Было так. Макаров стрелял, красуясь перед Тоней. Инвестор с Дерябиным стояли в стороне, под навесом, у стола с напитками, расслабленные, разморенные солнцем и алкоголем, о чем-то беседовали. Петя, свернув с тропинки, шел к месту, неторопливо, нетвердо пересекая поляну. Тоня обернулась, заметила его и, кажется, не смутилась, что ее застали врасплох, хорошо. «Хочешь пострелять?» спросила. Макаров бело лыбится, футболка тоже белая, весь сияет, готов научить целиться: «Смелее, Петенька, дистанция до мишени детская, любой попадет, не сложнее, чем сайтики верстать». Кое-как отшутился посмеялись. Тоня больше не злится, глаза теплые, улыбка. Пойдем? Пойдем.
Петя был почти уверен, что его не оскорбили ни дурацкий подкол Макарова в присутствии Тони, ни обыкновенное, привычное его позерство. Тоня Тонечка, нежная, хорошая, взяла Петю за руку и увела прочь. Сквозь шелестящую рощицу, в которой резвилось крапчатое солнце, они пошли на озеро. Плюхнулись в качающийся катамаран, а дальше: лаковый блеск воды, голые коленки, родинка на круглом плече, волосы взвились паутинками. Взви-лись. Взви взви взви так летят стрелы, перед тем, как плотно войти в и-зо-ло-но-ву-ю (объяснил Макаров) мишень. Взви и Пети больше нет. Он упадет (или падет?) навзничь, а Тоня заплачет навзрыд. Господи, какая пошлость навзрыд. Просто заплачет. Будет так: подбегает, волосы паутинками, бледная, руки дрожат, наклоняется, трясет Петю за плечи, плачет Макаров стоит в стороне, на него никто не смотрит, он жалкий, покинутый, проклятый. «Пишите по собственному», как подачку бросит в его согбенную спину инвестор. И вот тут Тоня зарыдает. Бедная, родная Тонечка Взви и все кончено.
Вам вызвать такси? Спасибо, я пешком Понимающе кивнул глаза живые, умные
Петя не поедет в Киров, он пойдет домой, там теплая, нежная ждет, волнуется. Он все ей расскажет, и она что-нибудь придумает, возьмет за руку, как тогда, а он уткнется в плечо, поцелует родинку. Ведь любой день это не сегодня. Это еще не сегодня.
Петя отлепился от жаркой, плавящейся барной стойки и вышел на улицу. Умылся прохладой. С неба сыпалась колкая морось (эта погода любая?), но Пете было душно, и он не стал застегивать куртку. Он был умиротворенно пьян. Дуэль, Макаров, свист летящих стрел это все не сегодня. А завтра может прийти ответ: ошибка. Никакого оскорбления не было, Макарова Петя просто не любит. Петя любит Тоню. То-ню. То-неч-ку. На-че-ку. Он будет начеку, а там придет ответ: ошибка
Благодушный, успокоенный, одухотворенный причастностью к красивому драматическому событию, которое (ради всего святого!) не произойдет, он вошел в подъезд. Подгоняемый желанием скорее увидеть Тоню, поделиться, все рассказать, пока пьян и не передумал, быстро, широко переступая через несколько ступенек сразу, поднялся по лестнице. Возле двери почувствовал сладкий запах выпечки. Тонечка ждет, пирог испекла подумал растроганно. К черту Макарова: потом, все потом
Войдя в квартиру, он услышал шум воды в ванной: Тоня в душе, моется. Включил в прихожей свет вот они, перчаточки, лежат себе, новенькие, теплые, хрустящие. Петя надел на замерзшую руку перчатку, покрутил кистью, сжал-разжал кулак, пошел на кухню. Там было светло, и он сразу увидел на столе: блюдо с разрезанным на куски брусничным пирогом, без четвертушки, любимую свою чашку с чьим-то недопитым чаем, початую бутылку вина, два пустых грязных бокала. Петя качнулся, отступил назад, потом замер, словно забыв, как двигаться, и не зная, что делать дальше.
