Спустя несколько недель мы узнали, что наш бывший товарищ был уже неоднократно замечен в компании той женщины из рюмочной. Я помню, как в тот момент во мне смешались желание посмеяться над ним и брезгливость в отношении всей этой ситуации. Я не мог поверить, что, по сути, такой же парень, как и я, может пойти на это. Спустя годы я его встретил и у нас состоялся разговор. Я его тогда спросил, ради чего он этим занимался, стараясь при этом его не задеть, а просто откровенно полюбопытствовал. Он таинственно улыбнулся и сказал, что мне не понять тех чувств, которые он тогда испытывал, и того, какой женщиной на самом деле была эта бомжиха. Потом он еще с насмешкой спросил, не девственник ли я до сих пор, и в свои двадцать лет я сильно смутился от этого вопроса, ведь я действительно им был. Было странно, ведь это он мутил с этой старой немытой бабой и это над ним смеялся весь район, но дураком в итоге почувствовал себя я. Сейчас, правда, все это кажется смешным. Парнишка гордился тем, что трахнул вышедшую в тираж шлюху, при этом еще и влюбился в нее, а вот быть девственником в двадцать лет это абсолютно нормально, нужно только сохранять достоинство и не ныть. Тем не менее тогда у нас все было перевернуто с ног на голову, достоинство еще не нажили, сохранять было нечего, а вот возможность похвастаться случившимся сексом приходилась очень кстати.
В общем, всякое бывало. Конечно, отчасти такое поведение можно списать на возраст, но я убежден, что город, его типичные провинциальные нравы и угнетающие перспективы жизни тут сыграли не меньшую роль. Мы постоянно натыкались на взрослых, которые были ничуть не цивилизованнее нас, и при этом они были чьими-то родителями, кого-то воспитывали. Это был замкнутый круг насилия и унижения, и однажды что-то во мне взбунтовалось. Я решил перестать общаться с теми парнями и ходить тусоваться в этот дом. Все те люди были мне чужими, часто даже враждебными, да и с бомжихами знакомиться у меня желания не было. В общем, оттолкнулся я от этого дна, начал усердно учиться, начал заниматься музыкой, получил высшее образование, поработал пару лет на заводе и уехал в Санкт-Петербург.
Так, на часах двадцать сорок, сейчас начнется. Я поднялся в лифте на двенадцатый этаж, ощущая легкое волнение, хотя в целом был настроен скептически. Все-таки привычная реальность довольно твердо управляет моими эмоциями, по крайней мере в трезвой голове. По-настоящему поверить во что-то запредельное так просто не получается, я уже не ребенок. Хотя верил ведь в то, что могу стать знаменитым музыкантом.
С балкона открывался довольно неплохой вид на город. Для Череповца двенадцатый этаж это высоко, можно легко разглядеть край города. Я еще раз вспомнил все то, что здесь происходило, но уже как будто в перемотке: всех тех глупых, жестоких и отчаянных подростков и все те трагикомичные ситуации. Они не выбирали такими быть и ничего не должны этому миру, от которого не получили ничего хорошего, и можно только надеяться, что, повзрослев, они стали более достойными людьми.
Так. Ну, вот и все. Тот самый момент настал. Я затаил дыхание, и по спине побежали мурашки.
Я стоял с нарастающим разочарованием минут десять, пока не признался сам себе, что ждать тут уже нечего. Что ж, впрочем, следовало ожидать. На что я вообще рассчитывал и что это был за пацанчик в поезде? Ничего не понимаю, но сильно напрягает зудящее чувство незавершенности от всей этой истории.
Кто-то завопил из окна соседнего дома типичное поведение пьяного быдла. Насколько я помню, здесь вообще народ любит поорать, напомнить о себе, бросить вызов. С одной стороны, это наглость, с другой крик о помощи, ведь этим людям просто одиноко. Хотя в этот раз прозвучало как-то даже жутко, будто режут кого-то.
Вдруг послышались шаги, дверь на балкон открылась, и ко мне вышел невысокий, но довольно широкий паренек лет семнадцати на вид. Он сурово осмотрел меня с ног до головы и спросил:
Ты-ы из какой ква-артиры? его голос звучал угрожающе, но с каким-то странным натяжением, как у глухого.
