Пил папа редко, но метко, причем меня до сих пор поражает, сколько алкоголя он вливал в себя за один раз. Так, например, гуляя однажды с экипажем на даче, они выпили за вечер ящик водки на четверых. Оказалось мало, и папа послал племянника в магазин еще за половиной ящика.
Иногда я играл с пьяными папиными друзьями, как с игрушками. Одного такого друга, заснувшего сидя у нас в коридоре, я сначала валял, как неваляшку, затем посыпал мукой и полил растительным маслом.
На утро он охренел, увидев, во что превратилась его форма. Мама меня не сдала.
Ты таким уже пришел, заявила она ему.
Папа нередко говорил маме:
У тебя, что ни подруга, то блядь. Одна из таких подруг, Валентина Ивановна, работала кем-то на заводе «Пластмасс», одновременно выполняя функции любовницы директора. На заводе у нее был статус именно любовницы, что давало ей возможность командовать там чуть ли не всеми. Она была замужем за бывшим фронтовым разведчиком. Папа уважал ее мужа и весьма неодобрительно относился к ее связи с директором завода, поэтому при каждом удобном случае жестко подкалывал ее по этому поводу.
Как-то раз, когда она стояла утром на автобусной остановке, папа шел с псом по другой стороне улицы. Увидев Валентину Ивановну, он закричал на всю округу:
Валя, ты пизду подмыла?
Растерявшись, она поспешила спрятаться за остановкой, стараясь делать вид, что папа кричит не ей. Видя это, он перешел через дорогу, подошел к ней и так, чтобы всем было слышно, сказал:
Я к тебе обращаюсь, ты пизду подмыла?
В другой раз папа вспомнил о ней, когда пил у нас с экипажем.
Срочно приходи. Томке плохо, твоя помощь нужна, сообщил он ей по телефону.
Валентина Ивановна жила в соседнем доме. Услышав такое, она примчалась буквально через минуту, даже дверь в квартиру забыла закрыть. Не дав ей опомниться, папа взял ее за шкирку и затащил на кухню.
Это подруга моей жены, блядь. Прошу любить и жаловать, представил он ее экипажу.
А чтобы она не сбежала, привязал к входной двери пса. Так до утра, пока папа не протрезвел, она просидела на кухне.
Мама входила в круг уважаемых людей города. Поэтому их с папой пригласил к себе на юбилей Борис Константинович, тогда он был главным врачом аксайской больницы. Другими гостями были зав отделениями больницы, директор нашего самого большого завода, первый секретарь райкома партии и так далее.
Несмотря на то, что папа клятвенно пообещал маме не пить, он основательно загрузился, и когда подошла его очередь говорить тост, выдал примерно следующую речь:
Борис Константинович, я тебя уважаю. Ты здесь, он обвел приглашенных рукой, один человек. Остальные все так, поебень.
После этих слов в ресторане стало тихо. Затем начала возмущаться первый секретарь райкома партии. Папа посмотрел на нее в упор и выдал:
Да ты кто здесь вообще такая? Ты, крокодил в юбке? Тебя верблюд за пуд колючек ебать не станет, а ты еще рот открываешь
Папу тут же вывели из ресторана и отправили домой. Надо отдать должное секретарю, папе за его речь не было ничего, а неприятности могли быть большими. Шутка ли, в разгар большевизма так оскорблять первого секретаря райкома.
А это случилось на медкомиссии перед вылетом:
Незадолго до нее папа делал машину. Мазут полностью не отмылся, и на руках остались следы. Одна из медсестер, еще незнакомая с папой, решила его за это отчитать.
Командир, а как вы с такими руками собираетесь садиться за штурвал? строго спросила она
Мадам, тут же ответил он, вы меня с кем-то путаете. Вот если бы я был гинекологом и лез такими руками вам в пизду
Она в слезы, жаловаться. Папу тогда на собрании разбирали. Смеялись все.
Одно время главным врачом облтубдиспансера был Григорий Абрамович, ветеран войны, толковый врач и просто хороший человек. Когда ему стукнуло 70, папа пришел его поздравить. Посидели, выпили, поговорили. Вышли из кабинета. Увидев в приемной посетителей, Григорий Абрамович приказал командирским голосом:
Встать! Смирно!
