Что смешного? Что смешного, урод?! закричал я на мужчину в твидовом пиджаке.
Он ничего не ответил мне, лишь его адский смех лился и лился через пустоты в дёснах: невообразимо безумный, иррациональный, принципиально нечеловеческий.
Успокойтесь, Антон, всё будет хорошо, доктор заботливо положил мне на голову свою влажную сахарную ладонь, прикрывая глаза мне желтовато-красной яичной пеленой. А из кармана его халата по-прежнему торчала рукоятка ножа. Она наливалась красным багрянцем, точно закатное небо, что отражается в кроваво-красных глазах наркомана.
Когда я проснулся в следующий раз, то был уже один в комнате. Справа от меня, на столе, вибрировал мобильник. Я встал, мысли в моей голове при этом покачнулись и зашатались. На телефоне было несколько пропущенных звонков от неизвестного номера. Я не стал перезванивать. Этот пугающий сон, что я видел, поселил во мне тревогу. Да это и не было похоже на сон. Скорее на галлюцинацию. Было утро, но я не ощущал его. Для меня всё ещё длилась ночь она была густой, и само бытие в ней было вывернуто наизнанку, развёрнуто обратной, тёмной и мрачной стороной. Рука огромного потустороннего художника выводила эту картину ночи в технике импасто, что позволяло лучше показать всю глубину подвселенского ужаса, который хранят в себе массивные нуль-пространства чёрных дыр.
«Я подберу Антону соответствующее лечение», вспомнил я слова доктора, который имел глаза убийцы, глаза демона, ибо сияло в них чистое и неприкрытое зло.
Я подошёл к окну, принялся смотреть на небо, на солнце даже, лишь бы прогнать из головы чёрные ночные сгустки параноидального бреда. Солнце, напоминающее большой раскалённый блин, застыло на призрачно-синем небе, точно висело тут всегда, точно никогда и никуда не двигалось, а само являлось недвижимым двигателем всего. Я открыл форточку и впустил в квартиру немного прохладного воздуха. Воздух этот полился по моему телу, вызывая тысячи мурашек, что замаршировали, как солдаты, по плацу моего тела, моей души. Голову вдруг пронзила острая, как стрела, мысль: «Он где-то в квартире, подумал я, этот страшный человек затаился где-то здесь, может быть, в другой комнате: зале, ванной или кухне. Да, затаился и поджидает меня». Воображение моё тут же нарисовало маленького лысого врача, что сжимает в своей руке длинный скальпель эдакий меч двадцать первого века, что принадлежит вездесущей «Биг Фарме». Он прячется в ванной комнате, выглядывая через щёлочку приоткрытой двери в коридор. Он ждёт, когда уже я выйду из спальни. И вот тогда-то он меня и сцапает: выскочит из ванной, точно чёртик из табакерки, и начнёт тыкать мне скальпелем под рёбра, ища там селезёнку, печень и лёгкие.
Мысль эта была вроде бы совершенно глупой, разбивающейся в пух и прах от одного лишь дуновения со стороны здравого смысла, но но что? Я быстро осмотрел свою комнату и не заметил никаких следов постороннего пребывания, но это ведь ещё ничего не значит. Они ведь могли и скрыть следы, пока я спал. Они, точно! Помимо доктора был и ещё один человек мужчина в твидовом пиджаке, который смеялся надо мной. А ещё моя мама, но это уже точно была галлюцинация, потому что она мертва. Не могли же они её достать оттуда?
Я осмотрел свой стол на предмет чего-либо, что можно было бы использовать в качестве оружия. Ничего не нашёл, разве что ножницы. Зато я увидел таблетки. Мои таблетки. Зажав в руке маникюрные ножницы, я медленно направился к ведущей в коридор двери. Осторожно открыл её, выглянул в коридор. Там царил полумрак, и он был почти осязаем, напоминал гладкий прохладный шёлк, даже немного шуршал. Тихо, по-кошачьи мягко ступая по полу, я пошёл к ванной. Дверь в ванную была приоткрыта. Через узкую щёлку скользила тьма. Она была как чёрный водопад или линия прорези в материи космоса. Я принялся вглядываться в эту темноту, сжимая в потеющей ладони ножницы. Медленно двинулся к ванной. Звук шагов был громким, как гул настенных часов. Пол твёрдый и цепкий, ножницы жёсткие, острые, холодные, а стены панцирные, прочные, закостеневшие. Я шёл. Это как когда ты маленький, в деревне, идёшь ночью в туалет, с замиранием сердца ожидая, когда же на тебя прыгнет нечто из кустов. Это нечто нельзя представить или вообразить. Разве что его руки у него длинные руки. Длинные, чёрные, растянутые в безумном возгласе руки. Они тянутся на метры в стороны, похожие на смертоносные широкие иглы шприцов, которыми протыкали тела больных проказой в тех, якобы больничных заведениях, так называемых лепрозориях.
