфяках.
Вошла вторая рабыня, в руках у неё было белое льняное платье, и сандалии. Девушки не смотрели мне в глаза. Боялись? У нас рабы так себя не вели.
Найденные или купленные, они по Закону получали свободу через год. Даже женщина, привезенная с войны, жила в доме воина год без притеснений. Ей брили голову, наносили хной знаки на лице, делая непривлекательной и запрещали трогать. Она учила язык, обычаи, и получала право войти в народ после повторного согласия воина не ней жениться и ее согласия стать частью племени. Того, кто не принимал Свет, сжирала внутренняя Тьма. Внутри стана выжить темным было невозможно. Сбежать тоже.
Разрез на ухе можно было увидеть лишь у стариков, которые предпочли рабство свободной жизни и в знак этого принимали метку. Отец говорил, что хотеть быть рабом, это грех. Тело человека лишь сосуд для души, принадлежащей Неназываемому. Невозможно вместо его управления принять власть Хозяина. Но были и те, кто вместо свободы выбирал сытое рабство. Свобода ведь могла быть и голодной.