Обыкновенно всех прибывших завораживали роскошное убранство и щекочущие небо крыши высоченных теремов. А выше всех них купол царского Салтанова дворца, увенчанный блестящим шпилем. Помимо непривычно высоких хором и оживленной сутолоки на широких улицах, Буян-град славился роскошными садами и сложной сетью подземных ходов, пронизывающих подбрюшье этого Города вечной весны.
«Уж не затаил ли на кого из наших верховных обиду Переплут[3]? Оттого мы и плывем так долго», подумалось княжне. Она знала, что конфликты богов, управляющих Буянским царством, могут отразиться на привычном ходе вещей, во всяком случае, так говорил отец. Никто из пассажиров и экипажа ладьи не мог точно знать, что именно было причиной замедления и кому из богов молиться, чтобы доплыть быстрее.
Почем эта будет? спросил у мясника невысокий пузатый прохожий, показывая пальцем на юную замарашку с испуганным взглядом, привязанную бечевкой за руки к опорной балке рыночного навеса. В волосах ее виднелись две ленты, белая и алая, впутанные в нечесаные кудри.
Лавочник, не глядя на посетителя, дорубил очередной кусок туши и проговорил:
Вам от покромки, пашины, лопатки?
Пузатый был явно из знатных: бархатный сюртук с трудом сходился на нем, величественно оттопыриваясь ниже груди. Он кашлянул в кулак, чтобы привлечь внимание продавца, и, дождавшись, когда тот наконец на него взглянул, кивнул в сторону девицы.
Значить, молочная заинтересовала? перейдя на заговорщицкий шепот, спросил купец.
Покупатель развел руками мол, что еще могло его привести на рынок в столь ранний час. Лавочник торопливо кинулся к корзине, вытащил из нее кусок берестянки и принялся выводить свинцовым карандашом неровные знаки. Вокруг привычно шумела толпа: ярмарка в Буяне бывала почти каждый день. В этой части рынка сутолоки не наблюдалось, гораздо больше люда вертелось у заморских купцов: рассматривали диковинные фрукты, экзотических птиц в витиеватых клетках да аккуратные рулоны тканей. Здесь же, в стороне от лишних взглядов, происходило самое интересное.
Да как ты смеешь? прозвучал резкий женский голос.
В то же мгновение записка оказалась в изящной руке, одетой в черную перчатку. Знатный покупатель попытался ее перехватить, но без толку. Раздосадованный промашкой, пузатый поднял недовольный взгляд на нарушительницу своего спокойствия.
Какого лешего? Из его уст чуть не вырвались крепкие слова, но он прикусил язык, рассматривая нахалку.
Его взору явилась демонически привлекательная женщина: облаченная в темные одежды, облегавшие изгибы ее ладного тела, она держалась очень свободно, почти надменно. Темно-каштановые волнистые пряди обрамляли ее вытянутое лицо, подчеркивая выразительные округлые скулы и оливкового оттенка глаза, густо подведенные сажей и смотревшие так жестко и строго, что покупателю пришлось отвести взгляд. Но любопытство заставило тут же вновь посмотреть на незнакомку, дабы убедиться, что ему не померещилась эта невероятной красоты женщина, и увериться, что за ее спиной правда торчат темные блестящие крылья, на которые он даже и не обратил внимания поначалу, вперившись взглядом в ее лицо.
Ты куда шла, туда и иди! огрызнулся торгаш, вытирая руки ветошью, будто хотел отмыться от запретной продажи.
Я как раз за целовальником[4] шла, чтобы о твоем нарушении рассказать! с недоброй улыбкой произнесла та и, погладив по щеке испуганную девушку, принялась выпутывать ленты из ее волос.
Ты о себе ему расскажи, блудница! сощурив глаза, прошипел продавец.
А эта чем провинилась? налегши на прилавок, шепотом спросил пузатый.
А вы, ваше вятшество, не знаете? Торговец изобразил удивление. Это ж Сирин, она за ту цену, что я за девку написал, вам разве что часок-другой даст ее любить.
Лик девы-птицы осветил почти звериный оскал. Она схватила с прилавка нож и обвела взглядом мужчин, остановив его на торговце.
Тебе я готова уступить в цене. Отдашь свою жалкую жизнь так и быть, стану с тобой ласковой на полчаса.
Одно мгновение! оживившись, пробормотал пузатый. Он перебрал пухлыми пальцами складки ткани под поясом и наконец извлек полную монет мошну. Я готов сделать значительно более выгодное предложение. Возьми, пересчитай.
Волоокий взгляд девы-птицы медленно переместился на знатного сударя. Черты ее смягчились, и голос приобрел почти елейные нотки:
Как благородно с вашей стороны. Она подхватила бархатный мешочек, довольно улыбнулась и добавила: Так беззаветно помочь юной девице. Она будет помнить вашу доброту до скончания дней! В тот же момент она перерезала веревку, соединявшую одно из бревен навеса с запястьями без пяти минут рабыни, шепнула ей: Беги и вложила в ладонь мешочек, полный монет.