Все вскочили, построились.
По порядку рассчитайся.
Когда они начали рассчитываться, в разговор вступил папа.
Вольно, сказал он, это была учебная тревога.
Папин радист любил похвастался, что когда он летал на пассажирских самолетах, с ним летали различные знаменитости вроде Кобзона или Магомаева. Однажды в московском аэропорту папа зашел в туалет. Сделал свое дело и мимоходом заглянул через верх в соседнюю, кабинку. Там сидел маршал авиации. Не долго думая, папа снова сел на унитаз и стал ждать. Когда зашел знакомый летчик, папа, не покидая своей кабинки, попросил:
Зови радиста скорее.
Привели радиста. Тот начал спрашивать, что случилось.
Жди, сказал папа.
Так они и ждали, пока маршал не закончил свое дело и не вышел из сортира.
После этого, как только радист начинал хвастать, его сразу же обрывали:
Командир с самим маршалом авиации срал.
Не знаю как сейчас, а раньше в школе писали по «Грозе» Островского сочинение на тему: «Катерина луч света в темном царстве». Когда Коле задали его писать, папа пришел в школу и заявил учительнице:
Я запрещаю моему сыну писать это сочинение, потому что никакая она не луч света, а самая настоящая блядь.
Как и все нормальные люди, летчики не любят стирать носки. Поэтому в командировках они занашивали носки до стоячего состояния, а после выбрасывали. Коллекцию использованных носков с прочим мусором они нередко запирали в камере хранения аэровокзала. Срок действия ячейки был около 2 недель. Если за это время хозяин не забирал из нее вещи, для вскрытия просроченной ячейки создавалась специальная комиссия во главе с начальником аэропорта и прочими ответственными лицами. Однажды кто-то кроме носков оставил в ячейке надкушенный кусок колбасы, и когда оттуда пахнуло на комиссию, особо впечатлительную даму стошнило на месте.
Когда надо мной нависла угроза службы в армии, родители, будучи людьми адекватными, задумались, как меня от этого дела отмазать. Решение им пришло в голову более чем неожиданное: Они надумали отправить меня в военное училище, а там уже найти способ списать на гражданку. В училище я не проходил по зрению, зато срочной службе мое зрение не мешало. Чтобы поговорить обо мне в правильной обстановке родители пригласили курировавшего эти вопросы подполковника с женой к нам на дачу. Кроме них приехал кто-то из летчиков и пришел паромщик Иван. Будучи по совместительству браконьером, он принес на уху рыбу.
Напились они до того, что подполковник выпал в осадок за столом. Его жена встала посреди кухни, расставила ноги на ширину плеч, обоссалась и села на шпагат прямо в лужу. Ее сознание отправилось искать мужа в просторах нирваны.
Дальше вообще началось: жена подполковника лежит. Паромщик бегает вокруг нее и причитает:
Люди, помогите, мне обязательно нужно ее трахнуть!
Ему говорят:
Так она ж в отключке.
Он кричит:
Да мне похрену. У меня все равно уже не стоит!
Потом он пристал к маме:
Ты же врач, сделай мне укол, чтобы встал.
Утром, когда мама им рассказала, что они вытворяли, папа изрек:
Да брось ты ерунду говорить. Ты все выдумываешь.
Возможно, я бы стал офицером, но по пьяни подполковник потерял мое личное дело. Спасибо ему за это огромное.
Соскучившись по земле, после покупки дома в Старочеркасске папа стал настоящим плантатором. 8 соток ему было мало, поэтому он прихватил еще 6 перед домом, передвинув забор, и взял в аренду пару огородов на другом конце Старочеркасска. В качестве негров он использовал маму и уродственников. При этом и сам трудился, как проклятый. Приехав на дачу, они становились раком в огороде и пахали там до изнеможения.
Зато у нас был полный порядок. Ни травиночки, гордо заявляла мне мама в ответ на мое «а нафига вам это было нужно?».