Ну приехали, сейчас меня будет унижать какой-то щегол. Я теряюсь в своих мыслях, почему-то страшно отвечать, что я не отсюда, но и врать тоже страшно, уж больно паренек крепкий и хмурый.
Да так, просто зашел на город посмотреть, нерешительно промямлил я.
Да-ак, а че те-е из своего до-ома не видно, что ли, блять? с нарастающей агрессией продолжал он.
Вот оно, о чем я совсем забыл в Петербурге. Для этого парня такое поведение было естественным, он быковал на автопилоте, потому что понял, что я ему не угроза. И его странная манера речи только добавляла мне нервозности, ведь он говорил, как не совсем адекватный человек, а значит, человек опасный.
Ну у меня просто мало этажей, продолжал выкручиваться я.
Да-а мне похуй на твои э-этажи. Ху-ули ты пи-издишь мне тут?
Окей, окей, я сейчас ухожу.
Казалось бы, конфликт должен был быть исчерпан, но последнюю фразу я произнес немного раздраженно, будто мы были с ним на равных, и это была моя ошибка, я дал волю своей гордости, а он будто этого и ждал.
Э-э, а че ты так ба-азаришь? спросил парень, повернувшись ко мне, и было видно, как сжались его кулаки.
Нормально я базарю, я же сказал, что ухожу, продолжил я в том же тоне.
В этот момент стало ясно, что драки избежать не получится, по крайней мере, без унижения, которое может оказаться более серьезным ущербом, чем разбитый нос и пара ссадин. Эта мысль придала мне уверенности, и я тоже развернулся к нему и сжал кулаки. Пару секунд мы стояли друг напротив друга и молча хмурились. Волнение оказалось невыносимым для меня, мои коленки предательски затряслись, и я решил бить первым. Резко размахнувшись, с небольшим скачком вперед я со всей силы ударил его в челюсть.
Не понимаю. Что произошло? Он даже не покачнулся. Его голова дернулась не в сторону от моего удара, а навстречу. Он будто укусил меня. Появилось странное ощущение в кулаке, будто онемело все. О, черт, его нет! Кулака нет! Он отгрыз мне руку до половины предплечья. Я беспомощно опускаюсь на бетонный пол. Я не кричу, только быстро и тяжело дышу, зажимая обрубок другой рукой. Все как в тумане, уши заложило, ничего не понимаю.
Неожиданно я получаю удар в грудь такой силы, будто под машину попал. Боли нет, хоть я и чувствую, как внутри все проломилось. Я почему-то был уверен, что после того, как лишился руки, мое поражение и капитуляция были очевидны, и мне остается только спокойно истекать тут кровью, но все оказалось гораздо страшнее. Я начинаю терять сознание, а может, уже потерял. Я вроде уже не в своем теле, но все еще присутствую и наблюдаю как бы со стороны. Парень какое-то время даже не смотрит на мое изуродованное тело, а вглядывается в темноту лестничной площадки и внимательно прислушивается. Убедившись, что никто из жильцов не потревожен, он подходит ко мне и садится на колени. Мне видно, как нечеловечески раскрывается его челюсть, и он начинает поглощать меня, начиная с ног, вместе с одеждой. Он откусывает большие куски, но очень аккуратно, чтобы хруст костей был не слишком громкий, и почти сразу глотает. Он боится и даже как будто испытывает чувство вины, ну а мне пришел конец, так странно, я ничего больше не чувствую и ни о чем не думаю.
II. Я это он
Почему я все еще здесь? Какой-то поток ощущений продолжает течь через мою точку субъективности и даже становится сильней. Постепенно начинают вырисовываться черты окружающего мира, я все еще в Череповце, все еще в том доме и чувствую невероятной силы голод. Это не я, это он. Я не свои ощущения принимаю, а его. У меня нет контроля над его телом, но я чувствую все то, что он чувствует, даже его мысли. Так странно, мысли это тоже чувства, только более сложные.