Да какого Торговец дернулся вслед за девушкой, но в одно мгновение передумал и остановил поток бранной речи, заметив целовальника, подошедшего прямо к лавке.
Неспокойно тут? Нахмурив пушистые брови, целовальник рассматривал лица покупателя, продавца и Сирин. Говорят, девку тут с лентами бело-красными заприметили. Не видели, не торгует ли кто живым товаром?
Никто, уважаемый, пробурчал лавочник, зло зыркнув на деву-птицу. Только свежезарезанным!
Рассветное солнце спряталось за синеву туч, и княжна вспомнила причитания своей служанки Добродеи, сетовавшей, что госпожа ничего не ела с самого утра. Присев рядом с прислужницей, девица не стала сопротивляться проявлениям заботы, покорно согласившись на пироги из походной бочки.
Моряки рассказали, что там, в Элладе, такой сыр делают, который месяцами не портится! И головки его только за золотые купить можно. Я им и ответила, что моей царевне надобно отведать, чтобы знать, что за сыр такой; они мне и дали кусочек. Желаете, сударыня?
Княжна подняла глаза на камушек серо-желтого цвета, лежащий на серебряном блюдце, и с недоумением посмотрела на Добродею. «Теперь ясна причина смрада», чуть было не произнесла она. Что же, придется пробовать обижать Добродею никак не хотелось. Княжна отломила кусочек, практически крошку, сыра и, не сводя со служанки глаз, положила на язык. Чтобы раскусить сыр, потребовалось значительное усилие. Княжна зажмурилась и прислушалась к своим впечатлениям. К ее удивлению, за резким запахом скрывался удивительно нежный, чистый вкус, покалывающий где-то в середине языка.
Потеха, а не еда! Как они его делают? Никогда не ела ничего подобного. Удивительно.
Добродея довольно хмыкнула и отвернулась, чтобы достать пироги. Какая удача порадовать свою хозяйку, пусть и таким пустяком.
Княжна боролась с желанием моментально проглотить оставшийся ломоть сыра. Отец называл ее самой нетерпеливой из вятших дев настолько она казалась ему неспособной сдерживать свои хотения. Несмотря на всю строгость, он очень любил свою единственную дочь. Северный князь Велимир слыл сюзереном суровым, но справедливым. Не было ни души в Новоградском княжестве, которая бы его не опасалась. Это было объяснимо: кругом враги. С севера вечные бунты непослушных каторжников, с которыми не справлялась Малахитница. Медной горы хозяйка вечно занята ухажерами настолько, что до всего остального ей дела нет. На западе жестокие норды, притворяющиеся, будто не знают установленных после кровопролитной Общеземельной войны правил мирного жития народов. Да и свой люд покорным нравом не отличался приходилось предугадывать малейшие волнения и жестко пресекать их.
Мила не была исключением. Отец вселял в нее трепет одним своим видом. Впрочем, так было не всегда. До восьми лет княжна росла совершенно беззаботной девочкой, не ведающей ничего о жестокости. Батенька часто сажал ее на колени и гладил по мягким белым волосам. Почему-то ей казалось, что Велимир так же ласков со всеми своими подданными, разве что не гладит их по голове. Все переменилось одним вечером. Мила дружила с Чеславом сыном княжеского рода, приближенного к сюзерену Северных земель. Они часто проводили время вместе, обучались грамоте, играли общими игрушками и были не разлей вода. Однажды мальчуган предложил ей игру: забраться на стену крепости и бросать кусочки еды, чтобы приманить диких птиц. Они весело перекидывали через деревянные бойницы куски хлеба, оставшегося от царской трапезы, и наблюдали за крылатыми, почуявшими запах угощения. В один момент прилетевших голубей и сорок распугала семья голодных лисиц. Впрочем, не все пернатые заметили хищников, и одна из птиц стала добычей рыжей гостьи. Ее сизое оперение разлеталось в зубах прыткой лисы. Мила ахнуть не успела, как Чеслав приволок на стену блюдо с остатками жаркого и принялся выбрасывать жирные куски мяса. Лисиц прогнали волки, жадно рыщущие в поисках наживы. Юная княжна пыталась остановить друга, но мальчишка вошел в раж и не обращал внимания на ее призывы. Ее тоненький голосок был прерван звуком выстрела. Дети выглянули в бойницу, и им открылась леденящая кровь картина: один из серых разбойников жалобно выл, волоча подбитую лапу, пытаясь скрыться от крестьян в ближайшем лесу. Второй выстрел остановил его мучения. Волк замертво пал. Мила вцепилась в рукав друга и стала умолять его уйти, чтобы их не раскрыли, но тот лишь прошептал: