— Что такое, Леонид Карлович? — деловито спросила Белоярова.
«Нет, вряд ли они целовались, — снова подумала Люся. — Слишком уж быстро она пришла в себя». Если бы ее кто‑нибудь поцеловал, да еще на рабочем месте, она улетела бы к звездам и вернулась дня через два. Впрочем, Белоярова — не она. Белоярова — жесткая, но очень естественная. Люся ей завидовала. Не тому, что у нее фантастическая фигура, яркое лицо, короткие и густые красивые волосы. А вот именно этой врожденной грации и внутренней свободе, которая или есть, или нет. Люся не была дурочкой и понимала, что ей никогда не стать похожей на свою начальницу.
— Что такое?! — переспросил Полусветов. Он отдувался, как закипающий чайник, и слова снарядами вылетали у него изо рта. — Вандалы ворвались в мой кабинет! Разбили мою чашку! Ее подарили мне четверть века назад, я привык к ней! Я не смогу без нее! Разбили вдребезги! Кто‑то прокрался и…
Белоярова озадаченно потерла переносицу и переступила с ноги на ногу. Кажется, она все еще была в замешательстве. Клебовников между тем бросил быстрый взгляд на Люсю Антипову, которая болталась где‑то позади Полусветова, и сразу все понял. Виду секретарши был ужасный. Именно с таким выражением лица драматические актрисы падают в обморок, сотрясая подмостки.
Клебовников не удержался и хмыкнул. Люсю Антипову следовало спасать. Против Полусветова она не выстоит, «чашечная буря» способна перевернуть и потопить утлое суденышко ее самоуважения.
— Слушай, Леонид Карлович, — сказал он, изобразив раскаянье и замешательство. Для пущего эффекта он даже потер затылок. — Ты уж прости, но это не вандалы. Это я. Зашел я, понимаешь, к тебе в кабинет, тут телефон зазвонил. А чашка твоя на краю стола стояла. Опасно так стояла. Ну, рукой я махнул, она возьми и…
— Именно так самое страшное и случается, — неожиданно вмешалась Белоярова. — Ты ни о чем таком не подозреваешь. А потом делаешь один неосторожный шаг — и все, ничего не поправить.
— Так чего ж ты. Даже осколки не собрал! — Грудь Полусветова все еще бурно вздымалась, однако с лица схлынула нехорошая бледность, и оно покрылось нежно‑розовыми пятнами. — Ушел, все бросил… Я думал — вандалы!
— Меня срочно на переговоры вызвали, Лень, — продолжал оправдываться Клебовников, тревожно поглядывая на Люсю Антипову.
Сообразив, что заместитель главной обо всем догадался и теперь ее выгораживает, она пришла в такое волнение, что едва не вылезла из своей дурацкой кофты. Ломая руки и кусая губы, она стояла позади Полусветова, готовая сейчас же выйти вперед, признаться во всем и тут же отправиться на казнь.
Она вообще была девушкой особенной, не из этой жизни. Когда Клебовников увидел ее в первый раз, он даже опешил. Глаза бескорыстные и серьезные, как у щенка, притащившего палку. Именно такие дурочки без колебаний углубляются в темный лес, чтобы угостить бабушку пирожками. Что с этим можно поделать, Клебовников не знал. Зато он знал твердо, что не сегодня, так завтра кто‑нибудь обломает ей крылья. И тогда она или повзрослеет и окрепнет, или совсем пропадет. Клебовникову было жалко, чтобы она пропала.
Стараясь как‑то подбодрить Люсю, он улучил момент и заговорщически подмигнул ей. Она несколько раз судорожно вздохнула, после чего зажала рот рукой и бросилась вон из приемной.
— Что это с ней? — спросила Белоярова, изумленно наблюдая за бегством собственной секретарши. — Она сегодня очень странная.
— Сегодня все очень странные, — сердито ответил на это Полусветов.
Негодование боролось в нем со справедливостью. Вымещать на Клебовникове свою досаду было глупо, да и не с руки.
Люся тем временем неслась к туалету. Ей необходимо было уединиться и выплакать те чувства, которые затопили ее душу. Благодарность к Клебовникову и одновременно жгучий стыд за свой поступок. Конечно, нельзя было позволять ему брать на себя разбитую чашку, но это было так… сладко: сначала испугаться, а потом вдруг совершенно неожиданно оказаться в безопасности. Она никак не могла проглотить комок, застрявший в горле, поэтому спряталась в кабинке, за неимением носового платка оторвала клочок туалетной бумаги и уткнулась в него носом.
Однако поплакать ей не дали. Наружняя дверь открылась, стукнув о стену, и по кафельному полу заклацали шпильки. В редакции практически все женщины ходили на высоких каблуках, и было непонятно, кто вошел. Люся закусила губу, чтобы не всхлипывать. Однако шпильки не двинулись в соседнюю кабинку, они замерли на месте. Почти тут же дверь хлопнула снова, и раздался голос уборщицы Зинаиды: