Мне и одной хватит, гордо ответил я, и добавил отворачиваясь:
И вообще, я уже насмотрелся.
Она же просто задохнулась от смеха и никак не могла успокоиться.
Ты что, не знаешь, что у русалок рыбьи хвосты? шепнул мне подошедший Сивка.
Знаю, конечно, но у вас в Заповеднике чёрт ногу сломит! Попробуй, разберись, кто есть кто! Вдруг русалки ногами обзавелись.
Русалки как были с хвостами, так и остались с ними, фыркнула в ответ успокоившаяся девчонка. А я водяница! Внучка водяного.
И вредина с зелёной косой показала мне такой же зелёный язык. Я решил не обращать на неё внимания и занялся поисками куда-то закатившегося клубка.
Не это ли ищешь? ехидно сказала она.
Я глянул на неё только краешком глаза, нехотя, и тут же с воплем кинулся к Водянице:
Отдай!
Стой, где стоишь! властно так сказала она, вставая со своего валуна и замахиваясь клубком. Подойдёшь ещё на шаг я его рыбам на забаву кину!
Нет! Положи! тормозя и замирая на месте, опять закричат я
С чего это? хитро так прищурившись и поигрывая моим связным, спросила она. Что мне в руки попало, то моё! А хочешь назад вернуть, сослужи мне службу.
Ну вот, началось, безнадёжно сказал я.
Что началось? спросила водяница.
А то. Принеси мне то, сделай мне это. Что я, вас, девчонок, не знаю, что ли? Одни капризы на уме.
Не капризы у меня, а беда лютая! тихо, и грустно так, ответила водяница.
* * *
Все мои обиды на неё тут же испарились. Я думал, что мой клубок не туда меня завёл. А оказывается, всё правильно. Здесь нужна была помощь.
Что же у тебя произошло? спросил я.
Тут она махнула рукой на реку:
Сам смотри.
Река была спокойной и светлой. Неторопливо несла она свои воды куда-то вдаль, шумел прибрежный камыш, плескалась рыба.
Хорошая река, спокойная, ответил я.
А ты знаешь, как она называется?
Нет.
Молочная.
Что, та самая? удивился я.
Какая «та самая»? не поняла она.
Ну, которая с кисельными берегами.
Да она одна у нас тут такая! И молоко всегда было свежим и кисель такой вкусный, тягучий и сладкий.
А где же это всё теперь?
А это и есть беда, заплакала водяница. В мою реку волшебный ручей впадал. Он-то и делал её молочной. А теперь этот ручей почему-то пересох.
Я в очередной раз удивился девчачьей глупости.
В чём проблема-то? ответил я. Пошла бы по руслу ручья и узнала всё.
Так я же водяница!
Ну не высыхаешь же ты на берегу, как медуза? Сидишь вот, со мной разговариваешь. И, между прочим, мой клубок теребишь.
Ой, извини, спохватилась она и отдала клубок. Но тут же ехидно добавила:
Ты, видимо, совсем в дремучих местах живёшь, раз не знаешь, что водяница от своей речки отойти не может.
Как это так? Врёшь, наверное! сказал я, бережно выпуская клубок на травку. Самой возиться не охота, вот и выдумываешь.
Ничего я не выдумываю! Дед мой, водяной, из озера в озеро путешествует, даже к морю ходил. А я не могу! Как только отойду от своей речки, так сразу и стану маленьким кустиком мать-и-мачехи, или того хуже лужицей, в которой лягушки поселятся.
Я вопросительно посмотрел на мирно щепавшего травку Сивку. Тот, не отвлекаясь от любимого занятия, утвердительно кивнул головой. Всё так и есть, мол, как она говорит.
Так поможешь, или клубок получил и дальше отправишься? с надеждой в голосе спросила она.
Ладно, показывай, где там твой ручей, проворчал я.
Она обрадовано скакнула в воду, и к ней тот час подплыл большой сом. Водяница лихо забралась на его мокрую, скользкую спину, и рыбина поплыла против течения со скоростью пограничного крейсера. Я еле успел кое-как усесться на Сивку, и мы поскакали следом по берегу.
Не знаю, каким чудом я удержался на спине моего скакуна. Сивка увлёкся погоней и нёсся во весь опор. Меня же при этом жестоко трясло и подкидывало на его спине.
Стой! наконец взмолился я.
В чём дело? не тормозя спросил он. Мы же их уже почти догнали. Осталось ещё чуть-чуть!
Если это продлиться ещё хоть минуту, я больше никогда не смогу сидеть! закричал я.
К счастью, в этот момент сом остановился, и водяница соскочила с его спины на берег. Когда пони затормозил около девчонки, я еле сполз на землю и со стонами рухнул животом в траву.
Звать-то тебя как, бедолага? спросила водяница.
Рэм, сквозь зубы ответил я.
Очень приятно. А я Светлена. Что, так плохо? участливо спросила она.
Я только застонал в ответ.
А ты в реке искупайся. Вода прохладная, приятная. Вмиг полегчает.
Я обрадовано стащил через голову рубашку и уже хотел снять джинсы, но вовремя вспомнил, что на мне нет плавок. Я покраснел и сконфуженно ответил, что не хочу купаться и что мне уже лучше. Она же хихикнула и ответила, что может отвернуться. Вот же вредина! Чтобы сменить тему, я напомнил ей, что мы здесь не ради купания и что у меня и так времени мало. Светлена тут же стала серьёзной. Она встала и пошла к камышам, тянущимся от воды широкой лентой куда-то, к окутанному дымкой лесочку.
Вот русло, сказала она, раздвинув камыши.
Я замешкался и получил чувствительный толчок сзади, пониже спины. Вскрикнув, я вывалился на жёлтый песок с мелкой галькой и обернулся.
Извини, ответил Сивка, выныривая из камышей следом за мной, принюхиваясь. А чем это так противно пахнет?
Я тоже потянул носом и скривился. Запах был не сильным, но очень неприятным. Я вспомнил, что именно так пахнет давно прокисшее молоко, забытое в холодильнике.
Вообще-то, сказала водяница, я туда посылала уток да лебедей, но толку так и не добилась. Говорят, что там всё скисло, а почему не говорят. Понять не могут. Не хватает их птичьих мозгов.
А далеко отсюда исток? спросил я, морщась от запаха.
Нет. Пешком дойдёшь.
Я облегчённо выдохнул. Честное слово, тогда для меня снова садиться на Сивку было подобно смерти.
Сивка, конечно, пошёл со мной. Да я бы и не отважился без него куда-либо сунуться. Чем дальше по руслу от устья мы уходили, тем сильнее становился запах. Постепенно к нему примешался ещё какой-то, но столь же неприятный. Я достал из кармана заботливо сложенный мамой платочек и прижал его к носу, а пони то и дело недовольно фыркал. Клубок катился чуть впереди. Наконец мы пришли к месту, где поперёк ручья лежал старый огромный ствол какого-то дерева. Здесь запах был просто невыносимым. Клубок крутнулся около него и замер. Ствол был мне по грудь. Я забрался на него и аж присвистнул.
Что там? нетерпеливо хлеща себя хвостом, задрав голову, спросил пони.
Иди сюда и сам посмотри.
Лошади по деревьям не лазают, фыркнул в ответ он.
Зато я из обезьяньей породы! весело ответил я и, цепляясь за крепкие сучки, перебрался на берег.
Недовольный Сивка тоже выбрался из пересохшего русла и сунул любопытный нос за преграждающий путь ствол.
Вот это да! сказал он.
По ту сторону поваленного дерева образовалась большая запруда. Почти что такая же, какие строят у нас дома мальчишки. Вот только вместо воды было скисшее молоко. И ещё теперь стало ясно, откуда появился ещё один запах. Весь берег ручья был покрыт скользким и липким, забродившим киселём.
Мерзость какая! сдувая с глаз чёлку, сказал Сивка, потрогав его копытом. Скис ручей. Заболотился.
Из-за дерева? спросил я, уже зная ответ.
Конечно из-за него! ответил мне кто-то тонким голосом откуда-то из-под моих ног.
Я посмотрел вниз, но никого кроме маленького светло-зелёного лягушонка не увидел.
Ну, чего смотришь? задиристо сказал тот. Никогда лягушек не видел?
Видел, конечно, ответил я. А ты кто? Царевна-лягушка?
Вот ещё! квакнул он. Ты что, мальчика от девочки отличить не можешь?
А по вам, лягушкам, не видно. Ни бантиков, ни юбочек, ни брюк нет. И по причёске не поймёшь.
Вот квак дам тебе в глаз, сразу поймёшь, кто есть кто! разозлился лягушонок.
Кто? Ты? Малявка! тут же ответил я.
Маленький зелёный прыгун отвечать не стал, а со всего размаха плюхнулся в кефирную запруду и обрызгал меня с ног до головы.