Я прислонил своё лицо к щели между косяком и дверью. Заглянул туда глазом, а там и не было ничего. Только ванна, раковина, настенный шкафчик да крючки для одежды и полотенец. Шторка на ванне была сдвинута, поэтому спрятаться за ней доктор не мог. Но он мог сидеть в моём шкафу или на балконе. А может, он на кухне. Сволочь. Я проверяю все комнаты. Если он покажется ему конец. Я знаю это. Я не буду медлить.
Ну где ты, а?! кричу я пыльному воздуху, что предательски забивает мои трахеи и лёгкие, словно хочет лишить меня кислорода, чтобы доктору было проще меня зарезать.
Никто не отзывается на мой крик. Я бегаю по квартире, как сумасшедший. А соседи-то уже косо смотрят: эта Нина из восемьдесят пятой квартиры. Общалась со мной вчера, точно с умалишённым. Повторяя вопросы, делая интонацию Она могла и докторов вызвать. Могла. Могла! Это читалось в её взгляде так же ясно, как читается магазинная вывеска в выходной день, освещённая фальшивым солнцем, что похоже на позолоченную монету. Нина Анатольевна считала себя важной птицей: она носила исключительно строгие костюмы, а брови её почти всегда были подведены чёрным грифелем. Ей было сорок четыре, но ей этого было мало она хотела дожить до такого возраста, при котором цифры прожитых лет совпадали бы с номером её квартиры. Такова была её цель. Я знал это, потому что подслушал её разговор с Викторией Павловной её подругой, что когда говорила, шаркала ногами, точно прислуживала. Стены в нашем доме были тонкие, поэтому, прислонив стакан к стене, можно было многое узнать о своих соседях. Я этим иногда баловался, когда мне было невыносимо скучно.
Нина Анатольевна задавала мне вопросы: где я зарабатываю деньги на жизнь, нашёл ли себе девушку, ходил ли я к врачу, как она мне советовала уже несколько раз, ведь мой вид вызывает рвотный рефлекс. «Круги под глазами могут свидетельствовать о проблемах с печенью», говорила она презрительным тоном, кривя свои губы уголками вниз, делая «улыбку-наоборот». «Да всё нормально у меня с печенью, не болит», отвечал ей я, стараясь не смотреть в эти морготные серые глаза. «Печень и не должна болеть, там нет нервных окончаний, если ты не знал», о, сколько надменности. Сколько пафоса
Надо выпить таблеток, заварить себе чай, успокоиться. Посидеть, посмотреть телевизор. Постараться особо ни о чём не думать. От мыслей только беды. Хорошо, когда попадается какой-нибудь фильм, в котором главный герой знает, что он делает. Ведёт себя холодно и расчётливо. Посмотрев такой фильм несколько раз подряд, можно добиться следующего эффекта: в голове у тебя появится голос этого персонажа, который будет давать тебе правильные советы в трудных ситуациях. Будет успокаивать, помогать. Это будет нормальный голос, не то что те, что будят меня по ночам. Не те, что пьяно бубнят в тёмных переулках, сипло ругаясь сквозь жёлтые, прокуренные и пропитые зубы австралопитеков. Это будет адекватный голос. Голос рассудка, разума.
Есть мнение, что в людях говорят их предки. Через ДНК там или молекулы крови. Не знаю, кто говорит со мной, но это точно не мои предки. Возможно, это и не люди вовсе. Или люди, но не отсюда. С других планет, может, или с каких-нибудь космических баз. Это всё чушь, что только наша планета обитаема. В нашей Солнечной системе Земля не единственное место, где есть жизнь. Я знаю, что есть специальные базы, целые комплексы на Марсе и даже на Уране, хоть он и очень далёк от Солнца. Там построены специальные купола, под которыми всё и осуществляется. Все эти процессы. У них всё налажено: выработка кислорода, воды, есть плантации и фермы, своё производство. От простых людей это, конечно, скрывается, но те, кто хоть немного умеет мыслить, всё понимают.