Через несколько дней, в областной газете, появилось сообщение, что такого-то числа, при въезде под арку железнодорожного моста, недалеко от станции Кучурган, водитель автомашины «Жигули», не справился с управлением и совершил наезд на арочную основу моста. Водитель погиб на месте. По счастливой случайности, метрах в пятистах за ним, ехала милицейская машина. Милиция оцепила место происшествия, вытащили водителя из салона, вызвали скорую помощь, но было поздно, помощь не понадобилась. По заявлениям ехавших сзади милиционеров, перед подъездом к мосту, машина вдруг начала вилять по дороге, а потом ударилась в арку. Кроме водительского удостоверения, у водителя, жителя местного районного центра, при себе, больше ничего не было.
Так совпало, но еще через неделю, в заброшенном селе, где жил Григорий, случайно обнаружили тело деда Степана. В его же доме. Он отравился газом. Его обнаружила женщина, контролер по электроэнергии. По счастливой случайности -никто больше не пострадал. Степан, скорее всего, что-то готовил на газовой плите и, возможно, лег отдохнуть, может быть, даже уснул, плиту не выключил, а баллон был открытым, так и случилось несчастье объясняли районные следователи. А, нашедшая его женщина не пострадала, потому, что к моменту её появления, Степан уже несколько дней лежал на кровати отравленным, а весь газ из баллона давно вышел и развеялся, поэтому и последствий не было.
Глава четвертая
Теперь можно было и немного перекусить. Еще до начала официального рабочего дня, подошли два уважаемых заказчика, на примерку костюмов. Моня Моисеевич, уточнил с ними отдельные детали, пометил у себя, что необходимо доработать по мелочам, а когда заказчики ушли, решил позавтракать. Не стал переходить в дом, а сварил себе кофе в кабинете, приготовил бутерброды, открыл дверь, чтобы был виден вход в мастерскую, подумал, решился (слава Богу, теща-то в доме!), налил себе рюмочку хорошего Тираспольского коньяка, выпил и принялся за бутерброды. Мастерская у него имела чисто мужское направление, костюмы, брюки, куртки, рубашки, иногда даже головные уборы. Моня работал на правах кооператива, он- закройщик, а еще в коллективе -три женщины- швеи-мотористки. Кооператив перерос из подпольного цеха, в котором раньше днем только принимали заказы, а вечером, на том же государственном оборудовании, те заказы исполняли. Чтобы не было проблем с властью, отдельные, как правило, мелкие и недорогие заказы, исполнялись и днем, для проверяющих органов и отчетности. Теперь- «перестройка», свобода, кооперация входит в моду. Мастерская пользовалась заслуженным уважением в городе, выполняла заказы качественно, но её услугами могли пользоваться далеко не все желающие, так как, не всем заказы у Мони, были по карману.
Неделя начиналась довольно удачно. Вчера удалось отправить солидную партию высокопробного серебра. Вдоль черноморского побережья Кавказа, от Одессы, до Батуми, регулярно ходили пассажирские теплоходы, с «республиканскими» названиями: «Грузия», «Украина», «Молдавия», «Абхазия», «Аджария» и еще с целым рядом подобных имен. Ходили и как просто пассажирские, и как круизные, по кольцу -туда и обратно. На отдельных из них, у Мони были «свои» люди. Где директор ресторана, где шеф-повар или музыкант, а где и какой-нибудь, по номеру, помощник капитана, от первого до четвертого. Моня иногда пользовался их услугами по доставке чего-то нужного «там» или « здесь». Вот, к примеру, на той неделе, отправил партию серебра в Батуми, этот металл пойдет в Турцию, там его используют для различных украшений, своего качественного серебра у них не хватает. Почему в Батуми? Там раньше жила его тетя, сестра мамы, сегодня её уже нет, а в их доме, где, кстати, родилась и мама Мони, сегодня живет его двоюродный брат по матери, Артак. Отец у него был армянин, поэтому Артак считает себя армянином, а не евреем, по матери, и гордится этим. Он, помимо всего разного, имеет дело с валютой и дорогими металлами, в районе Колхиды. Ему Моня и отправил ту партию серебра.
А из Батуми в Турцию, металл перенесут местные ребята, с которыми работает Артак, для них переход советско-турецкой границы не есть проблема. Моня взял себе за правило, не хвататься за непонятное необъятное, не стремиться иметь сверх прибыли, чтобы блистать в обществе, а работать тихо, малозаметно, по одному главному направлению, небольшими партиями, но уверенно, надежно, гарантированно и постоянно, а главное не лезть в чужие дела и не путаться под ногами. Он хорошо помнил, как совсем в недавние времена, в Одессе, поступали с теми, кто хотел много и сразу. Как говорится многих уж нет, а еще многие находятся далече. Зачем?! Ему хватало того, что его окружало. Иногда он выходил за рамки дозволенного государственными нормами, но очень осторожно относился к соблюдению законов «по понятиям», по которым жило одесское «блатное» сообщество. Даже в недавнем случае с покупкой серебра; да, это был не его профиль, но с той партии, что была отправлена в Батуми, он не только неплохо «наварился» сам, но и дал заработать представителю городского «сообщества», тому самому посреднику, и, попутно, представителям Госавтоинспекции (именно они по его наводке, подстроили аварию племяннику деда Степана, ехали за ним следом и забрали себе деньги, которые тот получил за серебро). Причем, деньги, которые пошли милиционерам, были засчитаны в актив Мони, как взнос в городской воровской «общак».
Моня жевал бутерброд с замечательной одесской колбасой, запивая его коньяком, и так хорошо ему было с самого утра, может быть, и день сегодня выдастся удачным. Он налил в чашку кофе, подумал и решил добавить «до пары» еще рюмочку коньяка. Наполнив рюмку, потянулся к чашке с кофе и в это время, в кабинете потух свет. Кабинет был в дальнем углу мастерской, дневной свет из окон туда проникал слабо. Моня, чертыхаясь, поднялся пощелкал выключателем в кабинете, потом- в мастерской. Там свет горел, -значит у него, в кабинете, лампочка перегорела. Принес новую лампочку, посмотрел на абажур- высоко, даже со стремянки не достанешь. Поставил на стол табурет из мастерской, встал на стул, поднялся на стол и влез на табурет. Выкрутил старую лампочку, положил её в карман рабочего халата, поставил на место новую и слез с табурета. В это время из кармана халата выпадает сгоревшая лампочка, Моня непроизвольно пытается её подхватить, резко нагибается ипадает со стола на пол. Но не просто падает. Полой халата, он цепляется за письменный прибор, стоящий с передней стороны стола, и, падая, тоже сбрасывает его на пол. Повезло ему, что они с тем прибором, упали с разных сторон стола, если бы прибор упал на него, даже страшно подумать, что бы с ним (Моней) было.
Прибор был отлит из какого-то, на вид пористого черно-серого металла. Большое, сантиметров в тридцать в длину и высотой в мужскую ладонь, основание, сверху по краям- два небольших гнезда под чернильницы, ближе к середине- два невысоких прямоугольных пенала, для ручек и карандашей, а между ними, тоже отлитый в металле, крестьянский домик, покрытый снопами, посредине крыши дымоходная труба, из которой, ехидно улыбаясь, вылезает черт, держа в руках курительную трубку. Вся эта устрашающе-уродливая конструкция, сплошь черная, с отдельными серыми пятнами, у всех, кто на неё смотрел, ничего, кроме отвращения не вызывала. Но она стояла на этом столе, с тех пор, как Моня себя помнил, и, наверное, даже в те времена, когда за этим столом работал еще его дед, то есть -от царских, до нынешних «перестроечных» времен. Этот, страшный на вид, старинный письменный прибор, был довольно тяжелым, поэтому и сохранился до сих пор, пережив и царизм, и революции, и интервентов оккупантов, и даже всех жуликов и погромщиков. Благодаря всем своим отрицательным внешним качествам, при той же внешней ничтожной ценности, он за многие годы, так и не был никем ни уворован, ни забран или реквизирован, даже властью, а просто вызывающе стоял на этом столе, наверное, ждал своего часа.