Я всё больше концентрируюсь на её жестах, словах, тембре голоса и мимике, и даже начинаю ощущать её в себе, или вернее такое чувство, что это я растворяюсь в ней, и мы становимся единым целым, даже несмотря на то, что она об этом даже не подозревает
И чем больше я погружаюсь в неё, тем больше пропитываюсь её внутренней «логикой» хотя, конечно, это слово тут совершенно не подходит.
Со временем я понимаю, что её слова говорят совсем не то, что тело, а тело искажает порывы поверхностных чувств, но постепенно среди этих неразборчивых сигналов я начинаю улавливать суть.
Это почти как с книгами: не важно, что на поверхности, важнее то, что скрывается внутри. Не так важно, что она говорит, как жестикулирует и что конкретно думает. Главное это то ощущение в глубине её души. Это основа, которая придаёт и остальному выразительный оттенок.
С глубоким пониманием того, что прямо сейчас я открываю нечто новое для себя, я всё больше проникаюсь её грустью и одиночеством. Мне даже кажется, что я смотрю на мир её глазами, говорю её словами и так хочу, чтобы хоть кто-то понял меня, но, к сожалению, никто не в состоянии это сделать. И от этого наше с ней одиночество становится ещё сильней
Позже я рассказал нечто подобное Профессору, и он предположил, что такая гиперболизированная социальность и экстро-эмпатия тоже побочные эффектов развития мозга
Но в один момент подруга той девушки вдруг замечает мой пристальный взгляд и меняется в лице. А ещё через пару мгновений поворачивается и сама девушка. Наши глаза встречаются, и я чувствую, как от испуга её тело сковывает страх. Но из-за того, что на моем лице нет ни злости, ни агрессии, лишь понимание и сочувствие, её испуг начинает таять, сменяясь спокойствием и лёгким смущением.
А когда она наконец преодолевает онемение и открывает рот, чтобы что-то сказать, её подруга неожиданно хватает её за руку и говорит:
Ладно, пойдём. Это наша остановка.
И утягивает растерянную девушку вслед за собой.
Она ещё не раз оборачивается на меня по пути к выходу, потому что, несмотря на свой скудненький разум, где-то в глубине ощущает, что никто за всю её жизнь вплоть до этого момента не понимал её так, как понимаю я.
Её красивые глаза возвращаются ко мне снова и снова, потому что она ещё ни разу в жизни не испытывала ничего подобного, точно так же, как и я
И только с грохотом захлопнувшимся дверям вагона удаётся оборвать нашу связь
Хотите знать, что это было? Скажу вам так: это был тот непосредственный способ коммуникации, который был заложен в нас природой, но его попросту отняли у нас Или мы его сами отняли у себя, бросив его в основу фундамента прогресса Вероятно, всё именно так, но вам, полагаю, довольно трудно об этом рассуждать
Чуть позже я попытался сделать что-то подобное со своим будущим боссом, но всё прошло совсем не так, как я ожидал
При входе в огромный, сияющий в лучах солнца небоскрёб высотой примерно в полторы тысячи этажей охрана хорошенько обшманала меня, забрала телефон, бумажник и даже книгу. А потом один из секьюрити (здоровый чёрный мужик со вздувшимися, как у быка, ноздрями), используя свою пропуск-карту, совершенно молча сопроводил меня на лифте до восьмисотого этажа. Так забавно, пока мы поднимались, он пялился в одну и ту же точку перед собой с предельно ответственным и важным видом. Хотелось сказать: «Ты же просто охранник, расслабься, твою мать» Потом он проводил меня по светлым помпезным коридорам до нужного крыла. Кое-где через стеклянные перекрытия появлялся вид на город из сотен небоскребов.
Ткнув пальцем в воздух, здоровяк сказал мне на прощанье:
Вам туда.
Я кивнул и отправился к стойке ресепшена, за которой стояла молодая девушка со светлыми волосами. Первым делом я заглянул в её голубые усталые глаза и посмотрел на бейджик с именем: «Лея». После недолгих объяснений, кто я и зачем здесь, она без особого энтузиазма вызвалась меня проводить. По пути она объяснила, что Администратор просил её сразу послать меня к нему без предварительных собеседований. Она довела меня до кабинета и перед тем, как захлопнуть за мной дверь, сказала:
Присаживайтесь, он скоро придёт.
Дуф эхом проносится по помещению.
Я оказываюсь в большом (даже слишком), светлом кабинете в минималистичном стиле. Мебели вокруг практически нет, а в глубине почти посередине зала стоит здоровый руководительский стол из металла и стекла. За ним единственный чёрный предмет в помещении кресло, на спинке которого висит темный пиджак. Из-за монохромного освещения и такой же цветогаммы возникает небольшая иллюзия, что помещение бесконечно.
В общем, как-то так я и представлял себе офисы богатеньких корпоративных ушлепков, которые мнят себя богами.
Подхожу ближе к столу и, несмотря на выверенный дизайн: алюминиевая лампа, тонкий голографический лэптоп в спящем режиме, неподвижные металлические шарики, подвешенные на леске (колыбель Ньютона), а также по центру стола отполированная до блеска табличка с именем: «Фрэнк Чеслер», и ниже: «Администратор отделения», несмотря на всю эту безупречную гармоничность, я вижу на столе хаос, который привнёс человек. Разбросанные документы, смятые записки, ручки валяются невпопад, отпечатки жирных пальцев на стеклянной поверхности и повсюду крошки.
Разглядывая всё это, я усаживаюсь на белое гостевое кресло. По-прежнему размышляю о людях, которые мнят себя богами: «Наверно, это должно быть очень опасно можно ненароком забыть, что ты человек».
А вот кстати и он наш небожитель. Через пару секунд заходит в кабинет:
По правде сказать, вы нас очень удивили, молодой человек, раздается его голос.
Он захлопывает за собой дверь и под цокот туфель подходит ближе, так и не поднимая на меня глаз, всё смотрит и листает пачку документов в своих руках.
А пока он шагает, мой мозг принимается собирать всю доступную информацию. Каждая деталь что-то рассказывает о нём, как о человеке.
С такими коэффициентом наш тест ещё никто не проходил, продолжает он.
Так что, когда он подходит к столу, я знаю его не хуже, чем его собственная мать, которая со стопроцентной вероятностью уже давно в земле.
Знаю, какой рукой он зачесывает волосы на своей полулысой башке.
Знаю, что его грузные синяки под глазами от того, что он проводит много времени на работе и мало спит, а значит, смуглая кожа на его лице следствие автозагара, который он тщательно втирает пальцами правой руки они тоже окрасились.
Знаю, что он консерватор и не фанат имплантов, поскольку шрам, тянущийся от залысины точно её продолжение след от старомодной модификации. Стало быть, сделал он её уже очень давно.
Знаю, что ему лет шестьдесят семь (об этом мне говорят его щербатые морщины), а ещё что у него проблемы со здоровьем. Лет через пять сердце придётся менять на механический мотор.
Но, сказать по правде, с такими как он и этого мало.
Вот только откуда мне было это знать?
Когда, наконец, он садится в кресло напротив меня и впервые поднимает глаза, то на секунду фрустрируется, заметив мой пристальный взгляд:
Что? спрашивает. У меня что-то не так с лицом?
Он проводит ладонью по губам смахивая с них крошечные частички засохшего кофе (видимо, недавно его пил). Затем глядит на идеально выглаженную рубашку, сливающуюся с тоном кабинета.
А ещё я знаю теперь, что он не выносит пристальных взглядов людей, стоящих по рангу ниже него.
Да нет, всё в порядке, утверждаю я.
Он на пару мгновений снова возвращается ко мне, потом берет ручку. Он ещё несколько раз подозрительно поглядывает на меня расписываясь в документе.
О чем я? спрашивает сам себя, поставив свой длинный размашистый автограф. Да, точно, ваш коэффициент поражает Он неспешно вытягивает из кармана штанов свой телефон. Но вот всё остальное резюме вызывает много вопросов