На фоне пирога всплыла фотография из его Инстаграма: много контраста, фильтр джуно, «Ты мне половину лба обрезал!», хэштег «моя_тоня». Петя вспомнил корпоратив, озеро, родинку и лайк. Он обреченно снял перчатку. На диване, облокотившись о мягкую подушку, которую прошлой осенью Петя купил в Икее, чтобы обустроить для Тони квартиру, сидел, сконфуженно и нервно улыбаясь, инвестор. Перчатка, отскочив, приземлилась в ярко-красный центр пирога. Хотя это и было лишним: нейроуловители сейчас работают очень точно.
Алексей
Он открыл дверь и жестом предложил мне войти в его дом первым. В квартире горел свет и пахло пирогами. Очень хорошо пахло. Уютно. Я совсем забыл этот запах. В тех местах, куда мы ходили с Ирой, пахло или парфюмерией, или индийскими благовониями, или ничем. Запаха домашней еды (подгоревшая яичница, которую я готовил по утрам, не в счет), а тем более выпечки, я не слышал уже много лет. Наверное, с детства.
Пекла не мама, бабушка. В деревне я проводил каждые летние каникулы, лет до тринадцати. Иногда на ужин бабушка делала нам с дедом пирожки. Это всегда было событием пирожки были очень вкусные, с картошкой, капустой, мясом, и их можно было есть до отвала. А начиналось все с большой зеленой кастрюли, накрытой полотенцем, которая появлялась на кухонной табуретке еще с утра, в ней «подходило» тесто. Я топтался вокруг этой кастрюли, как вокруг новогодней елки, и с нетерпением ждал ужина.
А у нас на ужин пицца! в кухонном проеме появилась высокая улыбающаяся женщина с маленьким ртом и блестящими глазами. Она была в шортах и заляпанном переднике. Ее голые руки были перепачканы мукой. Я немного смутился.
Это моя Аня, я предупредил ее о тебе, сказал Антон. Я уже разулся и был готов куда-то идти, но в нерешительности стоял, как всегда бывает, когда оказываешься где-то впервые. Пойдем на кухню.
Кухня была довольно просторная и очень живая. Она была заставлена всякими вещичками и посудой: на открытых полках стояли разноцветные банки, тарелки, чашки и миски, стеклянные бокалы, пустые бутылки из-под вина, фотографии в рамках (Ира сказала бы это так старомодно!), какие-то сувениры; на стенах висели постеры и пришпиленные цветными кнопками блокнотные листки с рецептами; на подоконнике валялись журналы, газеты, исписанные тетрадные листы, какие-то счета и, кажется, ноты. Посередине массивно возвышался круглый голубой, присыпанный мукой стол, на котором был раскатан большой кусок теста; вокруг стола несколько голубых же стульев с высокими резными спинками, у окна цветастый диванчик. Плита и стеклянная дверца духовки были запачканы свежими брызгами жира и уже подсохшими остатками какой-то еды; пестрый кафель над раковиной и плитой тоже кое-где блестел желтоватым жирком: на этой кухне много и часто готовили и, судя по запаху, которым встретил меня этот дом, вкусно ели.
Наша с Ирой кухня была стерильна: мы ели в основном то, что приносили безымянные курьеры из службы доставки. А по выходным мы ходили в кафе. После таких ужинов не оставалось никаких следов. Как и от тех фильмов, на которые водила меня жена. Кажется, в моей жизни была только пустота, сияющая чистотой кухонной керамики и белизной дна картонной коробки из-под попкорна.
Вы ведь поможете мне? Вообще я почти все успела, осталось кое-что нарезать. Антон написал мне, что придет с тобой, и я поняла, что нужна еще одна пицца, она что-то еще говорила, сперва споласкивая под краном ладони, потом деревянную доску, шампиньоны и какую-то зелень. Ее руки были усыпаны веснушками.
Антон ловко нарезал помидоры, наклонившись над круглым столом, а мне сказал ждать, когда Аня мне тоже что-нибудь даст.
Держи, она протянула мне пучок зелени и посмотрела на меня, кажется, с любопытством.
Глаза у нее голубые и родинка возле правого, а в уголках мелкие морщинки. Наверное, она часто улыбается. Я представил, как мы смотрим какой-нибудь фильм, сидя на моем диване: я её обнимаю, а она улыбается, отчего морщинок у глаз становится больше, а она красивее
У нас жарко. Сейчас окно открою, а то я тут со своей духовкой
Я молча взял доску и уткнулся куда-то в стол: